«Война с Россией?», как и биография живого человека, — книга без конца. Ее название является не предсказанием, а предупреждением — вроде того, что покойный Гор Видал (Gore Vidal) назвал «журналистской системой оповещения». Отсюда — и вопросительный знак. Я не могу предсказывать будущее. Всеохватывающая тема книги основана не на какой-то политической повестке дня, идейности или магическом предвидении, а на фактах прошлой и сегодняшней жизни.

Сформулирую эту тему иначе: новая американо-российская холодная война более опасна, чем ее 40-летняя предшественница, которую пережил мир. Еще больше вероятность того, что она может привести — случайно или целенаправленно — к фактическому столкновению между двумя ядерными сверхдержавами. В этом заключается еще один зловещий знак. Во время прошлой холодной войны возможность ядерной катастрофы была в центре американских политических и медийных дискуссий, а также находилась на первом плане при выработке политики. А во время новой холодной войны эта возможность, похоже, зачастую не является даже проблемой.

В последние месяцы 2018 года факты и нарастающие кризисы, которые они иллюстрируют, усугубляются, особенно в американском политическом истеблишменте и СМИ, где, как я писал, новая холодная война зародилась и периодически обостряется. Рассмотрим несколько примеров — некоторые из них мало чем отличаются от политических и медийных событий в преддверии войны США в Ираке — того, как, по словам историков, великие державы, «не осознавая возможных последствий, скатились» к Первой мировой войне.

Все главные обвинения «Рашагейта» — американо-российского сговора, измены — остаются недоказанными. Но они стали центральным элементом новой холодной войны. Во всяком случае они серьезно ограничивают способность президента Дональда Трампа вести переговоры с Москвой в кризисных ситуациях и при этом способствуют еще большей демонизации президента России Владимира Путина за то, что он, как многие утверждают, лично распорядился «атаковать Америку» во время президентской кампании 2016 года. Некоторые голливудские либералы ранее опустили знак вопроса, заявив «Мы находимся в состоянии войны». В октябре 2018 года будущий номинальный глава Демократической партии Хиллари Клинтон поддержала это безрассудное утверждение, категорически заявив, что США «подверглись нападению со стороны иностранной державы», и приравняла это к «терактам 11 сентября 2001 года».

Не исключено, что ее, Клинтон, спровоцировал очередной всплеск профессиональной небрежности и нечистоплотности изданий «Нью-Йорк Таймс» (The New York Times) и «Вашингтон Пост» (The Washington Post). Соответственно 20 и 23 сентября эти исключительно влиятельные газеты опубликовали статьи, иллюстрированные зловещей обличительной графикой. В них они в экстренном порядке пересказали стереотипные пропагандистские материалы о «Рашагейте», которые они усердно распространяли на протяжении почти двух лет — вместе с неоднократно повторявшимися ложными утверждениями и измышлениями, выборочной и сомнительной последовательностью событий и фактическими ошибками.

Например, о печально известном Поле Манафорте, который в 2016 году несколько месяцев был председателем предвыборного штаба Трампа, говорили, что во время своей работы в качестве лоббиста Украины при тогдашнем президенте Викторе Януковиче он действовал с «прокремлевских» позиций, хотя на самом деле он действовал в интересах Евросоюза. Опять же, генерала Майкла Флинна, опального советника Трампа по национальной безопасности, обвинили в «вызывающих тревогу» связях, хотя он не сделал ничего плохого или беспрецедентного, беседуя с представителем Кремля от имени избранного президента Трампа. Эти два издания криминализировали идею того, что, как выразилась «Нью-Йорк Таймс», «США и Россия должны искать области, представляющие взаимный интерес», некогда послужившую предпосылкой разрядки. И еще — «Нью-Йорк Таймс», уверяя читателей, что ее «специальный репортаж» — материал, в 10-ти тысячах слов которого («как нам теперь достоверно известно») было глубоко заложено соответствующее признание: «Никаких общедоступных доказательств того, что предвыборный штаб Трампа состоял в сговоре с Россией, не появилось» (упомянутые в тексте «канцелярские» уголовные обвинения и признания вины не были связаны с Россией и к «Рашагейту» были причислены «за компанию»).

Удивительно, но ни одна из этих газет не прислушалась к решительному заявлению Боба Вудворда (Bob Woodward) из «Вашингтон Пост» (который обычно считается самым авторитетным хроникером политических секретов Вашингтона), что после двух лет расследований он не нашел доказательств сговора между Трампом и Россией.

«Нью-Йорк Таймс» и «Вашингтон Пост», а также другие печатные изданиями не были единственными СМИ, которые прибегали к подобным методам работы и продолжали замалчивать противоположные мнения. Ведущий распространитель заявлений о «Рашагейте» на «Си-эн-эн» (CNN) написал в «Твиттере», что американский кандидат в президенты от третьей партии «повторяет тезисы России о своем вмешательстве в выборы 2016 года и о внешней политике США». Другой видный деятель «Си-эн-эн» действовал, так сказать, более «геополитически», предупреждая, что «в Сирии только дурак принимает слова Владимира Путина всерьез», тем самым исключив американо-российское сотрудничество в этой истерзанной войной стране. Почти то же самое происходило практически каждый вечер на кабельном телеканала «Эм-эс-эн-би-си» (MSNBC).

Для большинства ведущих СМИ тема «Рашагйета», похоже, стала своего рода культовой для журналистики, которой не могут помешать ни встречные доказательства, ни анализ — а значит и все более важным фактором, способствующим новой холодной войне. Более того, то, что началось два года назад в виде жалоб на российское «вмешательство» в президентские выборы в США, к октябрю 2018 года для газеты «Нью-Йоркер» (The New Yorker) и других изданий превратилось в обвинения в том, что Кремль фактически «усадил» Дональда Трампа в президентское кресло. Убедительных доказательств, подтверждающих это возмутительное клеветническое обвинение, тоже нет — как нет и прецедентов в американской истории.

На более высоком уровне к осени 2018 года нынешние и бывшие американские чиновники высказывали в адрес Москвы практически беспрецедентные угрозы. Постпред США при НАТО Кэй Бэйли Хатчисон (Kay Bailey Hutchison) пригрозила «вывести из строя, уничтожить» все российские ракеты, которые, по ее мнению, создаются в нарушение договора 1987 года, что, несомненно, чревато ядерной войной. Министр внутренних дел Райан Зинке (Ryan Zinke) пригрозил России морской «блокадой». А постпред США при ООН Никки Хейли в очередном русофобском порыве заявила, что «ложь, обман и мошенническое поведение» стали «нормой русской культуры».

Возможно, это бредовые заявления неискушенных политических назначенцев, но после них опять неизбежно возникает вопрос: кто в Вашингтоне вырабатывал политику в отношении России — президент Трамп со своей провозглашенной политикой «сотрудничества» или кто-то другой?

Но чем, если не необузданным экстремизмом, объяснить высказывания Майкла Макфола, бывшего посла США в Москве, который сам долгое время был преподавателем политологии, экспертом по России и ведущим привилегированным комментатором? По словам Макфола, Россия стала «государством-изгоем», ее политика представляет собой «преступные действия» и «самую большую угрозу миру». Ей следовало противодействовать «превентивными санкциями, которые вступали бы в силу автоматически» — «ежедневно» в случае необходимости. Учитывая возможность введения «сокрушительных» санкций, предложенных недавно двухпартийной группой сенаторов США, это станет объявлением России перманентной войны — экономической, но все же войны.

Между тем, обстановка на других фронтах новой холодной войны становилась все более чреватой началом горячей войны — особенно в Сирии. 17 сентября сирийскими ракетами был случайно сбит союзнический российский разведывательный самолет, в результате чего погибли все 15 членов экипажа. Причиной инцидента послужили маневры осуществлявших в этом районе боевые действия израильских военных самолетов с целью ввести противника в заблуждение. Реакция в Москве была показательной — и содержащей потенциальную угрозу.

Сначала Путин, у которого сложились хорошие отношения с политическим руководством Израиля, заявил, что инцидент был «цепью трагических случайных обстоятельств» в неясной боевой обстановке. Однако его собственное Министерство обороны категорически с этим не согласилось, заявив о вине Израиля. Путин быстро отступил, заняв более жесткую позицию, и в итоге пообещал направить в Сирию высокоэффективный зенитный ракетный комплекс С-300, о получении которого давно мечтали и Сирия, и Иран.

Очевидно, что Путин не был тем «агрессивным кремлевским самодержцем», каким его неустанно изображают американские СМИ. Действуя умеренно с учетом российских особенностей, он снова принял важное решение, найдя оптимальный вариант для конфликтующих групп и взвесив их интересы. В этом случае он пошел навстречу давним сторонникам жестких мер в руководстве своих силовых структур.

В результате появился еще один «сдерживающий фактор» холодной войны. Установив в Сирии С-300, Путин мог бы фактически ввести «бесполетную зону» над большими участками территории страны, которая разорена войной в немалой степени из-за присутствия нескольких иностранных держав. (Россия и Иран находятся там на законных основаниях, а Соединенные Штаты и Израиль — нет). Если это так, то это означает новую «красную черту», переходить которую или нет, придется решать Вашингтону и его союзнику Израилю. Учитывая одержимость, которой охвачены Вашингтон и СМИ, трудно быть уверенным в том, что этот сдерживающий фактор выйдет на первый план. Вполне возможно, что в соответствии со своей политикой в отношении России президент Трамп в целом склонен присоединиться к возглавляемому Москвой мирному процессу, хотя маловероятно, что вдохновленная демократами группа политиков, одержимых идеей «Рашагейта», позволит ему это сделать.

Теперь растет опасность еще на одном фронте холодной войны — новое измерение приобрела американо-российская опосредованная война «чужими руками» на Украине. Помимо гражданской войны на Донбассе, Москва и Киев создают проблемы кораблям друг друга в Азовском море, возле недавно построенного моста, соединяющего Россию с Крымом. 25 ноября это переросло в небольшой, но потенциально взрывоопасный военный конфликт на море. На Трампа оказывают давление, требуя от него помочь Киеву в эскалации морской войны — что является еще одной потенциальной «красной чертой». Здесь президент также должен вместо этого использовать влияние своей администрации в реализации давно зашедших в тупик минских мирных соглашений. Но и этот подход, похоже, исключают те, кто говорит о «Рашагейте». В их рядах до шестого октября был еще один обозреватель «Нью-Йорк Таймс» — Фрэнк Бруни (Frank Bruni), назвавший все подобные инициативы Трампа «сводничеством в пользу Путина».

Как показали эти недавние примеры угрозы войны с Россией, после пяти лет экстремизма — и впервые за насчитывающую несколько десятилетий историю холодной войны — в Вашингтоне не осталось никаких противодействующих сил. Ни выступающего за разрядку крыла Демократической или Республиканской партии, ни выступающей против холодной войны влиятельной оппозиции вообще, ни реальных общественных дебатов. Был лишь Трамп — со всей той неприязнью, которую он внушал, но даже он не напоминает стране или своей собственной партии, что президентами, которые были инициаторами серьезных моментов разрядки в XX веке, также были республиканцы — Эйзенхауэр, Никсон, Рейган. Похоже, что и это также является неприемлемым «нетрадиционным фактом».

И поэтому остается вечный вопрос — и не только для русских — что делать? Здесь, правда, есть проблеск надежды, хотя и не более чем проблеск. В августе 2018 года Институт Гэллапа провел опрос среди американцев, спросив их, какую политику в отношении России они предпочитают. Даже на фоне потока клеветнических заявлений о «Рашагейте» и русофобии, 58% респондентов ответили, что хотели бы «улучшить отношения с Россией» — в отличие от 36% участников опроса, которые предпочитали «принятие в отношении России жестких дипломатических и экономических мер».

Это напоминает нам о том, что новая холодная война, начиная с расширения НАТО на Восток и украинского кризиса 2014 года до «Рашагейта», была проектом элит. Почему после распада Советского Союза в 1991 году американские элиты в итоге выбрали холодную войну, а не партнерство с Россией? Это вопрос, ответ на который в рамках этой книги в мои планы не входит. Что же касается особой роли американской элиты из числа представителей спецслужб (которую я называю «Интелгейт»), попытки раскрыть ее в полной мере по-прежнему предпринимаются — и по-прежнему пресекаются.

Чтобы дать исчерпывающее объяснение выбора в пользу постсоветской холодной войны, потребовалось бы понять потребность американского политического истеблишмента и СМИ — в том числе идеологическую, внешнеполитическую и бюджетную — во «враге». Или же, возможно, в условиях холодной войны, которая господствовала в американо-российских отношениях более половины столетия, начиная с 1917 года, это было привычным делом. В качестве иллюстрации этого может служить то, что значительное «вмешательство» в выборы 2016 года в США со стороны Украины и Израиля не вызвало политического скандала. Во всяком случае, с тех пор, как такой подход к постсоветской России был взят на вооружение, продвигать его было несложно. Легендарный юморист Уилл Роджерс (Will Rogers) в 1930-е годы шутил: «Россия — это страна, все, что говорят о которой, является правдой». Тогда, до начала 40-летней холодной войны и появления ядерного оружия, эта шутка была смешной. А теперь — уже нет.

Каким бы ни было исчерпывающее объяснение, многие последствия, которые я проанализировал в книге «Война с Россией?» продолжают разворачиваться — и многие из них нежелательны и неблагоприятны для реальных национальных интересов Америки. Идею отхода России от Запада, ее «разворота в сторону Китая», сегодня признают и поддерживают многие ведущие московские политологи. Даже европейские союзники иногда выступают на стороне Москвы против Вашингтона. Поддерживаемое Соединенными Штатами киевское правительство до сих пор скрывает, кто на самом деле стоял за «снайперской бойней» на Майдане 2014 года, приведшей его к власти. Бессмысленные санкции США помогли Путину вернуть в страну активы, которые олигархи держали за рубежом — в 2018 году было возвращено не менее 90 миллиардов долларов. Ведущие СМИ упорно искажают смысл внешней политики Путина, называя ее политикой, «проводить которую не решался даже СССР». И когда анонимный инсайдер из Белого дома разоблачил в «Нью-Йорк Таймс» «аморальность» президента Трампа, единственная фактическая политика, которую выделил он или она, была политика в отношении России.

Я уже достаточно много писал о демонизации Путина (газета «Вашингтон Пост» даже ухитрилась назвать народную поддержку его существенного вклада в улучшение жизни в Москве «сделкой с дьяволом»), но важно отметить, что это «умопомешательство» отнюдь не носит всемирного характера. Даже корреспондент «Вашингтон Пост» признал, что «бренд Путина привлек внимание и захватил умы политиков, выступающих против истеблишмента и США, во всем мире». Один британский журналист подтвердил, что в результате «многие страны мира сейчас выбирают политику с Россией в качестве перестраховки. А американский журналист, живущий в Москве, сообщил, что «в результате бесконечной демонизации лично Путина он фактически стал „святым», превратившись в святого покровителя России».

Опять же, что можно сделать в свете всего этого? Пытаясь добиться перемен, мы в эмоциональном плане и с учетом некоторых исторических прецедентов, а также исходя их из демократических убеждений, традиционно ориентируемся на «народ», на избирателей. Но внешняя политика уже давно стала особой прерогативой элит. Для того чтобы коренным образом изменить политику холодной войны, нужны лидеры. Когда придет время, возможно, они появятся в рядах авторитетных, состоявшихся и даже крайне консервативных представителей элит, как это неожиданно произошло в середине 1980-х годов с Рональдом Рейганом и Михаилом Горбачевым, которые стали выступать за разрядку. Но есть ли у нас время, учитывая надвигающуюся опасность войны с Россией? Виден ли на американском политическом горизонте какой-нибудь лидер, который скажет своим элитам и партии, как Горбачев: «Если не сейчас, то когда? Если не мы, то кто?»

Мы также знаем, что такие лидеры, хотя они и встроены в свои элиты и изолированы ими, слышат и читают мнения других людей, нонконформистов, которые мыслят иначе. Некогда почитавшийся американский журналист Уолтер Липпманн (Walter Lippmann) заметил: «Там, где все думают одинаково, никто особо и не думает». Эта книга — моя скромная попытка пробудить в людях желание больше думать.

https://inosmi.ru/politic/20181204/244154256.html

Российские вооруженные силы достигают все более заметных успехов в выведении вражеских дронов из строя. Это может обернуться серьезными проблемами для США, которые в настоящее время делают ставку на беспилотные летательные аппараты (БПЛА).

2 ноября Кремль сообщил, что в Ленинградской области расчеты новейших комплексов радиоэлектронного противодействия «Силок» подразделений радиоэлектронной борьбы (РЭБ) в ходе тренировки, в которой приняли участие 500 военнослужащих, отработали принуждение к посадке беспилотных летательных аппаратов.

«Силок» — это новейшие комплексы радиоэлектронного противодействия в длинной череде систем, которые российская армия развертывала со времен холодной войны, чтобы блокировать коммуникации противника, включая радиосвязь, которая позволяет операторам контролировать дроны, а дронам — передавать видеозаписи и другие разведданные на землю.

В ходе этих учений «неопознанные БПЛА различных модификаций осуществляли попытки вторжения в закрытое для полетов воздушное пространство», как сообщает Кремль. «Применив „Силок», военнослужащие выполнили поиск, определили координаты воздушных нарушителей и вынудили их приземлиться».

«Затем инженерно-саперные подразделения обезвредили самодельные взрывные устройства, установленные на БПЛА, а группы быстрого реагирования военной полиции провели задержания операторов, управлявших ими».

Хотя российская армия — и советская армия до нее — уже давно использует оборудование для радиоэлектронного подавления, только в октябре 2017 года Кремль представил свой первый комплекс наземного базирования, главная задача которого — выводить из строя вражеские дроны.

Россия также отправила оборудование для радиоэлектронного подавления в Сирию, чтобы защитить объекты Москвы в этой стране. Новый комплекс «Силок» был отправлен российским военным в Сирии в августе 2018 года.

Проблема дронов в Сирии стоит особенно остро. Ночью 5 января 2018 года множество маленьких БПЛА, снаряженных взрывчаткой, которыми, очевидно, управляли сирийские повстанцы, атаковали две российские военные базы на западе Сирии.

Десять дронов атаковали военно-воздушную базу Хмеймим, где находится большая часть российских военных самолетов в Сирии. Между тем три дрона атаковали российские объекты в расположенном недалеко порту Тартус. Россия вмешалась в сирийскую гражданскую войну на стороне сирийского режима осенью 2015 года.

Каждый из тех дронов нес под крыльями по 10 самодельных взрывных устройств весом по 400 граммов, о чем сообщил Кремль.

Зенитный ракетно-пушечный комплекс «Панцирь-С» сбил семь дронов, а российские специалисты по радиоэлектронному противодействию заставили шесть БПЛА приземлиться, вероятно, лишив их связи с операторами.

Распространение средств радиоэлектронного подавления и рост уровня мастерства России в их использовании угрожают растущему американскому флоту БПЛА. В 2011 году Иран, по всей видимости, использовал сделанный в России комплекс «Автобаза», чтобы заставить разведывательный беспилотник ВВС США RQ-170 приземлиться на границе Афганистана и Ирана. По некоторым данным, Россия провоцировала сбои в работе американских БПЛА на Украине в 2014 году.

Пентагону хорошо известно об этих рисках. Инициатива по созданию помехозащищенных беспроводных тактических сетей связи (Communications Under Extreme R.F. Spectrum Conditions) Управления перспективных научно-исследовательских проектов Министерства обороны США (DARPA) и другие подобные программы направлены на разработку «технологий обнаружения и распознавания сигнала, которые позволяют распознавать попытки вмешательства и подавления и адаптироваться для того, чтобы сохранять радиосвязь — даже в условиях жесткого и/или адаптивного подавления», о чем сообщил директор этой программы DARPA Джозеф Эванс (Joseph Evans).

В центре этой инициативы DARPA оказались радиосистемы, которые могут лучше обнаруживать и оценивать попытки подавления сигнала, менять частоты и обрабатывать данные более низкого качества.

Параллельно с этой инициативой ВВС США работают над алгоритмами, которые позволят дрону самостоятельно обрабатывать данные, полученные с сенсоров — к примеру, определять цели — прежде чем отправлять их посредством радиосигналов оператору на землю. «Обработка и расшифровка будет происходить на уровне сенсора, а не в каком-то центре управления где-то на земле», — сказала в августе 2018 года генерал-лейтенант Вералинн Джеймисон (VeraLinn Jamieson), заместитель главы штаба ВВС США.

Чем меньше информации дрону приходится передавать, тем более устойчивым к подавлению он становится.

Если БПЛА способен самостоятельно подниматься в воздух, выполнять задания и приземляться, он в гораздо меньшей степени нуждается в поддержании непрерывной радиосвязи с оператором. В сентябре 2018 года дрон «Рипер» (Reaper) ВВС США совершил свое первое успешное самостоятельное приземление.

Благодаря усовершенствованным сенсорам и программному обеспечению американские дроны становятся все более автономными. Однако они всегда будут нуждаться в радиосвязи, чтобы передавать данные, полученные с сенсоров, и другую информацию на землю. И это то самое слабое место, которое Россия может использовать.

Дэвид Экс — редактор блога War Is Boring. Он также является автором комиксов «Machete Squad» и «The Stan».

Резкие заявления президента Дональда Трампа о выходе США из договора о ликвидации ракет средней и меньшей дальности (РСМД) вызвали массу споров и разногласий, однако до сих пор остается неясным, что будет дальше. Ясно одно: аннулирование этого договора сделает США и их союзников (о которых Трамп, очевидно, совершенно не заботится) менее защищенными и подорвет глобальные основы нераспространения ядерного оружия.

Все может стать еще хуже. Возможный выход Америки из договора о РСМД, — который запрещает США и России иметь и развертывать ядерные и неядерные ракеты наземного базирования дальностью от 500 до 5500 километров, — указывает на то, что новый договор по сокращению наступательных вооружений (СНВ), подписанный в 2010 году, может постичь такая же участь.

В конечном счете аннулирование этих двух соглашений подольет масла в огонь новой гонки вооружений и отрицательно скажется на стабильности и предсказуемости отношений между Вашингтоном и Москвой. Последний раз, когда США и России приходилось действовать в условиях мира, в котором не существовало взаимных ограничений на ядерное оружие, был еще до 1972 года: это был мир, в котором мы чудом выжили, и в который никто в здравом уме не захотел бы вернуться.

Сторонники идеи устрашения и сдерживания при помощи ядерного оружия любят указывать на то, что именно изобретение ядерного оружия позволило сохранять мир между крупными державами после окончания Второй мировой войны. Однако именно разработка обязывающих соглашений и обязательных норм поведения в области безопасности, торговли и международных отношений — неядерного оружия — помогла США стать самой преуспевающей и защищенной страной в истории. Эти правила и нормы не только сделали США безопаснее и богаче, но и положили начало беспрецедентной эпохе глобального процветания. Сохранение этого миропорядка является ключевым национальным интересом, который теперь оказался под угрозой из-за действий администрации Трампа.

То, что Трамп пытается упразднить те нормы и правила, благодаря которым США достигли своего нынешнего уровня процветания, — это уже достаточно печально. То, что он пытается разрушить систему, которая препятствует возникновению ядерной анархии, — попросту непростительно.

Какими бы несовершенными они ни были, соглашения по контролю над вооружениями продемонстрировали свою эффективность в противостоянии дестабилизирующим ядерным программам при относительно невысоких затратах. Расторгать такие соглашения необходимо только после тщательного анализа ситуации и только в том случае, если выход из них позволит повысить безопасность США, и если уже имеются планы по восстановлению той стабильности и безопасности, которые будут утрачены в связи с их расторжением. В своем стремлении выйти из договора о РСМД Трамп не учитывает ни одно из этих условий, и с каждым днем становится яснее, что выход из этого договора почти никак не связан с действиями России, но связан в первую очередь с действиями Китая, а также с желаниями противников этого соглашения в Белом доме. Хотя в идее о выходе из договора о РСМД есть некоторый смысл, ответственность за поиски аргументов в пользу этого шага и за объяснение того, почему США следует из него выйти, теперь лежит на тех, кто активно выступает за расторжение этого договора.

Как мы попали в такую сложную ситуацию?

В 2014 году администрация Обамы обнаружила и объявила о том, что Россия нарушает договор о РСМД, разрабатывая и развертывая небольшое количество запрещенных ракет. С тех пор американское правительство решило, что нет никакой необходимости разрабатывать собственные подобные ракеты. Вместо этого лучшей реакцией, — на которой я настаивал в период своей работы в Белом доме, — был единый ответ союзников США, который должен был заставить Россию вернуться к соблюдению условий договора, долго время служившего интересам США, их восточноазиатских партнеров и НАТО.

Аргументировать необходимость сохранения контроля над вооружениями было нелегко. В нашей работе мы постоянно сталкивались с разведданными, доказывающими факты нарушений со стороны России, и многие мои коллеги по вполне понятным причинам были поглощены проблемой незаконного вторжения и аннексии Крыма Россией в 2014 году. Кроме того, нам в администрации Обамы было крайне тяжело заручиться поддержкой большинства европейских стран, чтобы надавить на Россию в связи с ее нарушениями условий договора о РСМД. Между тем мне и членам команды президента Барака Обамы по вопросам национальной безопасности было ясно, что, если у США появится нужда в разработке и создании собственных ракетных систем с целью противостоять действиям России, у нас есть законное право сделать это, одновременно соблюдая условия договора о РСМД. В конечном счете Конгресс одобрил такую программу, в рамках которой уже ведутся исследования и разработки, хотя США продолжают соблюдать условия договора, который запрещает испытания таких систем.

После вступления в должность Трамп по большей части игнорировал тему договора о РСМД и ядерной стабильности и даже в самом начале предложил президенту России Владимиру Путину продлить срок действия нового договора по СНВ, согласно которому у России и США должно быть не более 1550 ядерных боезарядов, и срок действия которого истечет 5 февраля 2021 года, если его не продлят еще на пять лет. С тех пор не было никаких признаков того, что Трамп или какие-либо высокопоставленные чиновники его администрации пытались серьезно обсуждать с Россией вопрос о необходимости соблюдать условия договора о РСМД. Хотя в Обзоре состава и количества ядерного оружия, опубликованном Министерством обороны в 2018 году, это соглашение коротко упоминается, в нем нет никакой стратегии, позволяющей заставить Россию соблюдать этот договор. Напротив, в этом обзоре нарушения России используются для того, чтобы обосновать разработку нового поколения крылатых ракет морского базирования с ядерной боеголовкой.

Несмотря на возможность, которую они, вероятно, сами создали, чиновники администрации Трампа не предприняли никаких серьезных попыток использовать угрозу выхода из договора, чтобы заставить Россию соблюдать его условия. А с тех пор, как в апреле к администрации присоединился советник по вопросам национальной безопасности Джон Болтон, решительно выступающий против какого-либо контроля над вооружениями, ситуация стала еще хуже. Он не продемонстрировал никакой заинтересованности в том, чтобы сохранить договор или убедить союзников Вашингтона поддержать его позицию. С тех пор не было проведено ни одного заседания Совета национальной безопасности, где вопрос договора о РСМД обсуждался бы с президентом.

Если США выполнят свою угрозу и быстро выйдут из договора о РСМД, Россия продолжит создавать и развертывать ракеты промежуточной дальности, только в этом случае она будет освобождена от ограничений этого договора. Аннулирование этого договора сделает бесполезными все попытки осудить Россию или ввести против нее какие-либо санкции. Пока неясно даже, сохранят ли США законное право вводить санкции в связи с нарушениями этого договора после того, как он будет аннулирован. И вместо того, чтобы привлекать внимание международного сообщества к нарушениям Россией условия договора, подписанного в эпоху холодной войны, США сами превратятся в угрозу для ядерной стабильности.

Разумеется, ответственность за нынешнюю опасную ситуацию в ядерном вопросе лежит на обеих странах, но именно Россия выиграет в том случае, если США отдалятся от своих европейских союзников, а также в случае краха основанного на нормах миропорядка, который Вашингтон защищал более 70 лет. Путин сможет извлечь из одностороннего выхода США из договора огромную пользу.

Существуют ли веские причины для расторжения договора?

Нарушения Россией условий договора о РСМД и других соглашений по контролю над вооружениями — это вполне веская причина. Вашингтон совершенно оправданно испытывает тревогу, когда Москва нарушает условия соглашения, и когда она угрожает США или их союзникам. Однако давайте не будем обманывать себя, убеждая в том, что это и есть главная причина стремления Трампа выйти из договора о РСМД. Трамп редко предпринимал какие-либо шаги для противостояния угрозе со стороны России в адрес США и их союзников, которых он считает скорее нахлебниками, чем друзьями. Выход из договора о РСМД в первую очередь обусловлен сочетанием позиций противников соглашений о контроле над вооружениями и заинтересованностью военных в разработке новых ракет, которые можно будет противопоставить китайским ракетам.

Договор о РСМД запрещает США и России — но не Китаю — развертывать ракеты средней и меньшей дальности наземного базирования. Уже некоторое время ведутся серьезные дискуссии по вопросу о том, должны ли США каким-то образом решать проблему мощного китайского арсенала ракет промежуточной дальности в том случае, если договор о РСМД канет в лету, и, если должны, то как. И в идее о том, что США следует нарастить свой военный потенциал в Азии, чтобы противостоять Китаю, есть определенный смысл. Однако пока непонятно, как системы, запрещенные этим договоров, — если США создадут и развернут их в этом регионе, — повысят военный потенциал или потенциал сдерживания в Азии и других регионах. В распоряжении США уже есть ракеты средней дальности морского и воздушного базирования, а также системы меньшей дальности, способные наносить удары по китайским объектам — не говоря уже о стратегических ядерных вооружениях. Также неясно, согласятся ли союзники Америки развернуть новые американские ракеты средней дальности — ядерные или неядерные — на своих территориях. США могут развернуть такие ракеты на острове Гуам, однако, поскольку американские бомбардировщики уже имеют возможность подниматься в воздух с этого острова, непонятно, как развернутые там ракеты наземного базирования могут существенно изменить существующий статус-кво.Разумеется, дискуссии только начинаются. Но доказывать обоснованность решения о выходе должны именно те, кто считает, что польза от развертывания таких ракет в Азии превосходит негативные последствия снятия ограничений в Европе. И в этих дискуссиях нужно уделить пристальное внимание тому, что развертывание ракет малой дальности в пределах досягаемости Китая может заставить Пекин существенно увеличить размеры или упор на его собственные ядерный и ракетный арсеналы. Вполне возможно, вместо сдерживания Китая такой шаг нарушит баланс стратегической и кризисной стабильности в Восточной Азии и заставит Китай существенно увеличить свой арсенал. Другими словами, то, что США могут развернуть ракеты средней дальности в Азии, вовсе не значит, что им следует это делать, или что они, сделав это, повысят степень своей защищенности.

Может ли новый договор о СНВ пережить Трампа?

Даже если в утверждениях о том, что договор о РСМД утратил эффективность, и есть некая доля истины, игнорировать вопрос о новом договоре о СНВ просто невозможно. Новый договор о СНВ является последним инструментом, позволяющим сдерживать рост числа американских и российских стратегических ядерных систем. Он требует проведения тщательных проверок ядерных арсеналов обеих стран. Та предсказуемость и прозрачность, которые обеспечивает это соглашение, являются ключевыми факторами для поддержания стабильности — или того, что от нее осталось, — в отношениях между этими ядерными державами.

Более того, новый договор о СНВ стал тем инструментом, который позволил Пентагону заручиться широкой поддержкой для модернизации устаревающих американских ядерных войск. Если он не будет продлен, это станет последним ударом для попыток предотвратить полномасштабную гонку ядерных вооружений между Вашингтоном и Москвой, лишит США возможности следить за изменениями в ядерных войсках России, обойдется в миллиарды долларов, которые будут потрачены на разведку, и уничтожит основу для ядерной сдержанности в глобальном масштабе. Это также уничтожит видимость двухпартийной поддержки систем контроля над ядерными вооружениями и может привести к резкому сокращению программы по модернизации американских ядерных сил, на которую, по текущим оценкам, в ближайшие 30 лет будет потрачено около 1,7 триллиона долларов.

Все указывает на то, что новый договор о СНВ канет в лету благодаря усилиям Трампа и Болтона, которые могут выйти из него еще до окончания его срока действия. Первый удар: тот факт, что этот договор подписал Обама, — с точки зрения Трампа — уже страшный грех. Второй удар: это соглашение ограничивает ядерный потенциал США — Трамп никогда не понимал целесообразность этого, а Болтона это просто раздражает, потому что он всегда выступал против любых соглашений, ограничивающих свободу действий США. Третий удар: Трамп убежден, что он — блестящий переговорщик и что, проявив жесткость, он может не только усадить Россию за стол переговоров, но и заключить более выгодную сделку, нежели Обама, Рональд Рейган и все остальные его предшественники.

Несмотря на все это, все еще остается некоторая надежда на сохранение нового договора о СНВ. В отличие от иранской ядерной сделки и от договора о РСМД, новый договор о СНВ пользуется всеобщей поддержкой со стороны военных и гражданских лидеров в Министерстве обороны и разведывательном сообществе. В преддверии подписания иранской сделки в Пентагоне оставались те, кто все еще хотел наказать Тегеран за его действия в регионе и за разработку ракет. Однако мало кто высказывался против нового договора о СНВ. Те проверки, которые он обязывает проводить в отношении России, и те средства, которые он позволяет экономить на разведке, недвусмысленно показали в 2010 году, что этот договор служит интересам национальной безопасности США. И сегодня он не утратил своей актуальности.

Два возможных варианта развития событий

К сожалению, всеобщей поддержки нового договора о СНВ может оказаться недостаточно для того, чтобы убедить Трампа. То есть перед нами два возможных варианта развития событий.

Первый вариант: Трамп расторгает новый договор о СНВ. Этот договор дает сторонам право выйти из него, руководствуясь ключевыми национальными интересами.

Выход из договора обеспечит нам опасное будущее, в котором риски просчетов будут высокими, и в котором США и Россия будут разрабатывать такие системы, которые, с их точки зрения, будут способствовать стабилизации, а на самом деле повысят риск применения ядерного оружия одной из сторон. Любой намек на то, что Россия ускоряет темпы наращивания своего ядерного потенциала, заставит США сделать то же самое. Это вам ни о чем не напоминает?

Второй вариант: Трамп потешит свое эго, договорившись о подписании нового договора, в основу которого лягут тщательные проверки и та предсказуемость, которые формируют ядро нового договора о СНВ.

Хотя Трамп, вероятно, не согласится на продление срока нового договора о СНВ в качестве услуги Путину, он может сделать это для того, чтобы продвинуть свой нарратив. Он считает себя мастером переговоров, и его новое торговое соглашение с Канадой и Мексикой доказывает, что он готов согласиться на минимальные изменения в существующих соглашениях, чтобы просто иметь возможность заявить о своей победе.

Таким образом, лучший исход — если Трамп и Путин договорятся о новом краткосрочном соглашении, которое несколько уменьшит их арсеналы, — скажем, до 1250 ядерных боезарядов — и совместят это с продлением срока действия нового договора о СНВ, который обеспечит необходимые проверки. Чтобы сделать его еще более привлекательным, России стоит назвать его Treaty on the Reduction of Ultimate Military Programs (Договор о сокращении основных военных программ), сокращенно TRUMP. Кто сможет против такого устоять?

Такой вариант развития событий не идеален. Но он гораздо предпочтительнее по сравнению с тем вариантом, при котором договор о РСМД и новый договор о СНВ прекратят свое существование, и обе страны вступят в гонку вооружений. Хотя всем должно быть понятно, что преждевременный отказ от жизнеспособных и ценных соглашений по контролю над вооружениями подрывает безопасность США и глобальные системы стабильности, вероятнее всего, эти аргументы не найдут отклика в администрации Трампа, где логика и факты редко принимаются в расчет.

Несмотря на множество попыток аннулировать их, обязывающие соглашения по контролю над вооружениями вовсе не являются пережитками эпохи холодной войны, и они до сих пор не утратили своей целесообразности. Сегодня США и их союзники нуждаются в этих соглашениях больше, чем когда-либо, — учитывая действия России и Китая. Опираясь только на ничем не ограниченную мощь Америки и оставляя эффективные и ценные инструменты воздействия за кадром, Белый дом Трампа забывает уроки истории и ведет Америку и весь мир к тем опасностям, о которых мы надеялись навсегда забыть.

Джон Вольфсталь — директор Группы по ядерному кризису. Он был специальным помощником президента Барака Обамы и старшим директором по контролю над вооружениями и нераспространению в Совете национальной безопасности.

https://inosmi.ru/politic/20181102/243672787.html

— Ослабляя Иран, санкции дают возможность России сбалансировать нефтяные рынки.

— Лишь объединив усилия с Россией в конце 2016 года, ОПЕК сумела добиться сокращения добычи странами-членами и поднять цены на нефть.

Кому больше всех выгодны американские санкции против Ирана? Саудовской Аравии? Израилю? Или Объединенным Арабским Эмиратам?

Нет. Наибольшую выгоду они приносят России. Ослабляя Иран, санкции дают возможность России сбалансировать нефтяные рынки.

Дело в том, что ОПЕК нужны крупные нефтедобытчики, помогающие Саудовской Аравии вводить квоты на добычу нефти. Сейчас, когда Иран оттеснили на обочину, Эр-Рияд не сумеет в одиночку убедить более мелких производителей сократить добычу, а стреноженная ОПЕК не сможет подчинять мировой рынок нефти своей воле. Разве что Саудовской Аравии удастся добиться содействия со стороны другого крупного производителя — России или Ирана.

Как я отмечал ранее, ключевые члены ОПЕК, следующие за Саудовской Аравией, оказались не в состоянии поддерживать квоты на поставки и контролировать цены после того, как в 2014 году США стали наращивать добычу сланцевой нефти, ослабив тем самым доминирующее положение ОПЕК на рынке. Лишь объединив усилия с Россией в конце 2016 года, ОПЕК сумела добиться сокращения добычи странами-членами и поднять цены на нефть.

Меняющиеся экономические реалии, заставившие ОПЕК броситься в объятия России, дали Москве существенные геополитические преимущества и сделали ее новым ключевым звеном нефтяного картеля. Отмечая данный факт, саудовский министр энергетики Халид аль-Фалих (Khalid al-Falih) заявил российскому агентству ТАСС: «Мы доказали самим себе, что можем работать с Россией и поддерживать баланс на рынках независимо от того, дефицит там или перепроизводство».

Моя модель из теории игр показывает, что поскольку себестоимость добычи в Иране исключительно низка, он может стать для саудовцев хорошим партнером в ценовых войнах. Это значит, что зависимость ОПЕК от России легко может перейти на Иран. Освобожденный от санкций Иран укрепит внутренние переговорные возможности ОПЕК. Такие переговорные возможности нужны для того, чтобы держать в узде мелких производителей типа Катара.

Когда картель в 2015 году отказался от квот, возможностей диктовать свои условия у него было мало. Но когда в 2017 году вступил в силу договор о квотах с Россией, ОПЕК укрепила свои переговорные возможности.

В результате Россия уже полтора года занимает командные высоты и прочные геополитические позиции, заявляя: сотрудничайте с нами, а иначе картель развалится. Но эти позиции ослабнут, если Иран выпустят со скамейки штрафников.

Согласно моей модели, Иран может дать ОПЕК значительные внутренние переговорные возможности для ограничения добычи и повышения мировых цен, причем без привлечения Москвы. В таком случае Россия сможет действовать независимо, добывая столько нефти, сколько ей нужно.

Мои аналитические выкладки указывают на то, что ОПЕК сможет получать высокую дифференциальную ренту, сотрудничая как с Ираном, так и с Россией. Это неожиданный результат, потому что мощность добычи у Ирана в два раза меньше, чем у России.

Но у Ирана себестоимость добычи настолько низка (9 долларов за баррель против российских 19 долларов), что он в состоянии вести жестокую ценовую войну и все равно получать прибыль. Тегеран вполне может пригрозить членам ОПЕК опасными для них низкими ценами, если те станут манипулировать квотами.

В 2016 году ОПЕК сделала для Ирана исключение, освободив его от квот, потому что ему надо было оправиться после экономических санкций, введенных из-за его ядерной программы. Иран быстро восстановил объемы добычи, доведя ее с 2,8 до 3,8 миллиона баррелей в день.

Таким образом, Иран вполне мог занять место России в соглашении от 2017 год, если бы не американские санкции, которые начнут действовать с 5 ноября, препятствуя выходу Тегерана на мировой рынок нефти.

Непреднамеренные последствия от жестких антииранских санкций продолжают накапливаться. В рамках соглашения с ОПЕК Россия более года добывает нефти на 300 тысяч баррелей в день меньше. Мы наблюдаем за тем, как крепнут связи между бывшим врагами по холодной войне Саудовской Аравией и Россией, и как Москва усиливает свое геополитическое влияние.

Да, Израиль и ОАЭ рады тому, что экономика их стратегического соперника оказалась закованной в кандалы, но оставшийся после Ирана вакуум власти заполняет Россия.

Эти события вызывают неожиданные перемены, с которыми американской внешней политике придется иметь дело на протяжении многих лет. Если для Трампа важнее всего сбить цены прямо сейчас, до промежуточных выборов, то ослабление антииранских санкций может стать для него оптимальным путем к победе.

https://inosmi.ru/politic/20181101/243654750.html

Масштабные военные учения России в Восточной Сибири, которые завершаются завтра, 17 сентября, — это недвусмысленный сигнал о том, что она готова к войне и что она знает, как эту войну вести. Однако, по мнению западных экспертов в области обороны и безопасности, эти учения также являются свидетельством ее слабости.

Военные учения, в которых приняли участие 3 тысячи китайских военнослужащих, вызвали серьезную тревогу в связи с перспективой того, что Москва может объединиться с коммунистическим Китаем, создав антизападную ось.

«Они говорят нам: если вы продолжите делать из нас изгоев, мы объединимся с Китаем, и вы не сможете нас одолеть, — отметил генерал сэр Ричард Бэрронс (Richard Barrons), бывший командующий Объединенных вооруженных сил Великобритании. — Они говорят нам: не связывайтесь с нами».

Эти военные учения, в которых было задействовано несколько тысяч самолетов и танков, стали самыми масштабными с 1981 года. Они представляют собой часть кампании Владимира Путина по восстановлению за Россией статуса великой державы.

Однако слабая экономика России, сравнимая по своим объемам с экономикой Италии, подрывает грандиозные планы Путина, а учитывая резкое охлаждение в отношениях Москвы и Запада в связи с отравлением в Солсбери, в этой попытке Кремля продемонстрировать свою военную мощь ощущается элемент блефа и пустого хвастовства.

«Россия знает, что она проиграет, если Запад мобилизуется против нее, — добавил Бэрронс. — Они чувствуют угрозу и свою слабость. Однако они мастерски умеют вести гибридную войну и сеять раздор в наших рядах».

По его словам, официальные данные о количестве задействованных военнослужащих сильно преувеличены. «Если бы им понадобилось перемещать такое количество военных по стране, это создало бы массу серьезных проблем, а мы этого не наблюдаем».

Эксперт по вопросам безопасности Марк Галеотти (Mark Galeotti) отметил, что учения «Восток-2018» представляют собой воплощение «дипломатии тяжелой артиллерии». «Россия отчаянно пытается продемонстрировать Америке то, до какой степени она является великой военной державой, — сказал он. — Подобно зверю, у которого шерсть встает дыбом и которое скалит зубы, оказавшись лицом к лицу с хищником, она хочет выглядеть как можно более угрожающе».

В рамках этих учений на прошлой неделе были проведены ракетные испытания и были продемонстрированы танки и тяжелое оружие — вполне возможно, это было сделано специально для Дональда Трампа, который завидует московским военным парадам.

Прежде Россия позиционировала свои военные учения как инструмент сдерживания, направленный не против НАТО, а против Китая — гигантского соседа России — и на то были веские причины.

«Китай смотрит на обширные, богатые природными ресурсами территории Сибири так, как собака смотрит на сочный стейк», — сказал Джеймс Ставридис (James Stavridis), американский адмирал в отставке и бывший командующий силами НАТО.

Но теперь Москва и Пекин преодолели взаимное недоверие, и их отношения стали быстро укрепляться, чему во многом способствовали западные санкции, введенные против России после аннексии Крыма в 2014 году, а также торговая война Америки с Китаем.

Пока в Восточной Сибири проходили военные учения «Восток-2018», Путин и его китайский коллега Си Цзиньпин встретились за икрой и рюмкой водки в рамках Восточного экономического форума во Владивостоке. Путин пообещал, что поворот России к Азии позволит обогатить слабо населенный восток России.

Китай — это одна из немногих богатых стран, способных показать поддержку российским банкам и компаниям, попавшим под санкции.

Выступая перед началом одного из маневров на учениях, российский лидер заявил, что он готов к «созидательному сотрудничеству со всеми странами, которые в этом заинтересованы», и выразил надежду на долгосрочные «братские» отношения между Россией и Китаем.

Путин заявил, что Россия и Китай вместе воевали во Второй мировой войне, поэтому они снова могут стать союзниками.

Китайская сторона подчеркнула, что новые отношения с Россией — это способ бросить вызов господству Америки в мире.

«Объединение этих двух стран, особенно учитывая природные ресурсы России и промышленный потенциал Китая, неизбежно выльется в очень серьезный вызов для Запада», — сказал Джонатан Холслаг (Jonathan Holslag), профессор в области международной политики из Брюссельского свободного университета.

Однако пока партнерство между крупнейшей страной мира по площади территорий и крупнейшей страной мира по численности населения больше напоминает брак по расчету — единственной значимой экономической сделкой, о которой было объявлено на форуме во Владивостоке, стало соглашение между китайским гигантом в области электронной торговли и российским суверенным фондом благосостояния.

Между тем Китай, который вот уже несколько десятилетий не принимал участия в боевых кампаниях, может извлечь больше пользы из военных учений, чем закаленная в боях Россия.

«Вооруженные силы Китая многочисленны и амбициозны, — отметил Бэрронс. — Но у них нет никакого боевого опыта. И это является их слабым местом». Вне всяких сомнений, они постараются многому научиться у своих новых друзей.

24 августа министр иностранных дел Турции Мевлют Чавушоглу встретился в Москве со своим российским коллегой Сергеем Лавровым, а затем и с президентом России Владимиром Путиным. На встрече с президентом также присутствовали министр обороны Турции Хулуси Акар (Hulusi Akar) и руководитель Национальной разведывательной организации (MIT) Хакан Фидан (Hakan Fidan).

Это был уже второй визит Акара и Фидана в Москву за неделю. 17 августа они приехали в Москву для переговоров с министром обороны России Сергеем Шойгу и главой российской Службы внешней разведки Сергеем Нарышкиным. Нарышкин приезжал в Стамбул 13 мая и обсуждал с Фиданом совместные действия в борьбе с терроризмом и ситуацию на Ближнем Востоке. Шойгу был в Стамбуле 2 июля, накануне пятого раунда переговоров в Астане, когда Акар еще был главой Генерального штаба — министром обороны он был назначен 9 июля.

Переговоры 24 августа в Москве — это продолжение или даже попытка суммировать итоги всех предыдущих переговоров в присутствии главных дипломатов обеих стран, Лаврова и Чавушоглу. После окончания переговоров российская сторона сообщила прессе, что Шойгу представил Анкаре предложения Москвы по текущей ситуации и будущему Сирии.

За неделю с 17 по 24 августа произошли два важных инцидента с участием Турции, России и НАТО. 21 августа британские истребители «Тайфун», поднявшиеся в воздух с румынской базы «Михаил Когэлничану», расположенной недалеко от Констанцы на побережье Черного моря, перехватили два российских самолета Су-30, которые приближались к воздушному пространству НАТО. 23 августа два британских истребителя «Тайфун», поднявшиеся в воздух с той же базы, перехватили российский противолодочный самолет-амфибию Бе-12, который летел со стороны аннексированного Россией Крыма в сторону Румынии.

Министр обороны Соединенного Королевства Гэвин Уильямсон (Gavin Williamson) выступил с заявлением по этим двум инцидентам 24 августа. По сути, именно в тот момент, когда Путин принимал турецкую делегацию. Британские истребители были отправлены в Румынию в апреле прошлого года в соответствии с программой НАТО по укреплению позиций в черноморском регионе, одобренную Турцией. (Кстати, в настоящее время Лондон ведет с Анкарой переговоры по вопросу заключения прибыльных и даже стратегических сделок.)

26 августа министр обороны Ирана Амир Хатами (Amir Hatami) прибыл в Дамаск, чтобы встретиться с сирийским президентом Башаром Асадом. Недавно в ответ на требования президента Дональда Трампа немедленно покинуть Сирию — на чем также настаивает Израиль — Али Акбар Велаяти, (Ali Akbar Velayati), специальный представитель духовного лидера Ирана Али Хаменеи, заявил, что Иран будет оставаться в Сирии и Ираке столько, сколько будет нужно законным правительствам этих двух стран.Иран, Турция и Россия являются партнерами в Астанинском процессе, призванном сохранять зоны деэскалации в Сирии и поддерживать там режим прекращения огня. Одной из таких зон, играющих важную роль, является город Идлиб, расположенный недалеко от турецкой границы. Турция, которая выстроила вокруг города 12 военных наблюдательных постов, утверждает, что еще одна атака сирийских правительственных войск на этот город с целью уничтожить террористические элементы может спровоцировать новую волну миграции в Турцию. Сейчас это стало одним из главных вопросов, обсуждаемых Турцией и Россией.

Новым фактором в сирийском вопросе — фактором, который был воспринят в Анкаре со сдержанным оптимизмом, — стало назначение Джеймса Джеффри (James Jeffrey) на должность специального посланника Госдепартамента США по Сирии. Джеффри, который работал при администрациях Буша и Обамы, был послом США в Багдаде и Анкаре и работал с вопросами, касавшимися Ирана, в то время, когда он был заместителем советника по вопросам национальной безопасности.

Таким образом, переговоры турецкой делегации в Москве — это гораздо больше, чем просто приглашение Эрдогана Путину «встретиться в рыбном ресторане у Босфора». По всей видимости, это нечто более значительное, чем попытка «заставить других завидовать», как сказал Эрдоган Путину месяц назад в Южной Африке 26 августа.

Картина весьма сложная. Но есть еще одна важная деталь. Поскольку Трамп отказывается говорить с президентом Турции, с Эрдоганом будут разговаривать другие, пока не будет освобожден пастор Эндрю Брансон (Andrew Brunson), который, похоже, не слишком рад тому, что его сделали участником политических игр. Не только Путин, но и Ангела Меркель, Эммануэль Макрон, Хасан Роухани, Тамим аль-Тани (Tamim al-Thani) и Си Цзиньпин ведут диалог с Эрдоганом, понимая, что в отсутствие США возникает пробел, который необходимо заполнить.

В этом месяце хитросплетение новых санкций США — актуальных и предлагаемых — ударило по рублю и российским облигациям, а инвесторам, у которых прибавилось работы, становится все труднее вести ее.

«Я много читаю о России, и, более того, изо всех сил пытаюсь оставаться на волне: какие санкции действуют или будут введены, и что будет предпринято в ответ на них», — написал во вторник лондонский трейдер Investec Bank Plc Джулиан Риммер в комментарии для клиентов.

Рубль упал через несколько дней после публикации одного из самых жестких законопроектов, поскольку инвесторы с опозданием усвоили его детали. Облигации российского государственного банка развития на этой неделе также просели, причем многие ожидают переход к их распродаже перед потенциальными санкциями.

Помимо действий администрации Дональда Трампа на сайте Конгресса представлено не менее восьми законопроектов о санкциях. Пока не говорится о том, может ли какое-либо из предложений Сената продвинуться в сторону принятия, но политическое давление растет.

Хотя санкции являются приоритетом, шансы принять такого рода законодательство в сентябре «незначительны» из-за плотного календаря, сказал во вторник журналистам лидер большинства в Сенате Митч Макконнелл. По словам других топ-сенаторов, какой-либо из законопроектов может быть принят осенью.

Ниже представлено руководство по наиболее важным деталям меняющихся санкций со стороны администрации, а также два основных законопроекта, которые сейчас рассматриваются в Конгрессе.

Санкции, связанные с Северной Кореей: наложены на несколько российских судоходных и других компаний, предположительно участвующих в торговле с Северной Кореей

Экономическое воздействие: ограничено включенными в список компаниями

Санкции за применение химического оружия/отравление на территории Великобритания: вводятся в два этапа, причем первый, который, как ожидается, стартует уже на этой неделе, касается предполагаемого отравления в марте нервно-паралитическим агентом бывшего российского шпиона и его дочери в Великобритании

Экономическое воздействие: первая волна лимитирована ограничениями, связанными с военными технологиями; вторая волна (возможно, последует через 90 дней — прим. автора) может включать в себя радикальные запреты на торговлю с Россией, сокращение дипломатических связей и рейсов государственных перевозчиков, таких как «Аэрофлот», хотя Трамп может отказаться от чего-либо из этого

ПРЕДЛОЖЕНИЯ КОНГРЕССА

S. 2313 (DETER Act, сокращение от Defending Elections from Threats by Establishing Redlines Act, Закон о защите выборов от угроз путем установления ограничений — прим. перев.) был представлен в январе сенаторами Крисом Ван Холленом и Марко Рубио, но в июле получил 12 новых соавторов.

Ключевые положения: ограничения на операции с ведущими государственными банками, включая запрет на корреспондентские счета, бан активов крупных энергетических компаний, таких как «Газпром» и «Роснефть», а также военных компаний, запрет на операции с новым суверенным долгом.

Условия: санкции вступят в силу только в том случае, если американские спецслужбы обнаружат, что Россия вмешалась в предстоящие в США выборы

Перспективы принятия: в последние недели появились признаки того, что сенаторы могут попытаться смягчить самые жесткие предложения, чтобы ограничить ущерб. Председатель комитета Сената по международным делам Боб Коркер из Теннесси, общаясь с журналистами на прошлой неделе, пошутил, что первоначальный законопроект рискует нанести России больший ущерб, чем «тактическое ядерное оружие», и сказал, что ожидает изменений, чтобы гарантировать серьезный законопроект.

S. 3336 был назван одним из его авторов «Биллем из ада» и поколебал российские рынки, когда был представлен Конгрессу в начале этого месяца двухпартийной группой из шести законодателей во главе с сенаторами Линдси Грэмом и Бобом Менендесом.

Ключевые положения: запрет на сделки с новым суверенным долгом, блокирование сделок по всей американской собственности крупных государственных российских банков, санкции против политиков и олигархов, которые «содействуют незаконной и коррупционной деятельности» от имени президента России Владимира Путина, ограничения на инвестиции в крупные энергетические проекты за пределами России, поддерживаемые или контролируемые правительством или государственными предприятиями

Условия: ограничения вступят в силу после принятия закона

Перспективы принятия: план пользуется поддержкой обеих партий, но слушания еще не запланированы.

Интервью с Реми Буржо (Rémi Bourgeot), экономистом, сотрудником Института международных и стратегических исследований, специалистом по финансовым рынкам

«Атлантико»: 10 августа Дональд Трамп дал новый толчок торговой войне, подняв ввозные пошлины на алюминий (20%) и сталь (50%), что повлекло за собой обвал курса турецкой лиры. Торговая война влечет за собой и валютную войну со стороны развивающихся стран?

Реми Буржо: Существует путаница насчет характера валютного режима, в котором мы живем. Валютную политику разных стран, как развитых, так и развивающихся, зачастую интерпретируют как часть валютной войны, которая призвана улучшить их торговый баланс. На самом деле речь идет о достаточно относительном понятии. В большинстве стран,за исключением Азии, существует (иногда очень серьезно) завышенный обменный курс, который отличается большой нестабильностью, но создает временную иллюзию богатства в плане доступа на международные рынки. Только вот формирующееся в результате давление на экономическую деятельность и финансы страны ускоряет коррекцию, причем нередко весьма жесткую.

Таким образом, мы видим повторяющуюся схему валютных кризисов в значительной части развивающихся стран, а также в государствах еврозоны, где вариации курса исчезли в связи с появлением единой валюты. В 2000-х годах упразднение этих вариаций повлекло за собой расхождения в плане реального курса: у южных стран была гораздо более высокая структурная инфляция, чем у северных.

В развивающихся странах стремление к переоцененности валюты является достаточно распространенным явлением, однако здесь все же стоит отметить расхождения между ключевыми регионами. Если в Латинской Америке и на Ближнем Востоке наблюдается ярко выраженная склонность к завышению курсов, в Азии просматривается противоположная тенденция после кризиса конца 1990-х годов. Помимо формирования значительных валютных резервов ключевую роль в решениях большинства азиатских стран по обменному курсу играют интересы промышленности.

На протяжение 1980-х и 1990-х годов в Латинской Америке существовала политика фиксированного официального обменного курса по отношению к доллару, однако из-за разницы в показателях инфляции по отношению к США все это вело к резкому росту реального курса (и повышению цен на товары), а также торговому и финансовому дисбалансу. Пусть даже развивающиеся страны больше не привязывают свою валюту к внешнему ориентиру, они все равно подвержены мировому финансовому циклу, который опирается на схему биполярных инвестиций, эйфории в оценке перспектив этих стран и представляемых ими финансовых возможностей, и, наконец, утечки капиталов. Это означает, что за периодом переоцененности следует резкий спад, а затем валюта долгое время держится на низком уровне, пока не наступает новая фаза эйфории.

У Турции за плечами долгая история завышенного курса и хронического торгового дефицита. В этом плане заявления Дональда Трампа о том, что страна намеренно занижает свой обменный курс, не имеют под собой экономического основания. На самом деле все наоборот. Турецкая лира страдает от систематической переоцененности, пока ситуация не становится попросту невыносимой. Все это ведет к углублению торгового и финансового дисбаланса, а также целой горе частных долгов в валюте до того момента, как лира внезапно не ощущает на себе внешнее давление.

Дело в том, что так уже было во время турецкого кризиса 2011 года на фоне целой череды кризисных ситуаций в развивающихся странах, от Азии до Латинской Америки. То же самое наблюдалось и в 2013 году, когда Федеральная резервная система нормализовала регулирование доллара, что перекрыло приток капиталов и поставило в трудное положение страны, которые зависели от него в финансировании дефицита внешней торговли. С 2013 года Турции удалось значительно сократить этот дефицит. Как бы то ни было, долги в валюте, которые доходили в некоторые годы до 10% ВВП, подрывают стабильность страны, в том числе с точки зрения политики кредитования подъема экономики. Накопленные долги в долларах и евро становятся причиной спада курса валюты, который еще больше обострили заявления Дональда Трампа.

Рост турецкой экономики за последние годы опирался на кредиты и пузырь в недвижимости. В отличие от ряда других государств (прежде всего, в Юго-Восточной Азии), чьи центробанки предвидели спад интереса и недоверие мировых рынков по отношению к развивающимся странам в результате укрепления доллара и подъема американских ставок, в Турции реакция была запоздалой и, скорее, оборонительной, что связано с нежизнеспособной стратегией подъема экономики и большими долгами предприятий в иностранной валюте. В ситуации валютного кризиса центробанку не стоит гнаться за рынком капиталов с резкими, но запоздалыми повышениями ставок или пожертвованием недостаточного объема валютных резервов. Если валютный кризис уже начался, эти стратегии зачастую не дают результатов.

— Как понимать действия ряда развивающихся стран во главе с Турцией, которые стремятся к девальвации их валюты?

— В первые годы после начала мирового финансового кризиса появилась любопытная теория о разрыве между оказавшимися в тяжелом положении развитыми государствами и развивающимися странами, чьи высокие показатели роста тогда словно бросали вызов кризису. Как бы то ни было, ситуация быстро развернулась в обратную сторону после того, как положение дел в Китае ухудшилось, а шедшие в сторону развивающихся стран огромные волны капитала начали иссякать. Китай очень активно манипулировал своим обменным курсом с начала 1990-х годов до 2005 года, однако затем провел переоценку под давлением американского Конгресса. Последние пять лет давление рынка на юань подталкивает его не к повышению, а к понижению. Китайские власти же пытались ограничить спад курса валюты и утечку капиталов. В то же время за последние несколько месяцев тенденция к снижению курса стала инструментом в торговом конфликте с США: китайские власти дают понять, что могут легко позволить юаню упасть в цене, дав волю силам рынка в отчет на таможенные меры.

Отношение к обменному курсу чаще всего связано с политическим весом интересов производственной отрасли. Они играют большую роль для таких государств, как Китай, однако для многих других развивающихся стран их значение куда ниже. Так, в странах-экспортерах нефти и газа это влияние обычно равно нулю, и отношение к обменному курсу мало принимает во внимание промышленное развитие. Так, например, обстоят дела в России, где курс рубля до 2014 года тормозил промышленное развитие страны, несмотря на ее большой научный потенциал. В таких случаях отношение к обменному курсу полагается на баланс торговых (прежде всего, энергетических), бюджетных и финансовых аспектов с небольшим вниманием к промышленному вопросу.

Бразилия представляет собой своего рода промежуточный случай, поскольку является экспортером сырья, однако промышленный сектор обычно играет в ней очень важную роль. Там сформировались очень эффективные отрасли промышленности, о чем свидетельствует в частности успех «Эмбраэр» в авиастроении.

Отношение к политической игре заметно изменилось за последние 30 лет, и страны-экспортеры обычно очень рады завышенному обменному курсу по отношению к возможностям их промышленности или, по крайней мере, не возражают против него.

Интересно также, что эта логика касается стран, которые лишены энергетических ресурсов. В частности Турции. Турецкая экономика опирается на очень динамичное потребление, которое подталкивается вперед активным использованием кредитов городским населением (сформировалось в результате массового переселения из деревень за последние десятилетия). Структура турецкой экономики сконцентрирована на массовом потреблении, направленных на крупные инфраструктурные проекты инвестициях и пузыре на рынке недвижимости. Некоторые из этих элементов прослеживались во время испанского кризиса, пусть и при несколько других обстоятельствах. В турецкой экономике наблюдаются интересные показатели производительности, в частности в том, что касается субподряда для крупных международных предприятий (прежде всего, в автомобилестроении), однако ей не удается сформировать собственные бренды в промышленности, если не считать текстиля и бытовой техники.

— Нет ли здесь парадокса, если учитывать, что другие валюты вроде евро и йены тоже существенно сдали позиции по отношению к доллару за последние годы? Не является ли наше восприятие этих валютных колебаний парадоксальным или, как минимум, неполным? О чем оно говорит?

— В развитых странах действуют примерно те же тенденции, что и в развивающихся. Речь идет о фазах очень серьезного валютного дисбаланса, которые корректируют массовые движения валюты в том или ином направлении на протяжение периода в 5-10 лет. Так, например, в еврозоне курс пошел вниз только с 2014 года, когда ЕЦБ, наконец, изменил валютную политику через семь лет с начала кризиса. На доллар давила политика ФРС, однако затем его позиции упрочились после того, как другие центробанки пошли на снижение ставок. На фоне снижения курса мы видим, что еврозона развивается в сторону модели активного экспорта, пусть даже расположенные на ее юге государства концентрируются на экспорте среднего и нижнего уровня.

Наблюдателям свойственно рассматривать формирующие статус-кво параметры как некую константу. На самом деле они меняются, хотя и могут оставаться в одном положении определенное количество лет. Перекрестное развитие валютной политики в США и еврозоне не может сохраняться естественным путем в силу существующего серьезного дисбаланса, который только усиливается. Кроме того, мы наблюдаем в еврозоне логику, которая в экономическом и политическом плане близка к логике формирования золотого стандарта в конце XIX века (взамен более тонким договоренностям о хождении серебра) или введения фиксированного обменного курса по отношению к доллару в латиноамериканских странах в 1980-1990-х годах.