Turkish Forum

Метка: психология

  • Факторы устойчивости этнической идентичности азербайджанцев в советский период

    Факторы устойчивости этнической идентичности азербайджанцев в советский период

    МАМЕДЛИ АЛИАГА

    Во второй половине XX-го столетия в мире наметились процессы, характеризующиеся всплеском более глубокого осознания людьми своей этнической идентичности. Одним из вопросов, привлекающих внимание исследователей при изучении этнической идентичности, является выявление факторов, во многом определяющих устойчивость идентификационных процессов у представителей той или иной этнической общности. Эти факторы, обусловливая устойчивость этнической идентичности, довольно часто выступают в роли катализаторов этнической мобилизации, характерной для эпох, когда происходят кардинальные изменения в социально-политической, экономической и культурной жизни государств или даже целых регионов. При этом, как отмечают некоторые исследователи, для этнической мобилизации характерно синхронное протекание двух современных процессов, имеющих разнонаправленный характер: глобализации и индивидуализации. С одной стороны, происходит утверждение глобального менталитета за счет повсеместного, едва ли не универсального распространения сходных черт, стандартов и норм образа жизни, приобщения к общечеловеческим ценностям мышления и поведения. С другой стороны, набирает обороты тенденция, в ходе которой народы реализуют свое стремление к утверждению своей идентичности, за счет сохранения и культивирования своей самобытности, что порой приводит к обособлению или даже изоляции [9].

    В последние годы особое внимание исследователей привлекает такой аспект формирования этнической идентичности, как появление у индивида чувства неизменности и устойчивости этнических характеристик – этнической константности [46, 11-30], т.е. суммы постоянных явлений традиционной культуры, сохраняющих свою устойчивость на протяжении длительного исторического периода. По мнению этих ученых, этнические константы, утверждаясь в сознании индивида в подростковом возрасте, завершают собой как формирование этнической идентичности, так и процесс поэтапного осознания неизменности основных психосоциальных характеристик. Тем самым, формирование этнической константности протекает аналогично процессам усвоения постоянства половых и расовых признаков: сознательное отнесение себя к определенному этносу и использование этнических ярлыков происходит раньше, чем ребенок начинает осознавать константность этнических характеристик.

    По мнению С.Лурье этнические константы составляют содержание «центральной зоны» этнической культуры [18]. Понятие «центральной зоны» было введено американскими исследователями Э.Шилзом и С.Эйзенштадтом. По их мнению, «центральная зона» этнической культуры предстает как некое детерминирующее все культурные проявления этноса устойчивое ядро [41]. По всей видимости, именно это ядро или «центральная зона» представляет собой первичный слой психологической адаптации человека, который является важным элементом этнической культуры, как защитного механизма этнической общности. В основе этого механизма лежат внутренние системообразующие связи, присущие этносу как природно–социальной целостности и обеспечивают его воспроизводство и выживание. К ним можно отнести: форму расселения и адаптацию к природной среде, способы воспроизводства численности и поддержания возрастной структуры, уровень внутриэтнической сплоченности и устойчивости первичных коллективов (родовые структуры, сельские общины, городские коммуны) [4, 17-41].

    Есть основания полагать, что формирование этнической константности происходит не только в процессе социализации личности, но и в отдельно взятые исторические периоды у достаточно зрелых людей под воздействием тех или иных социально-политических факторов. К таким периодам в жизни азербайджанского этноса можно отнести советский период, охватывающий 70 лет с 1920 по 1990 годы, когда власти прилагали немалые усилия для размывания этничности, и советское государство насильно формировало во многом деэтнизированную социальную общность под названием «советский народ». Именно как реакция на эти процессы накануне распада СССР среди большинства этносов страны наблюдался значительный рост этнической солидарности.

    Этническое самосознание большинства народов СССР, на протяжении 70-ти лет подвергавшееся интенсивной интервенции этнически чуждых идеологем, стало, в определенной степени, деформированным. Это происходило во многом от того, что декларирование этнического самосознания носило формальный характер, которое не находило подтверждения в конкретном поведении. В частности, такую ситуацию можно было объяснить тем, что каналы влияния на самосознание, которые можно подразделить на вторичные и первичные группы, были носителями антагонистической информации [19, 95]. Так, называемые вторичные группы, распространяющие систему ценностей, опосредовано, с помощью различных социальных институтов – школа, другие учебные заведения, политические и общественные организации, средства массовой информации воздействовали на сознание исходя из коммунистической идеологии и морали. Первичные группы же, внедрявшие систему ценностей неформально, непосредственно через личное взаимодействие – семью, родственников, друзей, основывались во многом на национальных ценностях и этнокультурных традициях.

    Многочисленный отряд советских специалистов-обществоведов утверждали, что в СССР национальные общности не только расцветали, но и сближались, а национальный вопрос был полностью решен [28]. На самом деле ситуация в Советском Союзе не отличалась от мировой, и у многих народов наблюдался активный поиск этнической идентичности. В этих условиях значительно повышалась роль так называемых этнических констант, которые оказывались в ядре центростремительных процессов в этносе.

    В Азербайджане до конца XIX-го столетия в силу определенных исторических и этнокультурных условий этническая идентичность имела характерную для традиционных, доиндустриальных обществ особенность. Она заслонялась целой системой более актуальных, преимущественно локальных социальных связей: семейных (устойчивость которых определялась сохранением большой семьи), общинных, региональных и пр. Кроме того, низкая степень географической мобильности во многих регионах страны практически исключала возможность межэтнических контактов, без которых осознание собственного этнического отличия (антитеза «мы-они») либо вообще не возникает, либо формируется чрезвычайно медленно под воздействием иррелевантной (смысловое несоответствие между информационным запросом и полученным сообщением) и малопонятной информации и пропаганды. Вместе с тем, любое традиционное общество «имеет реальные и символические события прошлого, порядок и образы которого являются ядром коллективной идентичности, определением меры и природы его социальных и культурных изменений. Традиция в этом обществе служит не только символом непрерывности, но и определителем пределов инноваций и главным критерием их законности, а также критерием социальной активности» [42, 51-52].

    Образование Азербайджанской демократической республики в мае 1918 года дало мощный импульс процессам становления этнической идентичности азербайджанцев [39, 143]. В этот период за основу строительства нового государства была принята парадигма национальной государственности, которая восходила к идеологии национализма в широком понимании этого слова. Суть ее заключается в признании национальности в качестве основы организации общества и идеологической основы культуры, этики, политики. Следует отметить, что период существования АДР приходится на время очередного усиления феномена этничности и характеризуется большими социально-политическими и технологическими изменениями в мире. «Наложение» современных институтов, структур и систем ценностей на традиционное общество стало разрушать его замкнутый характер, расширяя кругозор и социальные связи индивидов и включая их в состав более широких социальных макрообразований: этнические, социально-классовых, гражданско-политических и т.д.

    В советский период была фактически сохранена российская колониальная традиция с некоторой автономизацией культурной жизни азербайджанского народа. На протяжении этих лет этническое самоназвание «тюрк», получившее мощный импульс распространения после 1918 года взамен устоявшемуся самоназванию «мусульман», было заменено на «азербайджанец», обозначавшее больше территориальную принадлежность. При этом стоит отметить, что однозначное приписывание понятия «азербайджанский» (народ, язык), «азербайджанец» исключительно злой воле Иосифа Сталина не совсем корректно. Еще в конце XIX – начале XX веков в азербайджанском обществе шли широкие обсуждения вопроса о самоназвании, в ходе которых часто звучали и предложения о применении понятий «азербайджанцы», «азербайджанский язык». Так, еще в 1891 году в газете «Кешкюль» было опубликовано фиктивное интервью М.Султанова с неким «южнокавказским мусульманином», в котором этническая идентичность находит свое яркое выражение:

    «Вопрос: Какой ты национальности (миллет)?

    Ответ: Я мусульманин, тюрк (турок).

    Вопрос: Турок-осман?

    Ответ: Нет, я байчанлы.

    Вопрос: Где находится страна, в которой живут байчанлы?

    Ответ: Я могу сказать примерно так, что по одну сторону Аракса живут азери, а по другую — байчанлы. А вместе все называется азербайджани. Но по отдельности мы — байчанлы.

    Вопрос: Но ты говоришь по-тюркски, значит, ты турок (тюрк).

    Ответ: Это невозможно точно описать словами. Я — тюрк (турок) и одновременно — байчанлы.

    Вопрос: Если вы считаете себя тюрками-байчанлы, почему вы не устраните это противоречие, называя себя просто азербайджанскими тюрками?» [16].

    Тем самым, уже в 90-е годы XIX-го века в контексте поиска этнической идентичности обращение к этнониму «азербайджанец» было достаточно распространено. Известный общественный деятель Мамедага Шахтахтинский также 1891 году высказывался за употребление термина «азербайджанский язык» [5, 44]. В своей статье «Урок одной трагедии» в журнале «Odlar yurdu», издававшемся в Стамбуле в конце 20-х годов прошлого столетия М.Э.Расулзаде неоднократно использовал самоназвание «азербайджанцы» [40]. Так и не определившись с самоназванием, азербайджанцам в советский период трижды пришлось менять алфавит, с арабского на латинский, с латинского на кириллицу и, наконец, с кириллицы вновь на латиницу. В этих условиях отдельные элементы традиционной культуры играли роль своего рода постоянных величин, способствовавших устойчивости этнической идентичности.

    Отрицание советской системой всего этнического носило вполне осознанный характер и преследовало цель разрушить в этническом самосознании азербайджанцев и не только азербайджанцев многие его компоненты – происхождение, историческую память, этнические символы, ослабить систему этнических ценностей. Одними из своеобразных констант, способствовавших устойчивости азербайджанской этнической идентичности в этот период можно назвать праздник Новруз и поминовение шиитских имамов – Ашура, который М.Смит назвал «школой азербайджанского национализма» [27]. Эти два содержательно различающихся явления в этнической жизни азербайджанцев на самом деле несли одинаковую этнокультурную функциональную нагрузку. Соблюдением этих традиций происходила своеобразная демонстрация этнической идентичности посредством этнической символики: особой одежды, танцев, ритуалов, образцов поведения и особых моральных ценностей. Поэтому этническая идентичность может быть определена и, как это предлагает Георг де Вос, через использование группой людей «каких-либо элементов культуры в качестве субъективных символов и эмблем, чтобы отличить себя от других групп» [46, 17].

    Новруз издревле праздновался на территории Азербайджана. Это древний праздник, отмечаемый в день весеннего равноденствия – 21 марта, в советский период, хотя и игнорировался государственными органами, тем не менее, отмечался большинством жителей страны на семейно-бытовом уровне. Как и в случае с другими традиционными праздниками, попытки полного их забвения в тот период вели к тому, что они, являясь элементами соционормативной культуры этноса, для выполнения своих функций опускались с общинного, общественного на семейно-бытовой уровень.

    Возрождение в 1967 году, во многом благодаря усилиям тогдашнего секретаря ЦК КП Азербайджана Шихали Курбанова, общественного празднования Новруза стало мощным толчком к возрождению этнического самосознания. Насыщенный традиционной этнической символикой и одновременно с этим практически полностью лишенный «советизмов», праздник Новруз воспринимался большинством азербайджанцев как символ общности, единства этноса. Коллективное действо, которое сопровождало этот праздник, играло солидаризирующую роль для этноса. Достаточно отметить, что посещение могил близких родственников, имевший массовый характер накануне праздника, во многом, носил характер коллективного действа с явным этническим окрасом, что само по себе имело скрытый протестный смысл.

    В настоящее время, после восстановления независимости солидаризирующее значение Новруза значительно уменьшилось. Постепенное исчезновение многих элементов в праздновании Новруза позволяет констатировать, что этот праздник трансформируется в процессе этнической консолидации и развития этнического сознания, когда происходит отбор многих локально традиционных форм и их превращение в условно традиционную, обобщенную, общенациональную форму. В данном случае, возможно, мы сталкиваемся с явлением так называемого «фольклоризма», для возникновения которого «исторически необходимо, чтобы его носители оторвались от архаической бытовой традиции, а затем снова оценили ее с какой-либо хронологической, культурной или социальной дистанции» [31, 33].

    Своеобразной этнической константой, способствовавшей устойчивости этнической идентичности азербайджанцев в советскую эпоху можно считать и Ашура — первые десять дней месяца мухаррем, когда мусульмане-шииты поминают погибших внуков пророка Мухаммеда, сыновей одного из четырех праведных халифов — Али. Шииты первые десять дней месяца посвящают оплакиванию мученической смерти Хусейна, в течение всего месяца проводят различные религиозные обряды, в процессе выполнения которых воспроизводятся в театральном импровизированном представлении события 10-го дня мухаррама.

    В Азербайджане, как и в других странах с преобладанием приверженцев шиизма – Ираке и Иране, Ашура всегда отмечалась с особым размахом. В ритуале поминовения участвовали и сейчас участвуют десятки тысяч людей. Несмотря на воинственную атеистическую пропаганду в первые десятилетия советской власти, Ашура сохраняла свою значимость и постепенно приобретала этно-интегрирующие черты в условиях всеобщей и поголовной советизации. Ашура представляла собой практически единственную возможность легальной массовой акции азербайджанцев, которая была полностью лишена коммунистических идеологем.

    Мусульманская идентичность долгое время была доминирующей в системе социального самосознания азербайджанцев. С начала XX-го столетия она стала уступать свое место этнической идентичности, но при этом ислам остаётся важным компонентом азербайджанского самосознания. Как отмечает А.Аббасов, «любой советский азербайджанец знал, что вообще-то азербайджанцы — мусульмане и в каком-то смысле он тоже мусульманин. Поэтому при громадной степени деисламизации общества распад коммунистической идеологии и новый виток национально-освободительного движения в конце советской власти не мог не обратить взоры азербайджанского общества к исламу» [2].

    Вопреки советским пропагандистским заверениям, в траурной процессии «шахсей-вахсей», одного из составных частей Ашура, принимало участие большое число людей, в том числе и молодежь. Конечно, после каждого такого шествия представители советской власти предпринимали определенные административные меры. В частности, после того, как в Гяндже в мечети «Шах Аббас» в 1963 году до 60 детей и юношей в возрасте 10-20 лет приняли участие в процессии «шахсей-вахсей», мечеть превратили в музей [26, 32].

    Несмотря на все противодействия советской пропагандистско-репрессивной машины значительная часть азербайджанцев продолжала отмечать Ашуру. Согласно А.Юнусову, в 1958-1962 гг. на юге страны, в Сабирабадском, Имишлинском, Лянкяранском, Масаллинском, Ярдымлинском, Сальянском и Физулинском районах, в Джульфинском районе НАР и в ряде населенных пунктов Апшеронского полуострова (Амираджан, Кешля, Забрат, Бина, Гала, Кюрдахана) незарегистрированные властями муллы возглавляли акции населения по захвату и ремонту старых полуразрушенных мечетей, чтобы проводить в них «мухаррамлик». Причем процессия «шахсей-вахсей» проходила с участием детей и сопровождалась самоистязаниями с использованием цепей и кинжалов. Процессии «шахсей-вахсей» проходили и в других мечетях, в том числе в столице – в мечети «Таза пир» [34, 170]. О религиозности населения и масштабах его участия в тот период в «мухаррамлике» говорят такие факты: по сообщению властей, в 1961-1962 годах, во время траурных церемоний по Хусейну, немало жителей приграничных с Ираном сельских районов, особенно в Нахичеванской автономной республике не выходили на работу, либо отказывались работать, объясняя это тем, что в «траурный день» этого делать нельзя [26, 34].

    При этом следует отметить, что участие в массовых действах, связанных с Ашурой, не было в прямой зависимости от степени религиозности людей. Многие тысячи азербайджанцев участвовали в этих мероприятиях, которые были едва ли не единственными в советское время массовыми акциями, чуждыми коммунистической идеологии. В этих акциях религиозная солидарность уступала место этнической солидарности. Кроме того, эти акции играли серьезную этнодифференцирующую роль в условиях господствовавшей советской идеологии. Наши этносоциологические исследования, проведенные в 80-е годы, дают основание говорить о том, что примерно половина азербайджанского населения тогда считали себя верующими [21, 226]. При этом следует отметить, что и в этой группе можно было выделить тех, кто декларировал свою религиозность, но не придерживался необходимых ритуалов, и тех, чье реальное поведение не противоречило их декларациям. Во многих случаях социальный контроль и принятая норма поведения вольно или невольно вынуждают человека, особенно молодого, отвечать, как принято, а не как он сам считает. И, следовательно, не всегда количество отвечающих положительно на вопрос о вероисповедании соответствует числу верующих. Это подтверждается несоответствием между значительным числом лиц, декларировавших свою веру, и незначительным числом отправляющих религиозные обряды.

    Таким образом, на примере рассмотренных выше двух явлений в жизни азербайджанского этноса можно выдвинуть предположение, что этнические константы, как бы противоречиво это не звучало, могут носить и изменчивый и временный характер, быть обусловлены конкретными социально-историческими реалиями. После обретения независимости, когда этноконсолидирующая роль перешла к государству, значимость этнических констант наподобие Новруза и Ашуры постепенно теряет свой смысл. Хотя не исключено, что при определенных социально-исторических условиях они или другие этноопределяющие признаки могут вновь занять свое ведущее место в системе этнической идентичности азербайджанцев.

    

  • Стереотипы обыденного сознания (Часть II)

    Стереотипы обыденного сознания (Часть II)

    Лейла АЛИЕВА

    С целью проверки устойчивости выявленных кросс-культурных особенностей восприятия нами была проведена вторая серия экспериментов. Эта серия не только включала большее количество испытуемых, но и испытуемых мужского пола. Расширение выборки за счет мужчин дает возможность не только проследить гендерные особенности восприятия, но также подтвердить или опровергнуть идею национально устойчивых особенностей восприятия. Кроме того, вопросник был модифицирован за счет того, что не значимые поступки были заменены на другие, отражающие тот или иной уклад жизни, отношение к межнациональным бракам, количеству детей в семье и др.

    Процедура эксперимента была идентична описанной в первой серии с тем лишь отличием, что в ней приняли участие 120 испытуемых женского пола – студенток филологического факультета МГУ и Азербайджанского Педагогического Института Русского языка и Литературы (60 – азербайджанок и 60 – русских) в возрасте от 17 до 23 лет, не состоящие в браке); и 60 испытуемых мужского пола – студентов тех же факультетов – из них 30 русских и 30 азербайджанцев. В возрасте от 17 до 23 лет не состоящих в браке. Таким образом, общее количество испытуемых было 180 человек преимущественно из сельских районов. Кроме того, ролевая позиция Я для мужчин была заменена позицией моя сестра. Здесь следует отметить, что к сожалению наше исследование ограничивалось только восприятием женского поведения, как наиболее подвергающееся давлению в обществах. Поэтому данное исследование не дало возможность изучить, например, возможные двойные стандарты, которые применялись бы в обществе по отношению к женщинам и к мужчинам. Однако и данного материала оказалось достаточно, чтобы определить гендерные различия в оценке хотя бы только женского поведения.

    Сравнение исходных матриц еще до проведения факторного анализа дало интересную картину предпочтений. Из четырех возможных вариантов партнера для построения семьи (перспективный и серьезный руководящий работник; спокойный и надежный но без полета; красивый и удачливый, но холодный; человек искусства, ведущий творческую, но беспорядочную жизнь) и азербайджанки и русские более всего предпочитают серьезного и перспективного руководящего работника. Однако азербайджанки человека искусства в качестве мужа оценивают более негативно, чем русские. Мужчины обеих выборок почти единодушны в предсказании предпочтений со стороны женщин своих культур, выбирая как наиболее предпочтительного серьезного руководящего работника, в то же время негативно оценивая красивого и холодного и человека искусства. Отношение к поступку выйти замуж за человека, которого тебе выбрали родители отличалось в двух выборках. Среди русских испытуемых, как среди мужчин так и для женщин он оказался явно неодобряемым, в то время как для азербайджанской выборки попал в категорию одобряемых.

    Интересным оказалось отношение к поступку выйти замуж за представителя другой национальности и выйти замуж за иностранца и уехать жить за границу. Наиболее вероятным и одобряемым первый поступок оказался для русских женщин (65). Менее вероятным оценили его русские мужчины, затем азербайджанские женщины, и наименее вероятным оценили для женщин своей культуры азербайджанские мужчины (9).

    Поступок выйти замуж за иностранца во всех выборках в большей степени коррелирует с образом презираемой женщины, что, скорее всего, объясняется влиянием советской пропаганды. Однако у русских вероятность этого поступка несколько выше, чем для азербайджанцев (русские женщины – 30, мужчины – 23, азербайджанские женщины -10, мужчины – 7). Возможно, что большее осуждение со стороны азербайджанцев объясняется вообще более негативной оценки построения семьи с представителем другой культуры, а также разрывом связей с родными, но в обеих выборках мужчины к этому поступку относятся более негативно, чем женщины.

    Также проявилось сходное в двух группах отношение к количеству детей в семьях. Если для русских идеал имел бы 2 ребенка, то для азербайджанцев – эта цифра составляет почти столько же- 2.5.Если для русских мужчин и женщин эта оценка совпадает, то азербайджанские мужчины количество детей для женского идеала оценивают на одного ребенка больше, чем сами женщины. Кроме того, при общем осуждении поступка иметь отдельные от мужа денежные сбережения, мужчины более категоричны в его осуждении, чем женщины. Интересно, что в процессе заполнения вопросника русские женщины выражали свое одобрение такому поступку как считать, что одним из важных признаков мужественности является умение содержать семью На одном вопроснике даже появилась надпись Хороший вопрос! В то же время при факторизации исходной матрицы данных у русских мужчин он попал в разряд неодобряемых поступков.

    Отношение к ситуации развода также выявило общее и различия. Для женщин обеих выборок кажется более естественным развод с мужем, если он изменяет или пьет, чем при отсутствии любви к нему, если он при этом хороший отец. Но в оценках последнего случая азербайджанки в два раза ниже оценивают вероятность развода, чем русские. Возможно, это отражает закрепленную в культуре систему ценностей. Интересно, что наиболее низко оценивают вероятность измены мужу в ответ на его измену для своих женщин азербайджанские мужчины (5), а наиболее высоко оценивают вероятность этого поступка для себя русские женщины (41).

    Мужчины обеих выборок, однако, одинаково недооценивают вероятность своих женщин совершить вышеупомянутый поступок. Кроме того, образы значимых женщин – сестры и матери — оказываются близкими идеалам в отличие от типичной женщины данного общества.

    Одним из наиболее ярких отличий в двух выборках является почти полная идентичность образов матери и сестры в ответах азербайджанских мужчин при большей дифференцированности этих образов у русских. Наиболее ярко различия во взглядах на женское поведение у мужчин в двух группах проявилось по отношению к таким поступкам, как быть в интимных отношениях с любимым до женитьбы (азербайджанцы не допускают такой вероятности ни для сестры ни для матери – 0 русские -55), выйти замуж за представителя другой национальности (азербайджанцы – 12. русские – 55). Не выйти замуж за человека, которого любишь так как этого не хотят твои родители (азербайджанцы-49, русские – 23), выйти замуж за человека искусства – азербайджанцы – 19, русские – 38), верить в предсказания судьбы – азербайджанцы- 49, русские – 28) выйти замуж за молодого руководящего работника – азербайджанцы – 68, русские – 34). Видно, что азербайджанские мужчины более строги к своим женщинам в интимно-личностном аспекте, менее терпимы к вероятности своих женщин выйти замуж за не-азербайджанца, и более одобрительно относятся к учету женщинами родительского мнения. По некоторым поступкам внутри одной выборки гендерные различия были заметными. Например, если для азербайджанских мужчин их идеал даже с меньшей вероятностью выйдет замуж за представителя другой национальности (сестра – 12, идеал – 9), то для азербайджанских женщин – наоборот – их индивидуальный идеал более интернационален, чем они сами (я -21, идеал – 31). Также если женщины допускают для себя крайне незначительную вероятность вступить в интимную жизнь с любимым до женитьбы (6), то для мужчин эта вероятность равна 0. В русской выборке русские женщины тоже оказались более открыты браку с не-русским, чем допускали это русские мужчины по отношению к своим женщинам. У русских разница между мужчинами и женщинами выявилась по отношению к помощи мужем в ведении домашнего хозяйства- женщины оценили его почти в два раза выше (75), чем мужчины (34).

    Наиболее ярко отличия между русской и азербайджанской выборкой проявились в оценке вероятности таких поступков как вступить в интимные отношения до женитьбы (аз — 6, рус. — 46), считать, что лучше развестись с нелюбимым мужем, чем терпеть его ради детей (аз. — 25, рус. -51), выйти замуж за представителя другой национальности – аз. – 21, рус. -65), не выйти замуж за любимого так как этого не хотят твои родители ( аз. — 62, рус. — 20), выйти замуж за человека искусства, ведущего творческую, но беспорядочную жизнь- 21-50).

    Таким образом, на основании первичных результатов – матрицы данных – выяснилось, что в двух выборках есть достаточно высокая согласованность внутри каждой, чтобы говорить о наличии принятых в данной культуре категорий оценки женского поведения. В то время были обнаружены различия – как между представителями разных культурных групп, так и гендерные различия внутри этих групп. Также было определено гендерное сходство в разных группах, где мужчины проявили себя как более консервативные по отношению к женскому поведению, чем сами женщины, независимо от национальной принадлежности.

    Результаты факторизации данных азербайджанских женщин в целом подтвердили устойчивость выделенных факторов в первой серии. Здесь также выявились категории эмансипированности- традиционализма и оценки ( в данной серии появилась возможность уточнить фактор оценки как оценки широты интересов).Если в разряд эмансипированных вошли поступки, характеризующиеся активностью и независимостью , то в категорию традиционных –пассивностью, зависимостью, подавлению личных интересов. Интересно. Что в категорию эмансипированных вошел поступок выйти замуж за представителя другой национальности. В принципе, первый фактор на полюсе традиционализма отражал принятые в данной культуре в данный исторический период схемы поведения, а на полюсе эмансипированности – выходящие за рамки общепринятого поведения. Считать, что муж должен помогать в ведении домашнего хозяйства для азербайджанок являлось проявление эмансипированности также как вступить в интимные отношения до женитьбы, выйти замуж за иностранца, держать дома животных и водить машину.

    Второй фактор был интерпретирован нами как оценка широты интересов или общего развития, так как наиболее важными для этого фактора оказались поступки: стремиться к высшему образованию, ежедневно читать газеты, играть на каком-нибудь музыкальном инструменте, активно участвовать в общественной жизни. Интересно, что на полюс негативно оцениваемых поступков попал – бросить профессию, которая не нравится жениху. Наиболее традиционным для азербайджанок представляется образ матери, женщины прошлого, самой себя, и в сторону меньшего традиционализма – идеалов и типичной женщины.

    Факторизация матрицы ответов азербайджанских мужчин подтвердило наличие двух основных категорий, сквозь призму которых оценивается женское поведение – эмансипированности — традиционализма и оценки общего социального\ духовного развития. В целом содержание фактора 1 идентично этому фактору у азербайджанских женщин с той однако разницей, что у мужчин наблюдается сдвиг в сторону большей консервативности – к эмансипированным они отнесли увлекаться поп-музыкой, ходить в турпоходы, заниматься в художественной самодеятельности, Кроме того, признаком эмансипации с точки зрения мужчин оказалось для девушки выйти замуж за человека младше ее по возрасту, за человека искусства, а также (в отличие от женщин этой выборки) распоряжение семейным бюджетом).

    Второй фактор оценки у мужчин, так же как и у женщин включал такие поступки, как регулярно ходить в театры, кино, выставки, ежедневно читать газеты, стремиться к высшему образованию и др.

    Однако, если для женщин поступок опаздывать на свидания попал в разряд одобряемых, для мужчин – наоборот, в категорию неодобряемых. Таким образом, из результатов видно, что для азербайджанских мужчин идеал женщины сочетает в себе традиционализм в интимно-личностной и семейно-бытовой сфер и высокий уровень общего культурного и духовного развития, широту интересов. Другими словами, для азербайджанских мужчин презираемая женщина крайне эмансипирована и ограничена. Для женщин она не столько эмансипирована, сколько ограничена.

    Факторизация данных женщин русской выборки выявила три значимых фактора – в целом схожих с азербайджанской, с третьим слабым фактором. В этой серии выявилось главное отличие между двумя группами – в азербайджанской вклад первого фактора оказался большим чем в русской выборке. В оценочный фактор у русских вошло несколько большее количество поступков, чем у азербайджанок, то есть те поступки, которые азербайджанки склонны рассматривать с точки зрения эмансипированности – традиционализма, для русских может носить чисто оценочный характер. Третий фактор был идентичен фактору открытости или общительности, который выявился и в первой серии экспериментов.

    Такой поступок как выйти замуж за представителя другой национальности попал для азербайджанок в разряд эмансипированных, а для русских – в категорию одобряемых. Также большую нагрузку как показатель эмансипированности для азербайджанок, чем для русских имел поступок курить сигареты. Интересно, что если личностные идеалы русских сдвинуты слегка в сторону меньшей эмансипированности, то у азербайджанок в сторону меньшего традиционализма. Идеал русских женщин менее эмансипирован, чем типичная женщина русского общества, но в то же время не так сильно поляризован по отношению к презираемой по оси эмансипированности. У азербайджанок же идеал и презираемая женщина тяготеют к противоположным полюсам этой оси.

    Факторизация матрицы первичных данных русской мужской выборки показала идентичность обнаруженных факторов выделенным факторам в русской женской выборке.

    Интересно однако, что такие поступки как считать что материальное обеспечение семьи дело исключительно мужа и другие традиционные установки по поводу семейной роли мужчин ( в плане обеспечения семьи) оцениваются самими русскими мужчинами неодобрительно. В целом для русских мужчин идеал женщины почти так же традиционен как женщина прошлого, то есть идеал русского более традиционен, чем образ его сестры и даже матери, но менее традиционен, чем женщина прошлого. Для русских мужчин идеал и презираемая женщина также имели тенденцию к поляризации относительно традиционности или эмансипированности, в отличие от женщин. Выше всего после идеала оценивались позиции сестра и женщина будущего, затем — идеал общества, несколько ниже – мать и типичная женщина.

    Интересно, что у женщин образ женщины с неудавшейся судьбой сдвинут в сторону традиционализма в то время как у мужчин – в сторону эмансипированности. Иначе говоря, у азербайджанских женщин образ женщины с неудавшейся судьбой не отличается особой эмансипированностью, в то время как у мужчин эти понятия связаны. Более того, с эмансипированностью у мужчин оказалось связанным и представление о презираемой женщине.

    Поскольку в период проведения эксперимента испытуемым была дана возможность попытки предсказания того, каким будет поведение женщин через 20 лет, то особый интерес представляет собой сопоставление женщины наших дней с предсказанным образом. Женщина будущего ( то есть по истечению нескольких лет со времени эксперимента – уже наша современница), независимо от национальности с гораздо большей вероятностью разведется с нелюбимым мужем, в своих отношениях не будет обязательно ждать регистрации брака, не бросит любимую работу ради семьи, выйдет замуж за представителя другой национальности ( но не иностранца при этом), проявит самостоятельность от родителей при выборе мужа, будет поддерживать товарищеские отношения с мужем после развода, будет считать, что муж должен помогать в ведении домашнего хозяйства, регулярно заниматься спортом. Следует отметить, что практически по всем аспектам наши испытуемые достаточно точно предсказали направление, по которым изменялось за эти годы поведение женщин, хотя, скорее всего, и не могли предсказать резкого падения общего уровня жизни и его роли в быстром изменении традиционных схем поведения. То есть наши испытуемые предсказывали более общую, глобальную тенденцию в развитии положения женщин.

    Таким образом, факторизация результатов экспериментов проведенных на двух выборках – азербайджанской и русской – выявила основные факторы выступающие аналогом глобальных оснований категоризации поведения в семейно-бытовой сфере и позволила выявить как общее, так и особенное в структуре обыденного сознания представителей данных выборок.

    В общем, категориальная структура обыденного сознания в восприятии поведения женщин в семейно-бытовой сфере оказалась схожей у русских и азербайджанцев. Но для азербайджанцев первый фактор оказался более значимым не только по сравнению с ним в русской выборке, но также по сравнению с другими факторами внутри своей выборки — он как бы забивал другие категории в силу своей значимости. По сути любая высокая значимость какого-нибудь фактора (ценности, категории) сужает когнитивную сложность в восприятии социальной действительности ( очевидно этим объясняется меньшее количество выделенных факторов в азербайджанской выборке по сравнению с русской, в которой был выделен хотя и слабый, но третий фактор). Это совсем не означает, однако, что в других областях социального восприятия картина может повториться.

    В данном исследовании одной из целей было выявление, помимо разницы в социальном восприятии, и этнических стереотипов, касающихся женского поведения в семейно-бытовой сфере. С этой целью в вопросник были введены помимо перечисленных выше позиции друг друга ( русских и азербайджанцев) а также по одной представительнице других регионов. Была выбрана представительница Прибалтики – как наименее известного региона – литовка, а также представительница культуры того же Кавказского региона, но несколько отличающейся в семейно-бытовом поведении и испытавшей, в отличие от азербайджанской культуры, влияние условий проживания в горной местности и потому большую выраженность кавказского образа жизни – грузинской.

    Выделенные в результате факторы позволили построить семантическое пространство, в котором потом разместили позиции в соответствии с их значениями.

    Продолжение следует …