Метка: Крым

  • Israel Hayom (Израиль): Москва не покажет свои карты Израилю

    Israel Hayom (Израиль): Москва не покажет свои карты Израилю

    google

    Когда российский министр иностранных дел заявил о том, что Израиль должен получить подтверждение суверенитета над Голанскими высотами от Совбеза ООН, он дал понять, что позиция Сирии по этому вопросу не имеет отношения к делу. Автор «Израэль Хайом» недоумевает, зачем Израилю специальное разрешение? По его мнению, Израиль сможет забрать Голаны, как Россия забрала Крым.

    Ариэль Бульштейн (Ariel Bulstein)

    Когда российский министр иностранных дел заявил о том, что Израиль должен получить подтверждение суверенитета над Голанскими высотами от Совбеза ООН, он дал понять, что позиция Сирии по этому вопросу не имеет отношения к делу.

    Высказывание российского министра иностранных дел Сергея Лаврова о том, что Израиль должен получить подтверждение суверенитета над Голанскими высотами от Совбеза ООН, важнее тем, о чем в нем не говорится. Стоит отметить, что заявление Лаврова не соотносится с нормами международного права и существующими прецедентами.

    Присоединение территорий других стран происходило в прошлом и без благословения Совбеза. Иногда дело решалось между двумя сторонами — отдающей и получающей территорию — как произошло при передаче острова Тиран от Египта Саудовской Аравии. А иногда речь идет об односторонней аннексии, как сделала и сама Россия, захватив и присвоив украинский полуостров Крым.

    Ни в одном из этих случаев у Совбеза никто разрешения не спрашивал. Не нужна виза других стран и Израилю. С тех пор, как правительство Менахема Бегина распространило законодательство страны на Голанские высоты, территория навеки стала израильской. Другие государства рано или поздно признают это, и такой шаг будет приветствоваться. Но уже сейчас присоединение Голан к Израилю — вопрос решенный. Израиль вернулся на Голанские высоты, чтобы остаться там навсегда.

    Высказывание Лаврова удивляет именно тем, чего в нем нет. Российскому министру иностранных дел не пришло в голову упомянуть Сирию и правящий там режим. С его точки зрения, для того, чтобы подтвердить владение Голанами, Израилю нужно просить согласия у больших держав, то есть у пяти членов Совбеза, включая Россию. Мнение Асада здесь просто не имеет значения. Это намек со стороны Кремля, и, возможно, приглашение к переговорам об условиях признания Голан израильской территорией со стороны Москвы.

    Лавров сделал это заявление на фоне искусственного кризиса, который Россия создала, чтобы поменять правила игры на сирийской арене. Русские понимают, что американцы вот-вот признают Голаны израильскими, но не собираются соглашаться сами без чего-то взамен. В Кремле знают, что бесплатный сыр только в мышеловке, и попытаются добиться от Израиля уступок по Сирии.

    https://inosmi.ru/politic/20181019/243499603.html?utm_referrer=https%3A%2F%2Fzen.yandex.com

  • Друг Путина скупает недвижимость в Германии

    Друг Путина скупает недвижимость в Германии

    eu x russia

    Несмотря на санкции ЕС, российский олигарх через подставные фирмы скупает недвижимость в Германии, заявили репортеры немецких СМИ, которые проанализировали структуру собственников элитной недвижимости в крупных городах.

    По их мнению, за инвестициями в недвижимость в Мюнхене, Гамбурге, Франкфурте и Берлине стоит россиянин Аркадий Ротенберг, с 2014 года включенный в санкционный список, пишет «Фокус» (Focus).

    По информации делового журнала «Плюсминус» (Plusminus), который получил доступ к подробностям расследования, все подозрительные сделки с недвижимостью совершались с участием разветвленной сети из десятков фирм, включая офшорные компании.

    Речь идет, например, о здании оперы в Мюнхене, отеле Sofitel в Франкфурте-на-Майне, офисном комплексе LES 1 в Гамбурге, комплексе зданий на бульваре Курфюрстендамм в Берлине.

    Ротенберг формально не имеет права вести коммерческую деятельность в Европе, так как его имя включено в санкционный список ЕС в связи со строительством Крымского моста. Но в сделках всплыло имя близкого доверенного лица Ротенберга Михаила Опенгейма. «Все в Москве знают, что он тесно связан с Аркадием Ротенбергом, и все знают, что Аркадий Ротенберг тесно связан с Путиным», — комментирует эксперт по России и бывший корреспондент «Фокуса» Борис Райтшустер.

    https://inosmi.ru/politic/20180517/242249453.html

  • Реальный суверенитет vs. экономика зависимости

    Реальный суверенитет vs. экономика зависимости

    После «крымского поворота» российской истории основные персонажи так называемой «несистемной оппозиции» стали не то чтобы крайне непопулярны, а радикально неинтересны. Историю в этот момент делала власть, сконцентрировав в одной точке преимущества стабильности и энергетику трансформации. Тот факт, что спустя три года либеральная фронда играет первым номером, возвращает себе инициативу в формировании повестки дня, не является вызовом власти президента, но является вызовом его лидерству.
    Под лидерством я имею в виду не статическое состояние (политический облик президента Путина, его авторитет вполне устойчивы; в некотором смысле, они уже историческая данность), а динамический эффект – способность давать обществу осмысленную перспективу, вести за собой. Иными словами – быть в средоточии исторического процесса, где один успешный «ответ» влечет новый «вызов», и инициатива принадлежит тому, кто берется (не обязательно успешно, но убедительно) разрешить ключевые противоречия своего времени.
    Одно из таких противоречий сегодня – это противоречие между демонстрируемым уровнем военно-политического суверенитета страны и моделью зависимого развития в экономической сфере. Подчеркну, речь в данном случае не о желаемом уровне экономического развития (понятно, что все мы хотим быть «богатыми и здоровыми»), а именно о его модели.
    Модель зависимого развития – это, коротко говоря, модель тесной интеграции развивающихся стран в миросистему на условиях стран-лидеров.[1] В разные эпохи эти условия могут несколько варьировать. Применительно к реалиям финансовой глобализации конца XX – началаXXIвв. они были сформулированы в принципах так называемого «вашингтонского консенсуса». Жесткая денежно-кредитная политика, либерализация внешней торговли и финансовых рынков, свободный обменный курс национальной валюты, приватизация как панацея и дерегулирование экономики – эти и подобные им правила, сформулированные Джоном Вильямсоном в 1990 г. в статье «Что понимает Вашингтон под политикой реформ», составили макроэкономический кодекс неолиберала применительно к развивающимся рынкам. «Десять заповедей» «вашингтонского консенсуса» – это краткий конспект того, что нужно от нас глобальному капиталу.
    Надо сказать, что даже в условиях жесткого санкционного давления финансово-экономический блок правительства приложил все усилия к тому, чтобы эти заповеди соблюдать, что делает нас свидетелями (и, к несчастью, объектом) интересного эксперимента: как хранить верность «вашингтонскому консенсусу» на фоне объявления бессрочной экономической войны со стороны Вашингтона?
    Так или иначе, противоречие между геополитическим суверенитетом и экономикой зависимости может разрешиться двояким образом: либо через приведение экономической модели в соответствие с геополитическим статусом либо, напротив, через претворение «экономики зависимости» в «политику зависимости».
    На мой взгляд, сегодня это главный параметр политико-идеологического размежевания в правящем слое, не совпадающий с критерием «лояльность» – «оппозиционность».
    Понятно, что носителем второго сценария в наиболее явном виде выступает все та же «несистемная оппозиция», но в этом вопросе к ней примыкает значительная и влиятельная часть российской правящей элиты, которая считает «экономику зависимости» безальтернативной, а игры в суверенитет – зашедшими слишком далеко. Возможно, «политику зависимости» она предпочтет выстраивать по сценарию мягкой, а не обвальной десуверенизации, но сам выбор – равнять «геополитику» по «экономике», а не наоборот, – для нее очевиден.
    Учитывая компромиссный характер сложившегося в России политического режима, в нем заложено явное стремление уклониться от этого выбора. Политический ресурс президента может оказаться для этого вполне достаточным. Он позволяет выиграть выборы и, возможно, даже обеспечить стабильность на протяжении еще одного срока. Но вопрос в том, чтобы накопившиеся противоречия не разорвали систему по его окончании. И еще – чтобы у общества, как и у самого президента, не было ощущения, что они вместе «отбывают» этот последний срок.
    Для этого общество и власть должны быть связаны ощущением миссии, соответствующей текущему историческому моменту. Как и все главные вещи, эта миссия лежит на поверхности: сделать суверенизацию России необратимой. То есть комплексной –подкрепленной на экономическом, социальном, технологическом уровне.
    Одно из обстоятельств, мешающих выбору в пользу стратегии комплексного суверенитета, – уверенность в том, что она не может означать ничего иного, кроме построения экономики осажденной крепости. Эта уверенность – ложная, но глубоко укорененная. В этом плане она сродни убеждению, что единственная реальная антикоррупционная альтернатива – «сталинские репрессии».
    Основной вопрос экономики
    Альтернативой узкоспециализированной «экономике зависимости» является не полностью автаркическая, а, по выражению Якова Миркина «универсальная экономика», или экономика полного цикла, обеспечивающая себя большей частью номенклатуры товаров конечного потребления и услуг. Это не закрытость от внешних обменов, но преобладание внутренних обменов над внешними – абсолютно естественное для крупных стран.
    Примечательно, что год назад на заседании Экономического совета, анонсировав конкуренцию экономических стратегий, президент одновременно призвал к деидеологизации экономической дискуссии. И вполне справедливо: мы сполна испили чашу экономического догматизма как в социалистическом, так и в либерально-рыночном наполнении. Но экономическая политика, как и любая другая, подразумевает выбор не только средств для достижения целей, но и самих целей.
    Сегодня основной мировоззренческий вопрос экономической политики и соответственно идеологический нерв дискуссий в этой сфере – это не вопрос баланса между государственным и частным сектором, планом и рынком, «количественным смягчением» и «сжатием». Это вопрос выбора между «разомкнутой экономикой», структура которой производна от ее специализации в мировой торговле (и которая, как следствие, фрагментирована – «порталы» глобального мира в каждой отдельно взятой стране перемежаются с зонами отсталости), и экономикой «страны-системы» (если использовать термин Эдварда Люттвака), ориентированной на сопряженное развитие внутренних социальных групп, отраслей, территорий.
    На этот осевой выбор накладываются другие альтернативы в социально-экономической сфере, и их можно вполне наглядно проследить на примере уже упомянутых конкурирующих стратегий. К сожалению, это сравнение обречено быть довольно условным: в отличие от «Стратегии роста», подготовленной Столыпинским институтом и представленной недавно на Ялтинском экономическом форуме, программа Центра стратегических разработок остается закрытым документом. Тем не менее, дозированные утечки позволяют судить о его направленности.
    Прежде всего, стоит отметить наличие определенного набора тем и позиций в общем знаменателе обеих стратегий. Это вопросы судебной реформы и правопорядка, снижение административного давления на бизнес, приоритет развития инфраструктуры, усилия по «цифровизации» экономики и администрирования. Судя по недавнему интервью Алексея Кудрина, в этот общий знаменатель попадает даже умеренное смягчение денежно-кредитной политики.
    Тем более показательны имеющиеся на этом фоне разногласия. Принципиальный характер им придает уже упомянутый подспудный выбор между «разомкнутой экономикой» и экономикой «страны-системы».
    Например, для «экономики полного цикла» принципиален емкий внутренний рынок. Соответственно, «Стратегия роста» выводит в приоритет генерацию качественных рабочих мест и опережающий рост доходов, а также предлагает политику социального выравнивания (прогрессивный НДФЛ). Алексей Кудрин и системные либералы, напротив, традиционно выступают за экономику «дешевого труда» (в том числе, за счет масштабного импорта рабочей силы) и против прогрессивного налогообложения.
    «Стратегия роста» рекомендует на первых этапах модернизации «умеренно-жесткую протекционистскую политику» в духе «толкового тарифа» Витте и Менделеева (высокие пошлины на потребительские товары, низкие – на импорт средств производства). Алексей Кудрин считает, что «мы должны поддерживать и расширять наше участие во всех основных соглашениях» (по контексту, очевидно, имеются в виду соглашения в рамках ВТО), поскольку заинтересованы в наращивании несырьевого экспорта.
    Кстати, аргумент «от экспорта» в данном случае довольно условный: если мы будем, например, вводить заградительные барьеры для продукции Boeing иAirbus, это вряд ли сильно обеспокоит потенциальных покупателей Сухой-Superjet или МС-21, поскольку ни США, ни страны ЕС к их числу явно не относятся. Иными словами, обеспечение доступа на внешние рынки возможно на основе двусторонних соглашений и привилегированных партнерств, а не универсальных обязательств по открытию собственных рынков.
    Авторы «Стратегии роста» говорят о необходимости «налоговой мотивации перехода в российскую юрисдикцию», каковой может стать «оффшорный коэффициент по налогу на прибыль и налогу на имущество». Алексей Кудрин не раз высказывался против даже ограниченных мер по деофшоризации, равно как и против мер «мягкого» валютного регулирования в кризисных условиях.
    Примечательно и другое отличие. Один из принципиальных тезисов «Стратегии роста» – восстановление экономики «простых вещей» (т.е. производства широкого спектра потребительских товаров, которые сегодня импортируются) и повышенное внимание к базовым «среднетехнологичным» отраслям промышленности (АПК, переработка полезных ископаемых, транспорт, строительство). Риторика Алексея Кудрина сочится «инновациями» и хайтеком.
    Конечно, устремленность ЦСР в технологическое будущее можно только приветствовать. Но вот имеет ли смысл «инноватизация» в отрыве от комплексной промышленной политики? В европейских дискуссиях о технологической политике в этой связи возник хороший термин – «высокотехнологическая близорукость». Это склонность к недооценке базовых отраслей в угоду той или иной «инновационной моде».
    Сегодня инновационная мода задается в дискуссиях о «новой промышленной революции», под которой понимается, главным образом, нарастающий процесс «цифровизации» материального производства и сферы услуг. Главный политический акцент программы ЦСР, насколько мы можем судить по сделанным заявлениям, – своего рода призыв к государству со стороны прогрессивной общественности: меняться, чтобы «не проспать» технологический рывок. Главное практическое следствие – опережающие вложения в «человеческий капитал».
    Тезис о приоритетности образования и здравоохранения трудно не поддержать, но он имеет мало смысла вне контекста создания критической массы высокопроизводительных рабочих мест. Даже нынешний мало кого вдохновляющий образовательный контур страны в целом избыточен по отношению к существующему рынку труда. Кстати, это одна из причин абсурдности безупречно гуманистического лозунга: «давайте отнимем заказ у военной промышленности и вложим деньги в образование». На практике это означает: сократить один из немногих наукоемких секторов обрабатывающей промышленности, чтобы произвести еще больше дипломированных офис-менеджеров и сторожей, профессиональных безработных и эмигрантов.
    Не будут ли опережающие вложения в человеческий капитал вне контекста масштабной программы создания рабочих мест (о каковой в исполнении ЦСР пока ничего не известно) – способом еще активнее «истекать в мир мозгами» (по выражению Александра Аузана)? Аналогичный вопрос уместен и в отношении самой концепции «новой промышленной революции». Не станет ли она в прочтении ЦСР очередным флагом старой доброй деиндустриализации, каким стала в свое время концепция «постиндустриального общества» в исполнении отечественных либералов? Например, может обнаружиться, что мы в очередной раз «навсегда отстали»: раз у нас слабо внедряются промышленные роботы (а сейчас это, к сожалению, так), то давайте, наконец, покончим с «ржавым поясом» отечественной тяжелой индустрии и сосредоточимся на «индустрии впечатлений» и в целом сфере услуг (как предлагалось в свое время в либеральной «Стратегии-2020»).
    Путь в будущее лежит через внутренний рынок
    Сказанное ни в коей мере не отменяет значения тех тектонических сдвигов, которые происходят в сфере производственных технологий и которые повлекут серьезные геоэкономические сдвиги. И то, и другое для нас – серьезный вызов. Только на него нельзя ответить под лозунгом «еще больше вашингтонского консенсуса». Тем более что трансформации, о которых идет речь, имеют прямо противоположный вектор.
    Как отмечает один из авторов концепции «Индустрия 4.0.» Питер Марш, «экономическая модель, в которой американцы и европейцы покупают китайские товары на деньги, занятые у всего мира, теперь догорает на глазах у всей планеты». Ему вторят аналитики Boston Consulting Group: «глобальное производство будет все чаще становиться региональным… все большее число товаров, потребляемых в Азии, Европе и Америках, будет сделано вблизи дома». Это происходит под влиянием целого ряда геоэкономических и технологических факторов. Главный из геоэкономических факторов – растущее беспокойство Запада по поводу конкуренции со стороны Китая как многопрофильной промышленной державы. В числе технологических факторов:
    · 3D-печать, которая благоприятствует кастомизации (производству под запрос) и позволяет избавиться от длинных логистических цепочек;
    · роботизация, которая позволяет по-новому взглянуть на сравнительные трудовые издержки в развитых и развивающихся странах;
    · удешевление производственных технологий в ряде отраслей, которое делает их окупаемыми не только в больших или гигантских, но и в малых и средних сериях.

    Все это программирует ключевой стратегический эффект промышленной революции: производство становится ближе к потреблению. Ближе – буквально: географически, геоэкономически.
    Но это значит, что Индустрия 4.0. будет развиваться прежде всего там, где есть тот самый емкий и разнообразный внутренний рынок, на развитии которого сфокусирована «Стратегия роста» и которым нарочито пренебрегают системные либералы. С этой точки зрения восстановление экономики «простых вещей» и развитие базовых отраслей (как фактора занятости и общей производственной культуры) стали бы гораздо большим вкладом в наше технологическое будущее, чем бег по кругу «глобальных технологических цепочек».
    В России действительно есть истории экономического и технологического успеха, связанные с той стратегией, к которой отсылает известная фраза Кудина – участие в глобальных технологических цепочках на вторых ролях. Хорошо, если эти истории будут тиражироваться и масштабироваться. Но они не смогут стать основной формулой общенационального экономического успеха. С одной стороны, Россия слишком большая, чтобы целиком уместиться в прокрустово ложе нишевых индустрий категории B2B (поставки комплектующих и услуг для производителей в других странах). С другой стороны, она достаточно большая, чтобы позволить себе что-то большее.
    И главное, в рамках нового экономико-технологического уклада глобализация (по крайней мере, в ее прежней модели) становится все более провинциальной идеей. А общемировые тенденции, к которым любят апеллировать идеологи экономики зависимости, сегодня благоприятны как раз для построения в России многопрофильной и самообеспечивающей экономики. Это новый протекционизм в исполнении крупных держав, новая промышленная революция как фактор решоринга. Это возрастающий акцент на производстве уникальной продукции (в которой мы традиционно сильнее, чем в «конвеерных технологиях»).
    Все это создает историческое окно возможностей для того, чтобы сделать выбор в пользу стратегии комплексного суверенитета. Пространством, где совершается сегодня этот выбор, является не внешняя политика, а экономическая идеология следующего президентского срока.
    Статья опубликована в журнале «Эксперт» (№21, 2017)
    [1]Термин «зависимое развитие» ассоциируется с работами 1950-х гг. аргентинца Рауля Пребиша, но школа мысли, разрабатывающая эту проблему, имеет более глубокую родословную (Фридрих Лист, немецкая историческая школа) и более чем актуальное продолжение («мир-системный» анализ Валлерстайна, работы Эрика Райнерта, Ха-Джун Чанга и др.).
    http://www.apn.ru/index.php?newsid=36329
  • Украине нужно быть внимательным

    Украине нужно быть внимательным

    photo_89212Хотелось бы подчеркнуть, что Украина проводила свои военные учения не  в Крыму, а возле Крыма, а именно на юге Украины. Я специально прочитал пресс-релиз руководства сухопутных войск Украины, там нет слова Крым. Там говорится о юге Украины. Проблема в том, что мы сейчас находимся в периоде смены власти в США, где одна администрация отходит, а другая еще не пришла. Пользуясь этим переходным явлением, россияне пытаются придумать какой-нибудь повод, чтобы провести маленькую (с минимальными для себя потерями), но успешную в плане победы войнушку, чтобы еще что-то оттяпать от Украины. Вот в этом главная проблема.

    Как сообщает Eurasia Diary, с таким заявлением выступил украинский дипломат, председатель правления Общественной организации «Европейское движение Украины», директор Координационного бюро европейской и евро-атлантической интеграции в 2008-10 годах, Вадим Трюхан, комментируя  целесообразность украинских военных учений возле Крыма.

    «А вот насколько целесообразны были эти учения, то я бы подумал на месте нашего руководства. Проводить их возможно и нужно было, но с четко обозначенными зонами учения. Нужно было заявить, что они будут не в Крыму, а в южных областях Украины, пригласить международных наблюдателей, в том числе послов, чтобы общественность видела, что там происходит. Тогда России было бы тяжелее использовать этот факт, как повод для провокации военных действий», — считает эксперт.

    «Но что Россия уже сделала  — ввела новейшие зенитно-ракетные комплексы «Антей» в  Крым. Видите, это уже показывает, что они используют любой повод для того, чтобы еще больше усилить свою военную мощь на границах с Украиной. По разным подсчетам, до 120 тыс. военных сейчас на границах с Украиной. Это не говоря про Крым. В Крыму все время происходит военное наращивание. Мы должны быть готовы к тому, что, используя любой повод, ни этот так другой, где-то может прорвать. Вот в такой ситуации страна живет. Не будем готовы, можем потерять еще какую-нибудь территорию, будем готовы — отобьемся. А вот, что говорят военные, когда говоришь с ними в неформальной обстановке, между 2014 годом и сейчас —  это небо и земля, несмотря на огромную кучу проблем, которые еще остались. У военных хотя бы есть понятие, как противостоять врагу. В 2014 году это был хаос, когда набирали людей без медицинских справок, всех подряд, чтобы хоть как-то закрыть где-то дырки. Я сам этим летом проходил медкомиссию и удивился, насколько профессионально все происходит. В 2014 нас  всех рассаживали в актовом зале и всем записали «здоров». У нас сердце кровью обливалось, но ничего нельзя было сделать: был указ сделать все быстро. Сейчас ситуация в войсках абсолютно другая», — в заключении добавил Трюхан.

    http://eurasiadiary.ru/news/specialist-view/89212-

  • Зачем России федерализация Украины

    Зачем России федерализация Украины

    То, что назревало все эти недели, произошло. Народные митинги протеста, не прекращавшиеся в городах Донбасса, Харьковщины и Новороссии (Востока и Юга нынешней Украины) с момента захвата власти в Киеве проамериканской еврохунтой и украинскими националистами, перешли в новую стадию. 7 апреля в Донецке в здании облгосадминистрации состоялось заседание Республиканского народного Совета Донецкой области. Совет принял текст Акта создания Донецкой Народной Республики. Народными активистами также были провозглашены Харьковская Народная Республика. На аналогичные действия готовы и в Новороссии. Республиканский Совет также принял решение назначить областной референдум не позднее 11 мая 2014 года. Речь шла уже не просто о статусе региона в составе Украины, а и о вхождении в состав России.

    Лидеры движения обратились к президенту России Владимиру Путину с просьбой (напоминающей мольбу) о защите населения области от украинских «властей» и националистов, в том числе при помощи введения в регион временных миротворческих сил. «В случае агрессивных действий нелегитимных киевских властей, мы обратимся к Российской Федерации с просьбой ввести военный миротворческий контингент… Только в России мы видим единственного защитника нашей культуры Русского мира. Только миротворческие контингенты российской армии смогут дать убедительный сигнал киевской хунте, которая пришла к власти через оружие и кровь», — говорилось в обращении.

    В ответ киевские «власти» приступили к подавлению народного протеста: задержаниям, арестам, стягиванию в регион подразделений подконтрольных им силовых структур, групп украинских националистов, а также профессиональных (в том числе, по сообщениям СМИ, иностранных) наёмников. Это именуется «наведением конституционного (!) порядка» и «борьбой с сепаратизмом» (хотя с исторической точки зрения сепаратистами являются сами украинствующие).

    И одновременно — к обещаниям неких уступок и закулисным переговорам. 11 апреля премьер-министр Арсений Яценюк заявил, что Рада должна принять закон о местном референдуме и что соответствующие изменения должны быть внесены и в законодательство. Он также заявил, что изменения в конституции нужно принять до 25 мая, подчеркнул, что Киев намерен сбалансировать власть между центром Украины и регионами, а также пообещал гражданам страны возможность говорить на привычном им языке, в том числе и на русском.

    Будет ли в итоге протестное движение подавлено — силой или путём таких вот обещаний и половинчатых «компромиссов» (от которых украинские «власти» моментально откажутся, лишь только позволит ситуация)? Вероятность этого высока, учитывая, что киевские «власти» и боевики чувствуют за своей спиной мощную поддержку США и их союзников. А дончанам, харьковцам, одесситам (в отличие от крымчан) приходится рассчитывать на себя — ведь российское руководство к местной инициативе отнеслось прохладно, продолжая настаивать на необходимости федерализации Украины.

    Ряд СМИ постарался не заострять внимания на требованиях протестующих. О движении заговорили как об… «антимайданном» (явный анахронизм), сводя его лишь к желанию людей, хотящих жить в единой стране — Украине и «быть услышанными киевской властью». Возникающее чувство таково, что народ вновь униженно просит. А о федерализации — как единственном пути к сохранению Украины (хотя никто не удосужился объяснить, зачем её нужно искусственно сохранять, тем более, в нынешних границах).

    И всё же, народ победить нельзя. А движение на Донбассе, Харьковщине, в Новороссии (как и в Крыму) — действительно народное. Всё только начинается. Главное состоялось: республики были провозглашены. Во всеуслышание прозвучало и то, что на областных референдумах (как в Крыму) может быть поставлен вопрос о воссоединении с Россией.

    Российское руководство видит выход из политического кризиса на Украине в конституционной реформе, главная составляющая которой — федерализация страны. О необходимости введения федеративного устройства заявил Путин в своём выступлении по случаю воссоединения Крыма с Россией. После этого идею подхватили и другие. О необходимости проведения в областях Украины референдумов об их статусе (в составе Украины) и её преобразования в федеративное государство, предоставления русскому языку равного статуса с украинским (там, где этого пожелают) и праве регионов самостоятельно определять национально-культурную и экономическую политику, российская сторона заявляет на переговорах с нынешними хозяевами положения на Украине — США.

    Но реальна ли федерализация, как и сама эта конституционная реформа? Положит ли она конец кризису? Сможет ли удовлетворить интересы всех жителей Украины и при этом сохранить её как страну?

    Под «федерализацией» каждый понимает то, что хочет сам. Для жителей Донбасса, Харьковщины, Новороссии федерализация — это синоним самостоятельности, создание автономных республик/республики, обладающих практически неограниченными правами и суверенитетом и находящихся в теснейших отношениях с Россией (с Киевом таковые должны быть минимальными), или вообще повторяющими путь Крыма. Украинские «власти» под «расширением прав регионов» понимают незначительное делегирование хозяйственных и административных полномочий из Киева на места (в том числе не назначение, а выборы глав администраций). Российская же сторона в федерализации видит именно что федеративные отношения (пускай и широкие в национально-культурной, административной и бюджетной сферах) — при сохранении целостности Украины.

    В теории всё предстаёт гладко и благостно. Регионы проводят референдумы. Украина становится федеративным государством, в котором национальную, языковую, культурную и социально-экономическую политику проводят регионы, а за Киевом остаются общие прерогативы: внешняя политика, оборона и т.п. Украина становится внеблоковым государством. Угроза вступления в НАТО, капитуляция перед ЕС (евроассоциация) и украинским национализмом устранена. Права и интересы всех жителей страны соблюдены, и в обществе воцаряется согласие.

    Красиво. Но невыполнимо. Федерация не решит проблем, которые, по задумке, должна решить. Федерации на Украине не будет. А если будет, то не будет «Украины».

    Федерация — миссия невыполнима?

    Начнём с того, что ей не дадут появиться. Как не дадут и состояться референдумам — если только эти референдумы не будут проведены волей самих жителей, без согласия киевских «властей» (как в Крыму). Но в таком случае говорить о «федерализации» как самоцели и сохранении Украины в её нынешних границах будет просто бессмысленно, и на эти референдумы надо будет выносить и другой вопрос — о воссоединении с Россией.

    Провести их не дадут потому, что против самой идеи референдумов и федерации выступают и прозападная «власть» («политики» и «хозяева жизни» — олигархи), и украинские националисты, а за ними — и зомбированные подконтрольными им украинскими СМИ жители центральных и западных областей. Это истолковывается и воспринимается как «сепаратизм» и как вмешательство России, которая через эти области будет контролировать всю Украину.

    Во-первых, это подрывает их политическую, экономическую и идеологическую власть, их позиции как «элиты», их методы управления и экономический базис — ведь основной национальный продукт создаётся на Юге и Юго-востоке. Эти же регионы и наиболее важные в стратегическом отношении, и без них Украина превращается в геополитически неполноценное образование. Федерализация, при которой регионы (Юг и Юго-восток) будут иметь значительные права в социально-экономической и национально-культурной областях, лишает центральную власть управляющих и распределительных функций. Столица также теряет свою экономическую и финансовую базу — кормить дотационный Запад и Центр будет нечем и некому.

    Во-вторых, эта идея подрывает основу основ Украины как самостоятельного государства и исторического явления — сам украинский национальный проект, претендующий на всю эту территорию как «свою», а на её народ — как на «украинцев» или как на людей, которых нужно сделать «украинцами». Сделать русский язык государственным, допустить свободное существование русской культуры и исторической памяти, отличных от тех, на которой основан украинский национальный проект и «Украина» как его политическое воплощение, означает неудачу этого проекта и крах мировоззрения его адептов.

    А национальный, мировоззренческий фактор очень важен. Но он упускается из вида поклонниками идеи федерализации (то есть, сохранения Украины — в немного изменённом виде, но не затрагивающим её основ). Украинская идея (или, другими словами, украинский национализм — в разных его формах и степени радикальности) за два десятилетия был сделан основой мировоззрения миллионов граждан Украины. Особенно на Западе страны и, меньше, в центральных областях и русскоязычном Киеве, и среди обслуживающих украинскую государственность групп, расселённых и в других регионах (аппарат, гуманитарная интеллигенция, журналисты, «грантоеды» и т.п.), пусть там они и являются маргиналами.

    За украинскую систему культурно-национальных ценностей ратует и другая социальная группа, которую можно назвать либерально-западнической (вне зависимости от языка, на котором предпочитает говорить человек). Они являются сторонниками того самого «европейского выбора», считают Украину «Европой», а потому к России относятся холодно-неприязненно — как к чужой стране, чуждому историческому пути и образу жизни. Идеология, которую предлагает украинская идея, для них — гарантия прозападного курса, гарантия того, что «Украина» будет «не Россией». Именно эта идеология наиболее опасна (опаснее украинского национализма как такового), и вместе с последним составляет идейную основу нынешней русофобии.

    Вот почему эти люди всеми силами будут противиться конституционной реформе. Любые заявления, которые дают и будут давать представители украинской «власти», о предоставлении прав регионам и о готовности к реформам — не более чем лавирование и обман. Как говорится, обещать — не значит жениться.

    В-третьих, федерализации противятся США и их союзники — для них это будет означать если и не потерю контроля над всей Украиной или её частью, то уж точно ненужные затруднения. Украина для них — вопрос принципиальный. Если американцы и пойдут на какие-то соглашения с российской стороной (которые при желании можно будет трактовать как уступки), то носить они будут лишь временный и тактический характер.

    Но предположим, что путём российско-американских переговоров (а именно тут и решается судьба Украины, давно превращённой прозападным лобби и националистами из субъекта мировой политики в объект) удастся добиться соглашения США на федерализацию Украины. И те укажут своим марионеткам, как нужно поступать. Тогда выборы (назначенные на 25 мая) должны пройти одновременно с референдумами или после них. Будет ли это сделано?

    Яценюк и Турчинов дали понять, что будет. Но в это верится с трудом, даже если учесть, что Киев перед глазами имеет крымский пример и вынужден считаться с Россией, и остерегаться соблазна силового подавления протестующего народа. Устраивать референдумы после выборов будет уже не нужно: власть станет «легальной». И переговоры об их проведении могут длиться бесконечно — киевские власти на них не согласятся.

    Если же на проведении референдумов и конституционной реформы киевские «власти» и их кураторы согласятся, то их содержание будет выхолощено. Какие вопросы будут вынесены на референдум и кто их будет формулировать? Киевские «власти» и их ставленники на местах. И размеры самостоятельности регионов (естественно, в рамках Украины — ни о каком выходе из неё и речи не будет) будут максимально ужаты.

    Но вдруг они состоялись. Как проголосует Запад и Центр с Киевом? Идею федерализации они не поддержат — ведь она ударит по их интересам и амбициям (экономическим, идейным, властным). И получится, что одни области — за сохранение Украины в прежнем виде, а другие — за свой особый статус. И тех, кто против федерализации — большинство — и по числу регионов, и количественно (Крыма-то уже нет). Одни попытаются приступить к конституционной реформе, другие станут её саботировать и срывать. Будут ли иметь силу такие референдумы и будут ли признаны их итоги? Ведь в таком случае они опять обозначат фактический развал страны.

    А есть и другой вариант, который могут пустить в ход заокеанские кукловоды, не намеренные идти на уступки России, но желающие делать всё чужими руками. «Поддавшееся давлению Москвы» «гнилое либеральное правительство» сменяется силами «поборников украинской независимости» — «Правого сектора» и их единомышленников. Ведь и «боевики», и «либералы» — это части одного целого, они управляются одними и теми же силами и пускаются в ход по мере надобности, поддерживая и оттеняя друг друга, но внешне сохраняя «независимость» и даже порой вступая между собой в «конфликт». Если же вдруг пройдут референдумы, и Украина будет федерализирована, то система — по указанным выше причинам — окажется нежизнеспособной. Сможет ли государство, раздираемое идеями реваншизма, взаимной ненавистью и никуда не девшимися противоречиями, самостоятельно функционировать как таковое?

    Либо всё останется как есть (или почти как есть) — то есть, федеративный Юг и Восток будет по-прежнему отчислять значительные финансовые средства столице на содержание и «общегосударственных нужд», и Запада с Центром, которые будут ненавидеть «схидняков-сепаратистов», но при этом жить за их счёт и административно и идейно править страной). Либо в общефедеральный бюджет они отчислять почти ничего не будут, но это приведёт к финансовому, экономическому и социальному кризису и коллапсу — сначала дотационных областей, а затем и страны как таковой. И к её развалу. Или превращению в буферное государство, поделённое на сферы влияния, причём столица (а формально — и вся страна) будет контролироваться не Россией, а Западом. То есть, опять распад.

    Кто будет править в Киеве (а значит, и всей страной) — сомнений нет. Это не будут люди, дружественные России. И логично, что постоянным фактором в таком федеративном государстве станет борьба Киева (и стоящих за ним США с союзниками) с Югом и Востоком за сокращение или ликвидацию их областных полномочий. Сила и инициатива — на их стороне. А это означает перманентный кризис: с парламентскими ступорами, майданами, переворотами, скрытым террором. Тем более, что даже в федерализированной Украине силовые и внешнеполитические функции останутся за Киевом (какова будет их идейная основа угадать нетрудно, да и возможно ли в таких условиях существование общегосударственных армии и милиции?). И с вмешательством Запада — а значит, и России. Кризис, не имеющий перспектив прекращения и путей разрешения.

    «Старые грабли»: СССР-2

    Таким образом, федерация невозможна и нежизнеспособна. Украина развалилась, и сохранить её бессмысленно. Если кто-то всерьёз полагает, что сможет контролировать всю Украину и держать её в поле российского влияния и орбите Таможенного Союза, то это — наивные мечты. Пророссийскими (не говоря уже «общерусскими») её запад и центр всё равно не станут, тем более после, как они это называют, «российской оккупации Крыма». Для этого были упущены десятилетия, в которые центральная власть (тогда ещё советская) предпочитала заниматься созданием новых наций и их государственностей путём раздробления общерусского национального и политического пространства. Не говоря уже о двух десятках лет самостийности. Политический процесс и национальная сфера — это поле деятельности мифологии. Мифы не исчезают. Например, такие, как «Украина — европейская нация и страна» и «Запад — рай на земле», «Запад нам поможет». Именно эти мифы (составная часть украинской идеи) и впредь будут определять сознание миллионов людей на Украине, не желающих дружбы и тесных связей с «агрессивной азиатской и культурно и этнически чуждой» ей Россией. Заинтересованные внутренние и внешние силы постараются сделать так, чтобы эти мифы распространялись ещё больше. А западная «морковка» (даже несуществующая) для таких людей всегда будет слаще и привлекательней, чем российская — пусть даже самая реальная.

    Для чего же, вопреки очевидному, продолжать цепляться за единство Украины? Кто-то не приемлет распада, даже сознавая его неизбежность. Другие не желают отдавать часть Русского мира (прежде всего Киев и Центр) или просто геополитическое пространство Украины в руки евролоббистов, националистов и США, полагая, что нужно бороться за неё всю. Но главная причина в другом.

    Очевидно, в российском руководстве продолжают мыслить категориями не России, а некоего «СССР-2», куда вошли бы те или иные республики прежнего СССР (включая Среднюю Азию и её население). Разумеется, не на тех условиях, а оставаясь самостоятельными суверенными государствами — в виде той или иной «евразийской» интеграционной схемы. И Украина в их числе. Для этого она и нужна вся, а не её части, которые ощущают себя Россией и вошли бы в её состав непосредственно. Через эти регионы можно попробовать осуществлять влияние на всю федеративную Украину. И противодействовать втягиванию других её частей в орбиту США и Ко.

    Идея по задумке здравая, но… То, что Украина — изначально и перманентно антирусский проект, их не волнует. Они считают, что антирусскость — это что-то несущественное, и они смогут её нейтрализовать — например, поборов радикальные проявления («бандеровщину»). Здесь видны те же подходы и методы, что и в бытность СССР: «украинскость» и «Украина» — это хорошо и правильно (если она «советская», «интернациональная»), а вот украинский национализм — плохо, так как он — «враг трудящихся» и «дружбы народов». Точно такой же подход к борьбе за «симпатии народа Украины» присущ и российским властям. Хотя ясно, что без настоящей борьбы за сознание и национальный выбор людей, без противодействия украинскому проекту путём утверждения общерусской идеи (и малорусскости как её части), эта «нео-советско-украинская» деятельность в итоге окажется равна нулю.

    И, как в советские времена Донбасс и Новороссия были отданы Украине для того, чтобы с помощью их рабочего класса удержать и идейно воспитать «крестьянскую Украину» и победить самостийничество, так и сейчас на эти регионы возлагается аналогичная задача: удержать антироссийские и прозападные части страны. Для того и нужна обанкротившаяся конструкция — «Украина», включающая в себя Новороссию, Донбасс, Харьков, Днепропетровск. Но в старые мехи не влить новое вино.

    Советская политика потерпела крах. СССР распался (потому что был «союзом республик», а не «Россией»), регионы оказались «Украиной», Запад сохранил свою привлекательность, а победить украинский национализм теми методами (не отказываясь от самой украинской идеи) оказалось нереально. То же будет и сейчас.

    Управлять Украиной через опору на юг и восток (тем более без Крыма) — идея несбыточная. Ибо это влияние сосредоточится либо на самих этих регионах (если позволит центр), либо будет улетучиваться по мере укрепления центральной власти и неминуемого втягивания «элит» этих регионов в общеукраинский контекст — где они всегда будут чужими, если не встанут на «украинскую» политическую, национальную и мировоззренческую позицию.

    Да и что это будет за «элита»? Выходцы из «Партии регионов» (вроде Сергея Тигипко или Олега Царёва, характерных для украинского истеблишмента, вовсе не «пророссийских», а скорее евроориентированных и украиноцентричных, фигур)? Или такие деятели, как мэр Харькова Геннадий Кернес и бывший глава харьковской обладминистрации Михаил Добкин, слившие оппозиционное «Майдану» движение, сорвавшие образование «Украинского фронта» и перебежавшие на сторону киевских «властей»? Таких не надо. И уж тем более не стоит вспоминать в связи с привязкой к потенциальным «субъектам федерации» о Януковиче. Регионы должны возглавлять новые — народные и истинно пророссийские лидеры, которые не растворятся в украинской «политической элите».

    Единственно, что может федерация, так это стать путём правового закрепления того, что уже стало фактом — распада Украины, для цивилизованного развода регионов. Но этот путь, опять же, видится малореальным. Да и в Москве предпочтут сохранить Украину (пусть и федеративную). Ведь Россия должна служить интересам «СССР-2», а не наоборот. Не потому ли, что существует некий раздел сфер влияния между США и Россией? И поэтому ситуация в отношении континентальной Украины не напоминает крымскую? Не хочется в это верить, но отбрасывать такой вариант всё же не стоит.

    Выборы 25 мая пройдут, и власть станет «легитимной». Итоги их признают — и не потому, что победит пророссийский кандидат. Там их нет. Они не могут появиться — не только в нынешних условиях, но и вообще — в рамках украинского проекта это невозможно по определению. Участие в выборах «кандидатов от юго-востока» объясняется (помимо их личных амбиций и интересов выдвинувших их групп) необходимостью для организаторов выборов придать им легитимность и привлечь людей на избирательные участки. Запад и Центр на выборы в большинстве придут. Для жителей восьми областей по дуге Харьков — Днепропетровск — Одесса наилучшим выходом станет игнорирование выборов. Но если они будут проводиться одновременно с референдумами, это автоматически будет означать признание Россией выборов 25 мая. А с ними и всего того, что случилось на Украине, начиная с зимы 2014 года. Это будет «платой за компромисс» и «федерализацию» — в каком бы объёме регионы ни получили свои новые полномочия.

    Всё очень напоминает ситуацию конца XVIII века с так называемыми «разделами Речи Посполитой». Тогда Россия до последнего (и до последнего раздела) пыталась сохранить всю её в сфере своего влияния, а также как буферное государство на границах с Пруссией и Австрией — инициаторами разделов. Но Запад и польские русофобы сделали всё, чтобы такая российская политика не удалась. Россия оказалась вынуждена пойти на разделы. Так будет и сейчас. Запоздавший проект федерализации по идее хорош, но малореален и нежизнеспособен. И придётся забирать своё — то, что считает себя «Россией» и не предало память предков. То, что в одиночку бьётся за свои права — поднимая как символ своего национального выбора российские флаги, а не украинские.

    А с играми в «СССР-2» и сохранением русофобского проекта «Украина» пора кончать. Надо беречь Россию.

    Марчуков Андрей Владиславович, старший научный сотрудник Института Российской истории РАН

    Статья выполнена в рамках Программы фундаментальных исследований секции истории ОИФН РАН «Нации и государство в мировой истории», направление «Проблемы нациестроительства и национализма». Проект «Украина на перекрёстке идентичностей: формирование национальных общностей и нациестроительство (XIX — начало XX вв.)», 2012-2014 гг.

    ИА REGNUM