Можно по-разному относиться к Белинскому, Писареву, Добролюбову, Чернышевскому, но так называемые революционеры-демократы, не говоря уже о славянофилах, отличались болезненным, гипертрофированным чувством долга, даже острой вины перед своим народом
Поляков Юрий, «Литературная газета», 18 июля
XIV. Этноэтика
Но ведь чувство долга перед соотечественниками – это не врожденное свойство, не прививка от гриппа. Чик – и готово. Его, это чувство, надо воспитывать, внушать, иногда пришивать суровыми нитками. А почему нет? Курить-то нас отучают по всей строгости карательного здравоохранения. Можно по-разному относиться к Белинскому, Писареву, Добролюбову, Чернышевскому, но так называемые революционеры-демократы, не говоря уже о славянофилах, отличались болезненным, гипертрофированным чувством долга, даже острой вины перед своим народом. Наша классическая литература воспитывала в гражданах ответственность, доходящую до жертвенности. Конечно, не все усваивали, но это другой вопрос. В СССР литература, кино, театр занимались тем же самым, в особо опасных случаях аккуратно именуя народ «трудящимися». Без этих чувств – вины и долга – невозможно понять Платонова, Шолохова, Бондарева, Распутина, Астафьева… А вот из современной российской литературы, которую окормляет почему-то Министерство связи и цифровых технологий, даже тень сочувствия к народу выветрилась, осталось в лучшем случае брезгливое снисхождение. Вот если человеку при советской власти дважды отказали в выезде на ПМЖ, это настоящая трагедия. А когда в одночасье учителя рухнувшей страны оказались нищими, рабочие – безработными, разве ж это катастрофа? Это реформы. К тому же в лесу полно грибов и ягод.
Более того, презрение к стране, к людям, к российской государственности, а то и русофобия стали своего рода маркерами премиальной литературы. В одном романе, помню, автор сообщал в первой же главе, что гимн с детства ассоциируется у него с испражнениями, так как в шесть часов утра его будило радио, всегда начинавшее вещание с гимна, и он брел в туалет. Надо ли объяснять, что книга получила, кажется, «Букера», и автор вошел в состав агитбригады, которую за казенный счет постоянно вывозят на книжные ярмарки. В другом романе неграмотная татарка ужасается, видя на карте страшный силуэт СССР, и этот монстр терзает другие страны. Не важно, что темная женщина вряд ли разбирается в политической карте мира (у нас не каждый старшеклассник это умеет), главное – правильная позиция автора, за что была выдана премия «Большая книга». Это напоминает систему.
Вот еще типичное, увы, наблюдение. На замечательный Грушинский фестиваль бардовской песни приехал один из «любимовцев» с молодежной труппой и привез спектакль по стихам Евгения Евтушенко. Я слушал, недоумевая: из всего наследия этого сложного и переменчивого в настроениях поэта с ювелирной точностью были вычленены только те стихи, где автор порицал Россию или предъявлял ей претензии, связанные в основном со сталинизмом. А что, разве нельзя? Ну почему же… Можно, например, поставить спектакль «Пушкин и Христос», где прозвучит только безбожная, но дьявольски талантливая «Гавриилиада». Но разве этой, по сути, кощунственной поэмой исчерпывается отношение великого поэта к Вере? Хочется спросить: зачем? Зачем замалчивать или просто купировать, как непородистые щенячьи уши, замечательные патриотические стихи Евтушенко? А затем, полагаю, чтобы молодой слушатель, не знающий метаний автора «Братской ГЭС», по окончании спектакля встал в полной уверенности, что один их самых громких русских поэтов ХХ века свое Отечество не любил и другим не советовал.
В свое время я долго убеждал руководителей разных каналов – вернуть поэтическое слово в эфир, ставя в пример «Стихоборье», которое я вел на канале «Народные университеты» в 1995–1996 гг. Наконец это случилось: такая передача появилась, называлась она «Вслух», а вести ее поручили длинноволосому телевьюноше, манерой говорить напоминавшему лимонадный фонтанчик. Замысел был прост: молодые и не очень молодые поэты, состязаясь, читали в эфире стихи, а мэтры, в основном самопровозглашенные, их оценивали. Но за несколько сезонов существования проекта я не услышал в эфире ни строчки о Родине, о России, о любви к Отечеству, хотя как главный редактор, читающий кипы присланных в «ЛГ» стихотворений, отлично знал: патриотическая, в том числе русская, тема весьма распространена в современной отечественной поэзии. Вопрос: кто и зачем устанавливает фильтры, не допускающие в эфир патриотическую тему, имманентно присущую отечественной поэзии? Если изготовители «контента» почему-то не любят Россию, им вообще не стоит доверять эфир, как педофилов нельзя пускать в пионерский лагерь. Кстати, те же самые фильтры в той же самой передаче почему-то не допускали в эфир и поэзию, написанную на языках наших автономий. Странное совпадение, не так ли?
А возьмем важнейшее из искусств – кино, чье влияние на формирование стереотипов поведения и шкалы ценностей общеизвестно. Достаточно сказать, что кинематограф – главное орудие агрессивной американизации, а точнее, голливудизации жизни. Так вот, если и появляется в отечественном кино на экране персонаж, настроенный патриотически, да еще озабоченный русским вопросом, в итоге он оказывается или мерзким расистом, или политическим авантюристом, или вором, прикрывающим риторикой свои махинации. Но чаще – и первым, и вторым, и третьим в одном флаконе. А ведь среди татар, якутов, адыгов, евреев тоже есть люди, болезненно озабоченные прежде всего судьбой своих народов, но я ни разу не видел, чтобы их представляли на экране в таком отвратительном виде, как русских. Характерна концовка фильма Андрея Звягинцева «Нелюбовь». Там героиня, чье материнское равнодушие погубило ребенка, появляется в последних кадрах облаченная в красный спортивный костюм с белой надписью «Россия». Неверная жена и преступная мать равнодушно крутит педали стационарного тренажера, бессмысленно глядя вдаль. «Куда мчишься, птица-тройка?»
«Русский вопрос» на нашем ТВ заслуживает отдельного и подробного разговора. Пока приведу лишь один пример. Смотрю очередную передачу из цикла «Нерусские русские» – фильм о моем любимом актере Василии Меркурьеве и его жене Ирине Мейерхольд. Авторы передачи с каким-то утробным удовольствием доносят зрителям, что Василий-то Васильевич, создавший на экране классические образы русских удальцов и хлебосолов, сам-то, оказывается, из немцев. Ну и что? По мне, хоть последний из удэге, был бы актер хороший. А его тесть, продолжают нас просвещать авторы, великий Мейерхольд – невинная жертва большого террора. Минуточку, коллеги, зачем же лепить горбатого? Общеизвестно, что именно великий Всеволод Эмильевич, увы, сильно постарался, чтобы в советском искусстве репрессии стали одним из главных способов разрешения идейно-эстетических споров. И опять хочется спросить: зачем? Вы хотите нас убедить, что русским по духу человека делает не кровь? Мы знаем без вас. В этом и состоит сила нашей цивилизации. Или же вы стараетесь исподволь внушить нам мысль, что русская культура стала великой лишь потому, что ее создавали люди нерусские? Вопрос весьма спорный. Что ж, запускайте передачу «Русские русские», посчитаем и разберемся. Не забудьте прихватить циркуль – черепа мерить. Но ведь никогда на нашем ТВ не будет передачи «Русские русские». Ни-ко-гда! И тут мы вступаем в область этнической этики, о которой наша медийная публика даже представления не имеет…
Несколько раз мне доводилось подвизаться ведущим на разных телеканалах, и я обратил внимание на странное обстоятельство: эфирный персонал, чаще всего редакторы, нередко страдают странной ментальной болезнью с тремя симптомами: антисоветизм, отчизноедство и русоплюйство. Причем этот недуг служит своего рода признаком интеллигентности, даже избранности. А что? Считали же в XIX веке, что сифилис обостряет талант и что без бледной спирохеты на Монмартре делать нечего. В последнее время к триаде добавился новый симптом – путинофобия. Неприязнь к «бессрочному», как они считают, президенту сегодня сплачивает нашу либеральную интеллигенцию (даже ту, что с выгодой работает на правительство) покрепче, чем монархистов объединяло желание взять Царьград и проливы.
Став ведущим передачи «Дата» на ТВЦ, я сначала никак не мог понять, почему в сценарии фигурируют исключительно имена и события зарубежной истории и культуры, в крайнем случае – российские эмигранты, преимущественно третьей волны. Стал выяснять. Оказалось, в редакции есть только энциклопедия заграничных знаменательных дат. Купил им отечественный справочник. Результат тот же самый. Тогда в прямом эфире я понес отсебятину про низкопоклонство перед Западом и Клавдию Шульженко, юбилей которой мы якобы прошляпили из-за Клаудии Шиффер. Вышел скандал. Наябедничали Олегу Попцову, тогдашнему начальнику ТВЦ. Он разобрался, навалял «западникам» и обязал их не менее половины сюжетов посвящать отечественным именам и датам. Потом я перешел на работу в «ЛГ» и через месяц, увидев передачу «Дата» с другим ведущим, оторопел: все вернулось на круги своя. Купленный мной справочник, видимо, на радостях сожгли, возможно, в ритуальных целях.
И на других каналах, где мне приходилось подвизаться, я замечал такую же особинку: юбилейные или скорбные даты, связанные с «нерусскими русскими», как-то сами собой попадают в эфирную сетку, точно по выделенной полосе. А вот про «русских русских» приходится напоминать, убеждать, давить. Мы даже в свое время в «ЛГ» открытое письмо публиковали, когда все каналы дружно «не заметили» смерть крупнейшего русского поэта Юрия Кузнецова. Помню, как пробивал в эфир сюжет о премии имени Пластова, знаковой фигуры для русской реалистической живописи ХХ века. Но его вытеснил из сетки фестиваль то ли Шагала, то ли Кандинского. Я возмутился – мне клятвенно обещали: через год исправим ошибку. Год пролетел, как молодость. И вот сижу я, подгримированный, в студии, а пока выставляют свет, листаю сценарий:
– А где же премия Пластова?
– Какого Пластова?
– Того самого.
– Камера у нас сломалась, – отводя глаза, объясняет руководитель программы.
– Тогда считайте, что и ведущий у вас сломался, – отвечаю я, отстегивая «петличку», и встаю.
– Ну что вы, Юрий Михайлович, так нельзя! Мы же интеллигентные люди…
– Неужели?
И все сразу нашлось: и камера, и машина, и место в эфире… И еще я заметил: когда борешься за место для «русских русских» в информационном пространстве, на тебя как-то странно смотрят, мол, вроде нормальный с виду, хорошо одетый и причесанный гражданин, а вместо галстука повязал на шею змею.
Как ни странно, в нашей многоплеменной державе практически не разработана такая важная дисциплина, как этническая этика, а ведь ее азы наряду с религиозными основами надо преподавать в школе и в расширенном формате в средне-специальных и, конечно, высших учебных заведениях. В вузах, готовящих учителей, медийный персонал, чиновников, будущих деятелей культуры, офицеров, этноэтика вообще должна стать одной из основных дисциплин и опираться на последние достижения науки. Точнее, на достижения наук, ведь «народоведение» – это и история, и археология, и генетика, и этнография, и психология, и фольклористика, и социология… Люди, которые принимают политические решения, учат, воспитывают, оглашают эфир, снимают фильмы, пишут книги и школят нашу многонациональную армию, должны понимать: национальное чувство, хоть и гнездится в голове, – это объективная реальность, которую необходимо учитывать. От того, что ты сам вырос на Арбате и считаешь себя по национальности «москвичом», эта объективная реальность никуда не исчезает, а порой набухает кровью.
Лет десять–двенадцать назад меня попросили слетать в Баку на конференцию вместе с одним правительственным чиновником. Когда самолет набрал высоту, этот симпатичный молодой человек, прежде занимавшийся оптовой торговлей, хлебнув аэрофлотовского виски, попросил меня:
– А теперь расскажи мне по ходу, что там азеры и хачики не поделили?
Окончание следует
| Источник — литературная газета |
