Сопоставление всплеска провокаций в так называемом «глобальном треугольнике» — Россия, Китай, США, наблюдаемого после саммита «Группы двадцати» в Осаке, с маневрами в «малом треугольнике» — Китай, Великобритания и США и обострением ситуации на Дальнем Востоке, подводит к нескольким выводам
ВЛАДИМИР ПАВЛЕНКО
Сопоставление всплеска провокаций в так называемом «глобальном треугольнике» — Россия, Китай, США, наблюдаемого после саммита «Группы двадцати» в Осаке, с маневрами в «малом треугольнике» — Китай, Великобритания и США и обострением ситуации на Дальнем Востоке, подводит к нескольким выводам.
Первый. Тщательно разработанный мировой концептуальной элитой проект переноса «глобального центра» в АТР не увенчался успехом. Проверять эмпирически не решились, сдали назад, не дожидаясь весьма опасных последствий, которые, по всей видимости, просматривались в анализе модераторов, ибо им известно много больше, чем нам, простым смертным. И риски были сочтены непропорциональными, не стоящими возможных «достижений».
Что за риски? Очень просто: у англосаксонского Запада, несмотря на явное искушение, не нашлось вменяемых аргументов для оправдания дальнейших заигрываний с Китаем. Победила, видимо, точка зрения тех, кто считает, что Пекин, особенно при Си Цзиньпине (основы этой концепции на Западе формировались еще при Ху Цзиньтао), не станет «таскать каштаны из огня» в чуждых и чужих ему интересах. Поэтому «заказчики» нынешней модели глобализации (Запад — экологически чистый и благоустроенный научно-интеллектуальный центр, Китай — мировая фабрика) сейчас не знают, как с ней поступить.
Первоначальный вариант «для своих» не проходит, Китай перехватывает инициативу. Стало быть, «нести» дальше нельзя, а бросить жалко, как тот чемодан без ручки. Допустить, чтобы Пекин приватизировал глобализацию в своих или более широких международных интересах (для них между тем и другим разницы нет) невозможно. Поэтому начинаются войны, пока торговые и технологические, перемежающиеся с попытками договориться, и провокации, вроде инцидента над Японским морем.
Заодно становится понятной фабула внешнего контекста, в который был помещен внутриэлитный кризис в КНР времен последнего транзита власти в 2012 году. Попытка «аппаратного путча», устроенного группой Чжоу Юнкана — Бо Силая сильно напугала тогда западные столицы. Лондон и Вашингтон ослабили давление и не стали препятствовать смене во власти условных «либералов» из «комсомольской группы» твердым партийным правлением Си Цзиньпина потому, что перспектива воцарения Бо Силая, успешно «проданная» Западу китайскими политтехнологами и правоохранителями, показалась им куда менее предсказуемой и потому опасной.
Именно из-за этого Запад тогда сам «подтолкнул» Бо Силая к падению. Англичане раздули скандал вокруг убийства своего бизнесмена Нила Хейвуда, причастность к которому имела супруга Бо — Гу Кайлай, а американцы «по максимуму» воспользовались бегством в их консульство в Чэнду (Сычуань) «правой руки» низвергнутого «хозяина Чунцина» Ван Лицзюня.
Самое интересное, что Запад вольно или невольно «попал» на собственные технологии. В тех же США не раз случалось так, что третий кандидат, встревая в двухпартийный финальный расклад, фактически манипулировал результатами, обеспечивая победу не главному лидеру, а тому, к кому благоволили элиты, этого третьего выдвинувшие. Хрестоматийный пример (были и посовременнее, и не один) — судьбоносные выборы 1912 года.
Тогда проведение пулом олигархов в победители будущего основателя ФРС Вудро Вильсона было обеспечено участием с противоположной стороны олигархической же креатуры экс-президента Теодора Рузвельта, благодаря которому был «растаскан» электорат действующего главы государства Уильяма Тафта, который, не будь Т. Рузвельта в списке, гарантированно у Вильсона бы выигрывал.
Второй вывод. Теперь, как говорится, «задним числом», можно понять, что ревизия модели преемственности власти, внедренной Дэн Сяопином, начатая как раз в 2012 году, осуществлялась в расчете на «Большую Игру» с Западом. Напомним, что утративший на XVIII съезде КПК партийную власть генсек ЦК Ху Цзиньтао, без проволочек, в соответствии с предсъездовскими договоренностями, в марте 2013 года, на сессии ВСНП, отдал Си Цзиньпину и государственную власть председателя КНР, и военную — главы Центрального военного совета (ЦВС).
Очень похоже, что сама эта модель преемственности, с учетом той унии, которую Дэн заключил в конце 70-х годов с Западом против СССР, скорее всего и вводилась, чтобы, прикрывшись «прогрессом демократии», особенно выигрышным на фоне откровенного загнивания позднего брежневского руководства КПСС, облегчить Западу принятие соответствующих решений. Запад до конца этого «не догоняет» и сейчас, иначе Тереза Мэй, покидая премьерский пост, не скандалила бы в адрес Пекина по вопросу о «демократии» в Сянгане (Гонконге). И не апеллировала бы к недостижимым ей лаврам Маргарет Тэтчер, при которой в 1984 году принималось решение о будущей судьбе этого знакового мегаполиса.
Надо признать, что Дэн ту партию настолько профессионально разыграл, «как по нотам», что та же Мэй и сегодня, мало что соображая в незападных раскладах, ставит его в пример Си Цзиньпину. Забывая, что это в западных системах действует киссинджеровская двухпартийная модель «лояльной оппозиции». В незападных же транзит власти концептуальными центрами осуществляется по другой схеме, внутри самого ядра, как правило, либо однопартийного, либо административного, загримированного под «деполитизацию».
И в этом как раз нам, с нашими советскими традициями «управляемой демократии», понять китайцев куда проще, ибо эти традиции и эту «внутрипартийную» модель ручного, концептуального управления властным транзитом они заимствовали как раз у КПСС. Только пошли дальше, творчески и более умело лавируя с ее помощью на практике.
Также сейчас понятно, что эквивалентом осознания Западом этой ситуации стал пересмотр подходов к будущему Китая западными концептуальными «think tanks». Когда в 2015 году Си Цзиньпин в Лондоне вместе со склонившей перед ним голову в знак признания как минимум «ровней» Елизаветой II, продвигали уходящий ныне в прошлое проект «золотой эпохи» двусторонних отношений, подвижки пошли и на непубличном уровне.
Влиятельнейшая НКО Фонд братьев Рокфеллеров (Rockefeller Brothers Fund) во главе с еще здравствовавшим на тот момент Дэвидом Рокфеллером, известная тем, что обнародует и регулярно уточняет кулуарно сформированные приоритеты глобальных элит в виде своих программ и «пилотных регионов» («pivot regions»), поменяла тогда «виды» на Китай. Если посмотреть скриншоты соответствующего сайта до и после тех событий, то легко убедиться, что перед провозглашением «золотой эпохи» там значился проект «Южный Китай», а после этого — просто «Китай».
Дьявол, как всегда, кроется в деталях, и ясно, что в Лондоне Си в 2015 году снял с повестки дня западный проект раздела Поднебесной на Север и Юг, уходящий корнями в завершающий период Гражданской войны 1945-1949 годов, предшествовавший образованию КНР. Кстати, именно Дэн Сяопин тогда блестяще спланировал и осуществил операцию китайской Красной армии по форсированию Янцзы, за которую чанкайшисты мечтали зацепиться, чтобы с опорой на Запад сохранить власть на правобережье, поделив страну надвое.
И вовлечение в этот проект Запада было нешуточным: один британский военно-морской флот, вошедший в Янцзы, пользуясь ее океанской судоходностью, чего стоил! Но Дэн переиграл всех; начисто проигравшему свою ставку, разгромленному «генералиссимусу Чану» пришлось существенно поумерить амбиции и на фоне растерянности Запада бежать на Тайвань.
Третий вывод. Все, о чем мы уже упоминали ранее, учитывает все расклады вокруг Китая, всю борьбу за и против него в британской и американской элитах. Но оставляет в стороне «российский вопрос». Си Цзиньпин пришел к власти в 2012 году, но лишь ближе к концу его первой легислатуры, то есть к подступам к XIX съезду КПК (октябрь 2017 г.), похоже, китайской элитой был сделан окончательный выбор. Не между Лондоном и Вашингтоном — такой выбор тоже есть, и он был сделан в пользу США совсем недавно; можно сказать, что «вчера», в Осаке. А между Россией и Западом. В пользу России.
Однако движение к этому выбору осуществлялось давно, в том числе в рамках кампании по борьбе с коррупцией, в которой основной, можно сказать нокаутирующий, удар («дело Сунь Чжэнцая») наносился по «комсомольской» элитной группе «реформаторов». Главный же информационный шум, выполняя отвлекающий маневр, концентрировался вокруг обсуждения перспектив «выживания» «группировки» предшественника Ху Цзиньтао — Цзян Цзэминя, из которой в свое время вышел и Си Цзиньпин, перешедший в 2007 году на должность зампреда КНР с руководства шанхайской парторганизацией.
Эта внутриполитическая борьба еще не окончена: «лакмусовой бумажкой» станет политическая и личная судьба нынешнего вице-премьера Госсовета КНР Ху Чуньхуа. Именно его аппаратная молва выводила в несостоявшиеся теперь, после конституционных изменений 2018 года и устранения Сунь Чжэнцая, «преемники» Си Цзиньпина. Уточним «лакмус»: вопрос состоит в том, войдет ли Ху Чуньхуа, приведенный во власть другим Ху — Цзиньтао, в состав Посткома Политбюро ЦК КПК на XX съезде в 2022 году.
Если да, то сохранит ли свои позиции Ли Кэцян, или Ху-молодой его в этом качестве сменит? А если не удержатся ни Ли, ни Ху, какими будут кадровые решения по постам двух «вторых лиц» — премьера Госсовета и зампреда КНР? Такими же неожиданными, как на прошедшем XIX партсъезде, где заместителем председателя КНР Си Цзиньпина стал экс-глава Центральной комиссии КПК по проверке дисциплины (ЦКПД) Ван Цишань?
Но поскольку уже практически предопределено сохранение Си Цзиньпином власти как минимум до 2027 года, до XXI съезда КПК, и помешать этому «комсомольская» оппозиция не может, да и не возьмется, то можно предположить, что российско-китайское сближение — это надолго. И что это не тактический, а стратегический выбор нынешнего партийно-государственного руководства Поднебесной. Инцидент в небе над Японским морем, в котором китайские военные летчики не дрогнули, а проявили твердость духа и профессиональное мастерство, это лишь подтверждает.
Что все это означает с точки зрения геополитики? На наш скромный взгляд, создание в Евразии, в ответ на агрессивные поползновения Вашингтона, «оси» взаимодействия Москва — Пекин, к которой подтягиваются и другие: КНДР на Востоке, Индия — на Юге, на Западе — Иран и Турция. Плюс достижение договоренностей с Трампом, который в своем нажиме на Китай явно перегнул палку, создав очень неприятный расклад.
Когда Пекину, на фоне объективного стремления зацементировать ситуацию в «глобальном треугольнике» с помощью сближения с Россией и сохранения статус-кво с США, пришлось ситуативно Трампу противостоять, по сути, двигаясь в сторону его внутренних оппонентов из «глубинного государства».
Сейчас, после Осаки, статус-кво восстанавливается, именно поэтому и снижается китайский интерес к «золотой эпохе» с Британией. Новый расклад оставляет США и англосаксонскому миру в целом пространство за пределами Евразии, влияние в котором англосаксы получают тоже отнюдь не монопольное. В отличие от Трампа — тем он Китаю объективно и выгоден — глобалисты из демпартии, не раз выступавшие ситуативными попутчиками Пекина по глобализации, на такой расклад никогда не согласятся. Ну, а московско-пекинская «ось» Евразии, части которой между собой соединены маршрутными транзитами «Пояса и пути», Евразия без американцев, — это для КНР наилучший вариант.
Если учесть активную разработку интеграционных тенденций на Корейском полуострове, а также беспрецедентное сближение между Москвой и Анкарой, то вполне можно предположить, что рано или поздно, но единственными зацепками англосаксонского Запада в Азии останутся Япония, Израиль и, возможно, Саудовская Аравия. Хотя последнее — не факт. И это как резюме: геополитические амбиции Запада, заключающиеся в контроле над Евразией или в отсутствии такового в создании в ней территории хаоса (по Бжезинскому, «евразийских Балкан»), сталкиваются с очень серьезными трудностями.
Однако понимая, что срыв проекта «глобальный центр» в АТР для Запада является настоящей катастрофой, какие шаги он предпримет? Здесь самое время вспомнить даже не о факте Brexit, а о крахе — вместе с Т. Мэй — «мягкого» варианта расставания Британии с Европой по принципу «уходя — оставаться». Ушла в итоге сама Мэй, уступив пост стороннику жесткого разрыва с ЕС Борису Джонсону. И перемены в верхах британского политического истеблишмента, как показал недавний визит в Лондон Дональда Трампа, инициированы британской концептуальной властью, центры которой группируются вокруг Букингемского дворца.
А сам Трамп не стесняется выказывать респект и поддержку Б. Джонсону, но при этом при молчаливой поддержке Елизаветы и определенной части ее окружения монополизирует англосаксонские связи с Китаем. А также возможно с Россией, но об этом мы узнаем только по поведению нового британского премьера, которое даст косвенный ответ на вопрос о мотивах, которые подтолкнули Т. Мэй к встрече с Владимиром Путиным в Осаке (и о содержании которой мы узнаем лет через двадцать, и то, не факт) .
Но в любом случае, важно что? В упомянутом «новом раскладе» США и Великобритания стремительно отходят от Европы, чему, помимо приведенных, можно отыскать и множество иных подтверждений, например конфликт Д. Трампа с Эммануэлем Макроном и растущая фронда к США со стороны Ангелы Меркель. Европа же, обособляясь от англосаксов, в своей континентальной части начинает концентрироваться вокруг франко-германской «оси».
Об этом нагляднее всего свидетельствуют новые назначения в руководстве ЕС, отражающие фактический компромисс между Германией и Францией, проштампованный европейскими институтами. При этом как Кристин Лагард (по линии международных финансовых институтов), так и Урсула фон дер Ляйен (по линии НАТО) в этой схеме выглядят связующим звеном и инструментом сохранения контроля над Старым Светом со стороны Вашингтона. До определенного момента.
Когда и как такой момент наступит? И насколько такого контроля хватит при дальнейшем англосаксонском обособлении — отдельный вопрос. И ясно, что сценарий российско-китайского альянса, контролирующего значительную и важнейшую часть Евразии, никак не устраивает глобалистов, расчет которых состоял в другом альянсе — китайско-британском.
Таким образом, Европа с одной стороны, остается последним внушительным плацдармом глобалистской секты англосаксов в Евразии, если не считать таковыми японский и южнокорейский «непотопляемые авианосцы», гонконгскую «поляну борьбы» с Китаем и польско-украинскую — с Россией. А с другой, с ростом влияния в Старом Свете правых и крайне правых, за которыми незримо маячит Ватикан, единственной пуповиной, связывающей между собой островную и континентальную Атлантику, остаются ЕС и НАТО. Насколько их хватит — это отдельный вопрос.
В этой «промежуточной» ситуации неустойчивого равновесия, возможно, вырисовываются два сценария. Один — сохраняющийся глобалистский. Позиции его пусть и подорваны крахом проекта управляемого англосаксами «глобального центра» в АТР, но он по-прежнему обладает и жизнеспособностью, и ресурсами, и пока еще инерцией. Второй сценарий, условно именуемый «многополярным миром» (хотя этот термин не вполне отвечает его содержанию), — это раздел Атлантики по Ла-Маншу.
В первом случае интенсивные маневры Запада на китайском направлении при одновременной попытке изолировать Россию будут продолжены; во втором динамика будет иной, возможно, куда более для нашей страны комфортной. И чем крепче и прочнее связи между Москвой и Пекином, чем теснее переплетение интересов двух столиц и взаимосвязь их интеграционных проектов, тем надежнее и в Китае, и в России купируются центробежные тенденции.
Для нас это особенно важно, ибо в отличие от унитарной КНР, в Российской Федерации разные ее части ориентированы на различные внешние рынки, а реинтеграцию «большой страны» еще только предстоит осуществить. «Невидимая рука рынка», которой молятся либералы, здесь не помощник, особенно на фоне перемен в англосаксонском мире, на который они тоже молятся. И без китайской поддержки или, по крайней мере, молчаливого согласия, воссоздать единую страну, по-настоящему встав с колен, и двинуться вперед, будет проблематично.
