Метка: этнополитика

Эссе писал год назад для федерального Центра социально-консервативной политики для того чтобы попало в руки некоторым посещающим этот центр в те дни персонажам. Например, Юрию Евгеньевичу Шувалову. Несмотря на некоторую наивность, которая там местами присутствует, некоторые положения до сих пор актуальны, а некоторые бы предвосхитили события на Манежке. Писал текст наспех, так как в тот день были дела в ГосДуме. В общем, за слог и размашистость прощайте.
Так называемый «национальный вопрос» в России остается не просто первичным по отношению к ряду других вопросов – социальных, а в ряде регионов еще и экономических и конфессиональных, – его значимость начинает расти на фоне глобального экономического кризиса, а связанные с ним проблемы в ряде регионов (приостановка переселения лакцев в Новолакский район, проблема двух приграничных районов между республиками Чечня и Ингушетия, проблема переселения соотечественников, проблема натурализации мигрантов) только усугубляются.

Вместе с тем, концепция государственной национальной политики, принятой в 1996 году, уже не отражает современных реалий национальной картины России, опирается на необходимости по большей части решенных проблем (территориальная целостность, федеративные договора, разграничение полномочий между центром и регионами) и не отражает новых вызовов. Интерес к изменению концепции проявляют и другие силы в стране, не всегда нацеленные на длительную работу в этом направлении.
Созданный исходя из концепции орган – Ассамблея народов России – недостаточно репрезентативен и не имеет актуальных, нужных, с точки зрения развития гражданского общества, механизмов развития народов России, предотвращения конфликтов и обеспечения мирного продвижения национальных интересов.
Вместе с тем Россия является многонациональной и многоконфессиональной страной. В условиях усиления процессов деколонизации, особо проявившихся последнее десятилетие, для обеспечения не только национальных интересов, но и во многом суверенитета страны необходимо не только менять устаревшую концепцию, отражающую оборонительный характер национальной политики, необходимо действовать в вопросах национального самоопределения наступательно, силами внешней политики, международного сотрудничества.
Появление новых государств-этнократий, подчас покушающихся на российские интересы, начиная с Косово, уже вышли за рамки международных норм права. В мире аналогичных ситуаций около 34, по большинству из них Россия не имеет своей позиции даже на уровне официальных заявлений МИД РФ. Значительный опыт в этом вопросе был накоплен Советским Союзом, обеспечившим продвижение своих интересов через сеть национально-освободительных движений. Во многом, со значительными изменениями и обновленной идеологической базой, которые я раскрою в этой работе, этот механизм необходимо задействовать и сейчас.
Прежде всего, необходимо задействовать интеллектуальные силы России для формирования новой национальной политики, которую следует выразить в новой концепции, отражающей не только идеальное состояние дальнейшего национального устройства России, но и предлагающей рамки и перспективные границы национального мира за ее периметром (русский мир, пространство СНГ, национальный подход в международных отношениях). Принципы, которыми должна руководствоваться Россия, можно в общих чертах очертить уже сейчас:
1. Учитывая, что с точки зрения мировой политики не так много экспортных политически значимых идей (экспорт политического ислама, экспорт демократии), Россия должна взять на вооружение для продвижения своих национальных интересов одну из них – экспорт суверенитета.
Идея современных концепций суверенитета, необходимая для реализации национальной политики за рубежом, разработаны, в частности, в работах Андрея Кокошина. Несмотря на возникающие вопросы и недостатки идеи экспорта суверенитета (например, в частности, в отличие от экспорта демократии или политического ислама, у экспорта суверенитета нет должного парадигмального основания), этот инструмент кажется весьма перспективным, когда начнет принимать политические формы (поддержка самоопределения дружественных народов за рубежом, военная поддержка и обучение национальных армий в ключевых, экономически значимых точках). Эта работа велась и ранее, но носила несистемный и, что важнее, межгосударственный, а не межнациональный характер.
Суверенитет тут также не стоит воспринимать как военный суверенитет. Куда более важен, например, суверенный взгляд на историю народов, находящихся под юрисдикцией соседних, часто враждебных государств, историософский суверенитет.
2. Россия должна занять лидирующую позицию в международном процессе формирования т.н. «прав третьего поколения» – прав народов и обеспечить их защиту, выступая их гарантом. Многие государства грубо нарушают права народов: Грузия принудительно ассимилирует и лишает политических возможностей армян в Джавахетии и азербайджанцев в Квемо-Картли, в Прибалтике русскоязычное население вообще лишено гражданских прав, прав второго поколения. Некоторые государства пошли еще дальше – они в грубой форме нарушают права народов. Например, США и Франция вообще отрицают возможность создания национально-культурных автономий для своих национальных меньшинств.
России необходимо добиться продвижения своих проектов концепции прав народов на международном уровне, сформированных с учетом ее национальных интересов. Цель государственной политики в этом вопросе – возглавить движение по защите прав народов.
Обеспечение политической и правовой защищенности малочисленных народов и национальных меньшинств выделена также в качестве приоритета и в старой концепции государственной национальной политики, но механизма обеспечения этой защищенности не приведено.
3. Важнейший принцип, который должна преследовать Россия – единство связанных с ней своей судьбой народов (и воссоединение разделенных народов в мире как принцип внешней политики). Россия как страна, являющаяся центром самых крупных разделенных народов – русских, украинцев, а также лезгин, осетин, талышей, черкесов (адыгэ).
Игнорирование проблем разделенных народов в свое время послужило толчком к первым (еще до Чеченской кампании) на постсоветском пространстве вооруженным конфликтам: переселенные из Южной Осетии осетины заняли Приграничный район Северной Осетии, традиционные земли депортированных ингушей.
Практически везде в мире тема разделенных народов лежит в плоскости геополитического измерения и отвечает нашим национальным интересам. Механизмы для воссоединения народов и их поддержка как целостного объекта могут быть различны (упрочение культурных связей, трансграничная экономическая деятельность, совместные инфраструктурные проекты и политическая поддержка интеграции вплоть до ирредентизма там, где это отвечает государственным интересам).
Также стоит отметить, что разделенные народы есть практически в любой части мира, а их разделение очень часто носит политтехнологический характер в соответствии со стратегическими взглядами и подходами капиталистического блока в период с 1940-х по 1990-е годы и частично после этого периода. Вкратце озвучу наиболее близкие для России ситуации разделенных народов и характер национальных интересов в регионе:
Аварцы (Россия и Азербайджан), участие Азербайджана в строительстве трубопровода в обход России.
Русские (Россия, Украина, Казахстан, Прибалтика), транспортные коридоры на север и юг Европы, стратегическое присутствие России в Средней Азии, участие России в экономике Казахстана, геостратегические площадки т.н. «санитарного кордона» в Крыму, Новороссии, Балтике, Черном море.
Осетины (Россия, Южная Осетия), военное значение территории за горами для Кавказского театра военных действий.
Венгры (Венгрия, Румыния, Сербия), обеспечение целостности Сербии в Воеводине, Сербия как перспективный энергетический коридор из Болгарии на юг Европы в Австрию, ослабление Румынии как игрока на Черном море (занятие территорий Украины, давление на Молдавию, осложнение положения Приднестровья, проникновение на Кавказ и участие в NABUCCO).
Лезгины (Россия и Азербайджан), по тем же причинам что и аварцы.
Также значительное политическое, экономическое и стратегическое измерение имеют разделенные народы Латинской Америки, таджики, белуджи, талыши, туркмены и другие.
Однако прежде всего необходимо определить современную государственную национальную политику внутри страны и добиться максимально полной ее реализации. Целями национальной политики внутри страны должны стать установление межнационального мира по линии «центр – национальная окраина», «автохтонное – пришлое население», «коренные горожане – приезжие мигранты» как самые уязвимые, пресекать проявления религиозного и национального экстремизма, вовлечение представителей национальных меньшинств в городскую среду, реализация их творческого и трудового потенциала, окончательное разрешение сохраняющихся этнополитических конфликтов, в том числе и изменением границ существующих субъектов федерации, несправедливо сохраняющихся с советских времен (в частности разделенный адыгейский народ, территориальные проблемы чечено-ингушских районов, пригородный район Северной Осетии – Алании).
Действенным механизмом представления национальных интересов должен стать обновленный орган на базе Ассамблеи народов России, поднятый на уровень Национальной палаты (по аналогии с Общественной палатой РФ), которая будет гарантировать действительные полномочия ее членам, и гарантировать их социальную защиту от произвола и коррупции органов государственной власти.
При этом специфика Национальной палаты может серьезно отличать принцип набора ее членов от набора членов Общественной палаты. Тем не менее, набор не должен находиться в ведомстве региональных органов власти из-за попытки последних, во-первых, преследовать свои клановые цели и, во-вторых, из-за несовпадения национальных и региональных границ в большинстве национальных государственных образований.
Задачами национальной палаты должны стать:
1. Максимальная консолидация народов России на пути политической и технологической модернизации;
2. Выработка общих правил разрешения межнациональных конфликтов;
3. Участие в переселении соотечественников, представление прав переселенцев;
4. Развитие национально-культурных автономий;
5. Определение и реализация наиболее перспективных проектов сотрудничества в межнациональных отношениях;
6. Выработка концепции прав народов;
7. Сопровождение инвестиционных проектов в национальных образованиях и уменьшение рисков;
8. Другие…
Государственную национальную политику должно реализовывать Федеральное агентство по национальной политике (правительственного подчинения). Необходимость учреждения агентства обусловлено тем, что ныне существующие структуры не справляются с реализацией национальной политики (Минрегионразвития и профильный комитет общественной палаты, а также Минкульт, которому переданы полномочия упраздненного Министерства по национальной политике, доказали свою неэффективность в представлении интересов национальных меньшинств и способности прогнозировать, регулировать и разрешать национальные и этнополитические конфликты). О необходимости создания федерального агентства постоянно поднимается на тематических научно-практических конференциях. Например, на прошедшей в Петербурге 12-13 октября 2009 года научно-практической конференции «Межнациональные отношения в России и пути предотвращения экстремизма, агрессивной ксенофобии и этнической дискриминации», на которой этот вопрос обсуждался особенно детально.
Особую роль агентство должно играть в работе по профилактике экстремизма, а представитель агентства должен сопровождать дела отдела «Э», где усматривается национальный мотив. В определенном смысле, агентство должно особым образом участвовать в работе отдела «Э» и там, где уже сложились аналитические и общественные группы при отделах «Э», этим группам должен быть присвоен межведомственный статус, увязывающий их работу с агентством. Подобный опыт был реализован в свое время в Санкт-Петербурге.
В функции агентства также должны быть включены функции постоянного мониторинга национальной напряженности в России, динамики конфликтов, работу с исследовательскими центрами (и инициализацию создания подобных центров), занимающимися прогнозами этнополитической напряженности, последствиями принимаемых решений, правовой экспертизой и т.п. В частности заинтересованность в создании подобных центров (совместно с перспективным агентством уже высказали ряд конфликтологических кафедр на базе социологических, психологических и военных вузов).
Значительное внимание должно быть уделено также и национальному совету при Прокуратуре РФ. Опыт положительно зарекомендовавшей себя межконфессиональной комиссии, проводящей теологическую экспертизу текстов и выступлений, связанных с межконфессиональной рознью, должен быть экстраполирован и на межнациональную комиссию при прокуратуре для экспертной оценки мотивов мигрантов и граждан России из неславянских регионов страны с учетом их национальной, клановой (тухумной, тейповой) и региональной ментальности. Также агентство должно наладить работу с психолингвистами, проводящих экспертизу текстов, связанных с различными формами национальной розни. Это поле на данный момент плохо разработано, а психолингвисты России не все известны прокуратуре.
Другим направлением в свете реализации национальной политики как части внешней политики ФАНП должен особое внимание уделять «русскому миру» «черкесскому миру» и постсоветскому пространству в целях дальнейшего их структурирования и использования для реализации национальных интересов страны.
Также важное значение обретает комиссия по переселению соотечественников, которую стоит создать на базе ФМС, ФАНП и Национальной палаты, в функции которой должны войти прогнозирование дальнейшей национальной картины России и выработка квот по предоставлению гражданства (и путей предоставления гражданства) для иммигрантов в Россию.
Созревшая необходимость учреждения ФАНП обуславливается также и:
Необходимостью обобщения и практического использования опыта урегулирования межнациональных конфликтов, приобретенного, например, комиссией по разрешению национальных споров в Республике Дагестан. Очень сложного региона, где на этом поле уже есть очевидные и серьезные успехи.
Необходимостью создания базы технологий, обеспечивающих раннее предупреждение, выявление, сопровождение и урегулирование этнических и этнополитических конфликтов.
Необходимостью пресечения фальсификации истории, эксплуатирующей национальные мотивы, выработки единых, уважающих национальные чувства, подходов к российской истории.
Необходимостью установления тесных связей (в том числе и экономического порядка) с близкими и родственными народами за рубежом (учитывая, что кризис открытого рынка связан во многом и с ростом национального самосознания);
И рядом других…
Совершенно особую роль должен играть институт омбудсменов по правам народов. Им должна быть передана часть функций омбудсменов по правам человека, изъятая по признаку национальных мотивов. На них должна возлагаться функции контроля за соблюдением законных прав и интересов народов России в деятельности органов исполнительной власти и должностных лиц. Как и уполномоченный по правам человека и уполномоченный по правам ребенка, уполномоченный по правам народов должен также назначаться Государственной Думой, а в регионах должен быть свой уполномоченный, представляющий интересы народов, населяющих данный субъект Российской федерации, включая объединения трудовых мигрантов, создать которые надлежит в том числе и силами ФАНП.
Немаловажным кажется также и создание социальной службы, способной трудоустраивать, отслеживать и сопровождать национальные кадры страны. Аналогичные службы, например, в США и, в прошлом, в СССР, действующие на расовом или национальном основании, имеют богатую историю и опыт в борьбе с национальной и расовой дискриминацией, обязательства по которой также лежат и на России в соответствии с Международной конвенцией о ликвидации всех форм расовой дискриминации от 1969 года.
Другой задачей социальной службы будет разрушение клановых систем отношений через точечное, перспективное трудоустройство одаренной национальной молодежи, формирование в ней философии развития, модернизации силами Росмолодежи. Подобный подход позволяет проводить смелые эксперименты по организации систем удаленной и дистанционной занятости как формы подготовки одиночных универсальных профессионалов, не связанных нетрудовыми отношениями с действующими в национальных образованиях (и вне их) трудовыми коллективами. Организация таких дистанционных форм занятости также позволит ограничить внутреннюю миграцию из национальных образований в столицу и крупнейшие города страны.
Особое внимание следует уделять функциям мониторинга не только фактов сепаратизма, унитаризма, ксенофобии, но и кириофобии, боязни приезжих коренного населения, что вызывает также напряженность. Законодательное ужесточение наказания по статье 282 и 280 УК РФ и увеличение штрафов за эксплуатацию национальной и националистической темы в СМИ также в должной мере послужат формированию должной государственной национальной политики, установлению межнационального и транснационального мира, позволят России по новому, более успешно, сформировать свои национальные интересы и должным образом реализовать их через защиту прав народов.
Виталий Трофимов-Трофимов

источник — http://www.gumilev-center.ru/?p=43

МАМЕДЛИ АЛИАГА

Во второй половине XX-го столетия в мире наметились процессы, характеризующиеся всплеском более глубокого осознания людьми своей этнической идентичности. Одним из вопросов, привлекающих внимание исследователей при изучении этнической идентичности, является выявление факторов, во многом определяющих устойчивость идентификационных процессов у представителей той или иной этнической общности. Эти факторы, обусловливая устойчивость этнической идентичности, довольно часто выступают в роли катализаторов этнической мобилизации, характерной для эпох, когда происходят кардинальные изменения в социально-политической, экономической и культурной жизни государств или даже целых регионов. При этом, как отмечают некоторые исследователи, для этнической мобилизации характерно синхронное протекание двух современных процессов, имеющих разнонаправленный характер: глобализации и индивидуализации. С одной стороны, происходит утверждение глобального менталитета за счет повсеместного, едва ли не универсального распространения сходных черт, стандартов и норм образа жизни, приобщения к общечеловеческим ценностям мышления и поведения. С другой стороны, набирает обороты тенденция, в ходе которой народы реализуют свое стремление к утверждению своей идентичности, за счет сохранения и культивирования своей самобытности, что порой приводит к обособлению или даже изоляции [9].

В последние годы особое внимание исследователей привлекает такой аспект формирования этнической идентичности, как появление у индивида чувства неизменности и устойчивости этнических характеристик – этнической константности [46, 11-30], т.е. суммы постоянных явлений традиционной культуры, сохраняющих свою устойчивость на протяжении длительного исторического периода. По мнению этих ученых, этнические константы, утверждаясь в сознании индивида в подростковом возрасте, завершают собой как формирование этнической идентичности, так и процесс поэтапного осознания неизменности основных психосоциальных характеристик. Тем самым, формирование этнической константности протекает аналогично процессам усвоения постоянства половых и расовых признаков: сознательное отнесение себя к определенному этносу и использование этнических ярлыков происходит раньше, чем ребенок начинает осознавать константность этнических характеристик.

По мнению С.Лурье этнические константы составляют содержание «центральной зоны» этнической культуры [18]. Понятие «центральной зоны» было введено американскими исследователями Э.Шилзом и С.Эйзенштадтом. По их мнению, «центральная зона» этнической культуры предстает как некое детерминирующее все культурные проявления этноса устойчивое ядро [41]. По всей видимости, именно это ядро или «центральная зона» представляет собой первичный слой психологической адаптации человека, который является важным элементом этнической культуры, как защитного механизма этнической общности. В основе этого механизма лежат внутренние системообразующие связи, присущие этносу как природно–социальной целостности и обеспечивают его воспроизводство и выживание. К ним можно отнести: форму расселения и адаптацию к природной среде, способы воспроизводства численности и поддержания возрастной структуры, уровень внутриэтнической сплоченности и устойчивости первичных коллективов (родовые структуры, сельские общины, городские коммуны) [4, 17-41].

Есть основания полагать, что формирование этнической константности происходит не только в процессе социализации личности, но и в отдельно взятые исторические периоды у достаточно зрелых людей под воздействием тех или иных социально-политических факторов. К таким периодам в жизни азербайджанского этноса можно отнести советский период, охватывающий 70 лет с 1920 по 1990 годы, когда власти прилагали немалые усилия для размывания этничности, и советское государство насильно формировало во многом деэтнизированную социальную общность под названием «советский народ». Именно как реакция на эти процессы накануне распада СССР среди большинства этносов страны наблюдался значительный рост этнической солидарности.

Этническое самосознание большинства народов СССР, на протяжении 70-ти лет подвергавшееся интенсивной интервенции этнически чуждых идеологем, стало, в определенной степени, деформированным. Это происходило во многом от того, что декларирование этнического самосознания носило формальный характер, которое не находило подтверждения в конкретном поведении. В частности, такую ситуацию можно было объяснить тем, что каналы влияния на самосознание, которые можно подразделить на вторичные и первичные группы, были носителями антагонистической информации [19, 95]. Так, называемые вторичные группы, распространяющие систему ценностей, опосредовано, с помощью различных социальных институтов – школа, другие учебные заведения, политические и общественные организации, средства массовой информации воздействовали на сознание исходя из коммунистической идеологии и морали. Первичные группы же, внедрявшие систему ценностей неформально, непосредственно через личное взаимодействие – семью, родственников, друзей, основывались во многом на национальных ценностях и этнокультурных традициях.

Многочисленный отряд советских специалистов-обществоведов утверждали, что в СССР национальные общности не только расцветали, но и сближались, а национальный вопрос был полностью решен [28]. На самом деле ситуация в Советском Союзе не отличалась от мировой, и у многих народов наблюдался активный поиск этнической идентичности. В этих условиях значительно повышалась роль так называемых этнических констант, которые оказывались в ядре центростремительных процессов в этносе.

В Азербайджане до конца XIX-го столетия в силу определенных исторических и этнокультурных условий этническая идентичность имела характерную для традиционных, доиндустриальных обществ особенность. Она заслонялась целой системой более актуальных, преимущественно локальных социальных связей: семейных (устойчивость которых определялась сохранением большой семьи), общинных, региональных и пр. Кроме того, низкая степень географической мобильности во многих регионах страны практически исключала возможность межэтнических контактов, без которых осознание собственного этнического отличия (антитеза «мы-они») либо вообще не возникает, либо формируется чрезвычайно медленно под воздействием иррелевантной (смысловое несоответствие между информационным запросом и полученным сообщением) и малопонятной информации и пропаганды. Вместе с тем, любое традиционное общество «имеет реальные и символические события прошлого, порядок и образы которого являются ядром коллективной идентичности, определением меры и природы его социальных и культурных изменений. Традиция в этом обществе служит не только символом непрерывности, но и определителем пределов инноваций и главным критерием их законности, а также критерием социальной активности» [42, 51-52].

Образование Азербайджанской демократической республики в мае 1918 года дало мощный импульс процессам становления этнической идентичности азербайджанцев [39, 143]. В этот период за основу строительства нового государства была принята парадигма национальной государственности, которая восходила к идеологии национализма в широком понимании этого слова. Суть ее заключается в признании национальности в качестве основы организации общества и идеологической основы культуры, этики, политики. Следует отметить, что период существования АДР приходится на время очередного усиления феномена этничности и характеризуется большими социально-политическими и технологическими изменениями в мире. «Наложение» современных институтов, структур и систем ценностей на традиционное общество стало разрушать его замкнутый характер, расширяя кругозор и социальные связи индивидов и включая их в состав более широких социальных макрообразований: этнические, социально-классовых, гражданско-политических и т.д.

В советский период была фактически сохранена российская колониальная традиция с некоторой автономизацией культурной жизни азербайджанского народа. На протяжении этих лет этническое самоназвание «тюрк», получившее мощный импульс распространения после 1918 года взамен устоявшемуся самоназванию «мусульман», было заменено на «азербайджанец», обозначавшее больше территориальную принадлежность. При этом стоит отметить, что однозначное приписывание понятия «азербайджанский» (народ, язык), «азербайджанец» исключительно злой воле Иосифа Сталина не совсем корректно. Еще в конце XIX – начале XX веков в азербайджанском обществе шли широкие обсуждения вопроса о самоназвании, в ходе которых часто звучали и предложения о применении понятий «азербайджанцы», «азербайджанский язык». Так, еще в 1891 году в газете «Кешкюль» было опубликовано фиктивное интервью М.Султанова с неким «южнокавказским мусульманином», в котором этническая идентичность находит свое яркое выражение:

«Вопрос: Какой ты национальности (миллет)?

Ответ: Я мусульманин, тюрк (турок).

Вопрос: Турок-осман?

Ответ: Нет, я байчанлы.

Вопрос: Где находится страна, в которой живут байчанлы?

Ответ: Я могу сказать примерно так, что по одну сторону Аракса живут азери, а по другую — байчанлы. А вместе все называется азербайджани. Но по отдельности мы — байчанлы.

Вопрос: Но ты говоришь по-тюркски, значит, ты турок (тюрк).

Ответ: Это невозможно точно описать словами. Я — тюрк (турок) и одновременно — байчанлы.

Вопрос: Если вы считаете себя тюрками-байчанлы, почему вы не устраните это противоречие, называя себя просто азербайджанскими тюрками?» [16].

Тем самым, уже в 90-е годы XIX-го века в контексте поиска этнической идентичности обращение к этнониму «азербайджанец» было достаточно распространено. Известный общественный деятель Мамедага Шахтахтинский также 1891 году высказывался за употребление термина «азербайджанский язык» [5, 44]. В своей статье «Урок одной трагедии» в журнале «Odlar yurdu», издававшемся в Стамбуле в конце 20-х годов прошлого столетия М.Э.Расулзаде неоднократно использовал самоназвание «азербайджанцы» [40]. Так и не определившись с самоназванием, азербайджанцам в советский период трижды пришлось менять алфавит, с арабского на латинский, с латинского на кириллицу и, наконец, с кириллицы вновь на латиницу. В этих условиях отдельные элементы традиционной культуры играли роль своего рода постоянных величин, способствовавших устойчивости этнической идентичности.

Отрицание советской системой всего этнического носило вполне осознанный характер и преследовало цель разрушить в этническом самосознании азербайджанцев и не только азербайджанцев многие его компоненты – происхождение, историческую память, этнические символы, ослабить систему этнических ценностей. Одними из своеобразных констант, способствовавших устойчивости азербайджанской этнической идентичности в этот период можно назвать праздник Новруз и поминовение шиитских имамов – Ашура, который М.Смит назвал «школой азербайджанского национализма» [27]. Эти два содержательно различающихся явления в этнической жизни азербайджанцев на самом деле несли одинаковую этнокультурную функциональную нагрузку. Соблюдением этих традиций происходила своеобразная демонстрация этнической идентичности посредством этнической символики: особой одежды, танцев, ритуалов, образцов поведения и особых моральных ценностей. Поэтому этническая идентичность может быть определена и, как это предлагает Георг де Вос, через использование группой людей «каких-либо элементов культуры в качестве субъективных символов и эмблем, чтобы отличить себя от других групп» [46, 17].

Новруз издревле праздновался на территории Азербайджана. Это древний праздник, отмечаемый в день весеннего равноденствия – 21 марта, в советский период, хотя и игнорировался государственными органами, тем не менее, отмечался большинством жителей страны на семейно-бытовом уровне. Как и в случае с другими традиционными праздниками, попытки полного их забвения в тот период вели к тому, что они, являясь элементами соционормативной культуры этноса, для выполнения своих функций опускались с общинного, общественного на семейно-бытовой уровень.

Возрождение в 1967 году, во многом благодаря усилиям тогдашнего секретаря ЦК КП Азербайджана Шихали Курбанова, общественного празднования Новруза стало мощным толчком к возрождению этнического самосознания. Насыщенный традиционной этнической символикой и одновременно с этим практически полностью лишенный «советизмов», праздник Новруз воспринимался большинством азербайджанцев как символ общности, единства этноса. Коллективное действо, которое сопровождало этот праздник, играло солидаризирующую роль для этноса. Достаточно отметить, что посещение могил близких родственников, имевший массовый характер накануне праздника, во многом, носил характер коллективного действа с явным этническим окрасом, что само по себе имело скрытый протестный смысл.

В настоящее время, после восстановления независимости солидаризирующее значение Новруза значительно уменьшилось. Постепенное исчезновение многих элементов в праздновании Новруза позволяет констатировать, что этот праздник трансформируется в процессе этнической консолидации и развития этнического сознания, когда происходит отбор многих локально традиционных форм и их превращение в условно традиционную, обобщенную, общенациональную форму. В данном случае, возможно, мы сталкиваемся с явлением так называемого «фольклоризма», для возникновения которого «исторически необходимо, чтобы его носители оторвались от архаической бытовой традиции, а затем снова оценили ее с какой-либо хронологической, культурной или социальной дистанции» [31, 33].

Своеобразной этнической константой, способствовавшей устойчивости этнической идентичности азербайджанцев в советскую эпоху можно считать и Ашура — первые десять дней месяца мухаррем, когда мусульмане-шииты поминают погибших внуков пророка Мухаммеда, сыновей одного из четырех праведных халифов — Али. Шииты первые десять дней месяца посвящают оплакиванию мученической смерти Хусейна, в течение всего месяца проводят различные религиозные обряды, в процессе выполнения которых воспроизводятся в театральном импровизированном представлении события 10-го дня мухаррама.

В Азербайджане, как и в других странах с преобладанием приверженцев шиизма – Ираке и Иране, Ашура всегда отмечалась с особым размахом. В ритуале поминовения участвовали и сейчас участвуют десятки тысяч людей. Несмотря на воинственную атеистическую пропаганду в первые десятилетия советской власти, Ашура сохраняла свою значимость и постепенно приобретала этно-интегрирующие черты в условиях всеобщей и поголовной советизации. Ашура представляла собой практически единственную возможность легальной массовой акции азербайджанцев, которая была полностью лишена коммунистических идеологем.

Мусульманская идентичность долгое время была доминирующей в системе социального самосознания азербайджанцев. С начала XX-го столетия она стала уступать свое место этнической идентичности, но при этом ислам остаётся важным компонентом азербайджанского самосознания. Как отмечает А.Аббасов, «любой советский азербайджанец знал, что вообще-то азербайджанцы — мусульмане и в каком-то смысле он тоже мусульманин. Поэтому при громадной степени деисламизации общества распад коммунистической идеологии и новый виток национально-освободительного движения в конце советской власти не мог не обратить взоры азербайджанского общества к исламу» [2].

Вопреки советским пропагандистским заверениям, в траурной процессии «шахсей-вахсей», одного из составных частей Ашура, принимало участие большое число людей, в том числе и молодежь. Конечно, после каждого такого шествия представители советской власти предпринимали определенные административные меры. В частности, после того, как в Гяндже в мечети «Шах Аббас» в 1963 году до 60 детей и юношей в возрасте 10-20 лет приняли участие в процессии «шахсей-вахсей», мечеть превратили в музей [26, 32].

Несмотря на все противодействия советской пропагандистско-репрессивной машины значительная часть азербайджанцев продолжала отмечать Ашуру. Согласно А.Юнусову, в 1958-1962 гг. на юге страны, в Сабирабадском, Имишлинском, Лянкяранском, Масаллинском, Ярдымлинском, Сальянском и Физулинском районах, в Джульфинском районе НАР и в ряде населенных пунктов Апшеронского полуострова (Амираджан, Кешля, Забрат, Бина, Гала, Кюрдахана) незарегистрированные властями муллы возглавляли акции населения по захвату и ремонту старых полуразрушенных мечетей, чтобы проводить в них «мухаррамлик». Причем процессия «шахсей-вахсей» проходила с участием детей и сопровождалась самоистязаниями с использованием цепей и кинжалов. Процессии «шахсей-вахсей» проходили и в других мечетях, в том числе в столице – в мечети «Таза пир» [34, 170]. О религиозности населения и масштабах его участия в тот период в «мухаррамлике» говорят такие факты: по сообщению властей, в 1961-1962 годах, во время траурных церемоний по Хусейну, немало жителей приграничных с Ираном сельских районов, особенно в Нахичеванской автономной республике не выходили на работу, либо отказывались работать, объясняя это тем, что в «траурный день» этого делать нельзя [26, 34].

При этом следует отметить, что участие в массовых действах, связанных с Ашурой, не было в прямой зависимости от степени религиозности людей. Многие тысячи азербайджанцев участвовали в этих мероприятиях, которые были едва ли не единственными в советское время массовыми акциями, чуждыми коммунистической идеологии. В этих акциях религиозная солидарность уступала место этнической солидарности. Кроме того, эти акции играли серьезную этнодифференцирующую роль в условиях господствовавшей советской идеологии. Наши этносоциологические исследования, проведенные в 80-е годы, дают основание говорить о том, что примерно половина азербайджанского населения тогда считали себя верующими [21, 226]. При этом следует отметить, что и в этой группе можно было выделить тех, кто декларировал свою религиозность, но не придерживался необходимых ритуалов, и тех, чье реальное поведение не противоречило их декларациям. Во многих случаях социальный контроль и принятая норма поведения вольно или невольно вынуждают человека, особенно молодого, отвечать, как принято, а не как он сам считает. И, следовательно, не всегда количество отвечающих положительно на вопрос о вероисповедании соответствует числу верующих. Это подтверждается несоответствием между значительным числом лиц, декларировавших свою веру, и незначительным числом отправляющих религиозные обряды.

Таким образом, на примере рассмотренных выше двух явлений в жизни азербайджанского этноса можно выдвинуть предположение, что этнические константы, как бы противоречиво это не звучало, могут носить и изменчивый и временный характер, быть обусловлены конкретными социально-историческими реалиями. После обретения независимости, когда этноконсолидирующая роль перешла к государству, значимость этнических констант наподобие Новруза и Ашуры постепенно теряет свой смысл. Хотя не исключено, что при определенных социально-исторических условиях они или другие этноопределяющие признаки могут вновь занять свое ведущее место в системе этнической идентичности азербайджанцев.