Карабахский конфликт, разразившийся на исходе двадцатого века, как и Черный январь (20 января 1990 года), прервавший десятки молодых и немолодых жизней, стали чертой водораздела в судьбах многих граждан нашей страны. Незатухающий и поныне очаг армяно-азербайджанского противостояния продолжает тлеть, отравляя своим смардным дымом не только настоящее, но и будущее жителей региона. В огне Карабаха, в трагических событиях Ходжалы и других его страшных последствиях погибли тысячи молодых, так и не успевших повзрослеть. Возможно, кто-то из них стал бы спасителем человечества, найдя лекарство от смертельных болезней, а кто-то смог бы расширить границы познания, открыв пути в новые измерения… Считается, что и случайность есть проявление закономерности и что ничего не происходит просто так. Отсюда поражающая порой взаимосвязь дат и событий. В человеческих судьбах эти переплетения, на первый взгляд, незаметны, и лишь по прошествии времени обнаруживается их глубинный смысл.
Элеонора АБАСКУЛИЕВА
У Черного января разные лики. Для меня это фигурка молодой женщины, потерянно бродившей на следующий после 20 января день с девочкой лет шести-семи по мрачным коридорам издательства «Коммунист» (так называлось в советские времена издательство «Азербайджан»). Это была врач «Скорой помощи» Гюльтекин Аскерова, на чье дежурство пришелся трагический для азербайджанского народа день. Она пришла к нам в редакцию газеты «Бакинский рабочий», чтобы рассказать о том, что ей, человеку, родившемуся и выросшему в советской стране, казалось чудовищным: советские солдаты стреляли в советских же людей. Она требовала, чтобы мы написали об этом. Мы дали ей несколько листов бумаги, ручку и попросили изложить все, что случилось с ней той ночью.
Гюльтекин рассказала о том, как в первом часу ночи на станцию «Скорой помощи» поступил вызов. Сообщалось (видимо, звонил кто-то из жителей соседних домов) о том, что возле гостиницы «Нахчыван» (сегодня «Хаят-Редженси») слышны стрельба и крики. Медики поехали на вызов. Увиденное показалось ей настоящим Апокалипсисом: стоны раненых, лязг гусениц танка, ведущего прицельный огонь по бегущим людям. Она услышала крик и бросилась туда, откуда он шел. Добежав, поняла, что опоздала. Вокруг лежали одни мертвые. Гюльтекин растерянно оглядывалась, в сознании никак не укладывалось увиденное. Врач «скорой» стала по одному проверять, жив ли хоть один из тех, кто не шевелился. И вдруг почувствовала озноб, морозом охвативший ее тело. Мальчишеский голос кричал кому-то: «Не стреляй! Это «скорая». Потом она поняла, что чудом осталась жива. Это первое свидетельское показание о событиях Черного января в газетах опубликовано не было. С вводом чрезвычайного положения газеты были закрыты, а после того, как они стали выходить, военная цензура материал к печати не допустила. Больше мы с Гюльтекин не встретились. Тем, кто помнит конец 80-х и начало страшных 90-х, не надо рассказывать, почему.
Разделенное с другим горе —
вдвое меньше
Литовский журналист Ричардас Лапайтис — человек в нашей стране известный. Дотошного газетчика в Азербайджан привело качество, без которого не стоит выбирать эту профессию — стремление самому разобраться в том, что кажется непонятным. Ему, изъездившему Советский Союз вдоль и поперек, побывавшему на севере России, Урале, Дальнем Востоке, в Чечне в самый разгар войны и за рубежом — в Англии, Шотландии, Ирландии, не поддающейся объяснению казалась патологическая ненависть жителей Армении к своим соседям — азербайджанцам. Она проявлялась всюду, с кем бы он ни общался. Любой рассказ об истории Армении или прогулка по столице превращались в обличение «вероломных» соседей — турок и азербайджанцев. Ричард внимательно слушал хозяев, но про себя решил, что обязательно съездит в Азербайджан, чтобы посмотреть, что же это за люди, к которым с такой ненавистью относится другой народ. Да и жившие в то время в Вильнюсе армяне с ювелирной точностью вводили в литовское общественное сознание идею неполноценности соседей, их неразвитости и отсталости. Ехать в Баку журналист побаивался, но характер и профессионализм взяли свое. Такая возможность появилась только в феврале 1992 года. Вместе с несколькими журналистами в те страшные зимние дни ему удалось побывать в Агдаме, куда свозили трупы погибших из Ходжалы — раненых, истерзанных, изувеченных. Среди погибших были не только военные, но и женщины, дети, старики. Вернувшись в Баку, Лапайтис зашел в издательство «Азербайджан», познакомился с журналистами республиканских газет, рассказал о том, что видел на карабахском фронте, где побывал.
В Азербайджан он приезжал еще пять-шесть раз — в Ходжалы, Садарак, Нахчыван, встречался с Гейдаром Алиевым, возглавлявшим в то время Верховный меджлис Автономной Республики. После каждой из поездок ему с трудом, но все же удавалось напечатать статьи и снимки о том, что он видел, в тогдашних литовских изданиях «Нямунас», «Швитурис», «Республика», «Лиетувос ритас». Давление, по словам Лапайтиса, на некоторых редакторов оказывалось огромное. Второй раз в одной и той же газете опубликовать что-то о реалиях карабахского противостояния, основанных на фактах, увиденных им самим во время фронтовых поездок, не удавалось. Ричард оказался единственным, кому удалось опубликовать в прессе правду о том, что армяне, пытаясь захватить Садарак, применили химическое оружие, запрещенное международными конвенциями. 19 мая прошлого года Лапайтис написал в азербайджанские СМИ: «Здравствуйте! Это первая статья в истории Литвы о химическом оружии, до этого времени слышал лишь отказ! Это официальная газета Литвы (дается ссылка на газету «Литовас Зиниос», где опубликована статья. — Авт.). Я рад, что, наконец, люди узнали правду о химическом оружии. 18 лет никто не хотел печатать эту статью. Конечно, она очень опоздала, но, наверное, в мире что-то изменилось, если пресса Литвы осмелилась это напечатать. Оккупация Азербайджана должна быть прекращена».
Последний раз мы виделись с ним недавно, на третьем Съезде азербайджанцев мира, проходившем в Баку в начале июля. Каждый раз приезжая, он поражается тому, как хорошеет полюбившаяся ему страна, восхищается новостройками и Приморским бульваром, куда мечтает привезти свою семью — жену Довиле и полуторагодовалого сынишку. На одну из встреч его привез глава пресс-службы Центра стратегических исследований Анар Гусейнов, с которым он тоже подружился за эти годы. Похоже, встреча с Анаром навела Ричарда на тему азербайджанского гостеприимства. Во время прогулки по городу он рассказывал о том, как каждый раз, будь то в Баку или в регионах, поражается не только всем тонкостям этого, как ему кажется, священнодействия, но и абсолютной искренности проявляемых людьми чувств. Так всплыли воспоминания о студенте художественного училища им. Азима Азимзаде, который в тяжелые 90-е годы приютил его у себя в съемной квартирке. Потом они виделись во время приезда литовского журналиста в Нахчыванскую Автономную Республику. После интервью с главой нахчыванского парламента Гейдаром Алиевым общенациональный лидер спросил: «Что я могу сделать для вас?» «И тогда, — рассказывает Ричард, — я попросил, чтобы меня, если можно, отвезли в Ордубад, к моему другу — художнику. Просьбу, конечно, исполнили, но потом, к сожалению, я потерял с ним связь, о чем жалею доныне». Так я впервые услышала о Шахине Бабаеве, художнике из Ордубада.
На прогулке у меня не было с собой ни диктофона, ни блокнота, но не сохранить в памяти то, что рассказывал Ричард, было невозможно. Так случилось, что первый приезд в Баку для него начался не лучшим образом — литовского журналиста ограбили: отобрали деньги, вещи, фотоаппарат грабителей не прельстил. Наверное, понимали, что в Баку, потрясенном кровавой январской расправой над мирными жителями, враз обедневшем из-за гигантской инфляции, потерявшем веру и надежду в страну, на благо которой жили и трудились десятки лет, вряд ли найдутся желающие приобрести этот предмет роскоши по тем временам. Он уже не помнит, как оказался возле мечети Тезе пир. А увидев, конечно, остановился. Потом достал фотоаппарат. Подбежал кто-то из служителей и начал говорить, что снимать запрещено. Ричард не стал настаивать и закрыл объектив. Стоящая недалеко группа ребят что-то стала говорить молле на азербайджанском языке, после чего он ушел, недовольно ворча. В той группе был и Шахин, который подошел к иностранцу и на ломаном русском спросил, откуда тот. Так и познакомились. Ребята пригласили гостя погулять с ними по Приморскому бульвару.
Шахин спросил Ричарда, где он остановился, и, узнав про его нерадостную историю, пригласил к себе, на квартиру, которую он снимал один после гибели брата. Так они прожили несколько дней с литовским гостем на шахиновскую стипендию. Шахин показался журналисту подавленным, говорил мало, и не из-за плохого русского, а из-за горя, которое рвало ему душу. Ричарду даже показалось, что новый друг может покончить собой. Он рассматривал его картины — виды родного Шахину Ордубада, ученические этюды будущего художника, наброски, как мог пытался отвлечь парня, которого полюбил — за негромкую доброту, а еще больше за то, что Шахин, как и Ричард, пытался во всем дойти до сути. После 20 января ему, как и всем его соотечественникам, необходимо было разобраться во многом. Уезжая, Ричард спросил: «Не мог бы ты продать мне одну твою картину?» и показал на полотно с изображением Иисуса Христа. Шахин ответил: «Нет, продать не могу, а вот подарить могу».
А потом Шахин Бабаев получил письмо: «Шахин, большое спасибо тебе за все. Ты такой человек, каких мне редко приходилось встречать. Благодарю судьбу, что она меня свела с тобой. Не знаю, что я бы делал, если бы не ты. Трудно сказать, когда мы снова встретимся. Но когда буду смотреть на твою картину, я всегда буду вспоминать гостеприимную азербайджанскую землю, своих друзей и странные совпадения. Ради этого стоит жить. А сейчас прощаюсь с тобой и желаю тебе удачи. Жизнь прекрасна, если будешь искать красоту. Не мучай себя вопросом, кто я был такой. Это не так важно. Я всего лишь человек, но ужасно любящий мир!!! До свидания, Шахин! Твой друг Ричард. 1992.03.18. Баку–Вильнюс».
Все эти годы картина находится в доме литовского журналиста. Он вопреки своим жизненным установкам даже не пытается понять, почему ему так спокойно, когда он смотрит на Иисуса Христа, изображенного Шахином. Об этом же говорят его гости и домочадцы. Ричард уверен, что после появления в его жизни этой картины изменилось многое и в его судьбе — ребенок, о котором он мечтал долгие годы, он строит дом, такой, который ему раньше грезился в мечтах, и многое другое, о чем он не говорит вслух. Он был в командировке, когда квартиру журналиста, уже в Вильнюсе, ограбили. Когда родные сообщили ему об этом по телефону, он только спросил: «Картину забрали?» Услышав отрицательный ответ, успокоил: «Ничего. Все будет хорошо».
В прошлом году азербайджанские СМИ получили от Ричарда Лапайтиса письмо, в котором он извещал о том, что на четырех языках — азербайджанском, литовском, русском и английском открыт информационный сайт www.azeri.lt, посвященный азербайджанцам Литвы. Учредитель — наш соотечественник Кямал Зулфиев, живущий в Вильнюсе, а главный редактор Ричардас Лапайтис. Сегодня этот сайт, завоевавший доверие посетителей Всемирной паутины, — еще одно информационное окно в мир для Азербайджана. И одновременно — нить, объединяющая литовский и азербайджанский народы.
И С Ричардом, и с Шахином мы не раз говорили о том, как важны такие вот человеческие контакты, мозаика которых превращается в широкое полотно межгосударственных связей. При всей значимости больших мероприятий, проводящихся на международном уровне, прочность им придают человеческие взаимоотношения, вносящие в них элементы искренности и доверительности. Тем более это нужно сейчас, когда мы живем в новых независимых государствах, и порой проблем у каждой страны хватает, поэтому мало интересуемся друг другом. Да и с помощью высоких технологий — Интернета с его социальными сетями легко создать неверное представление о том или ином народе, внося сумятицу в умы. Личные контакты, даже в XXI веке, ничто не заменит.
Брат шехида
Шахин, как и Ричард, не мог найти друга, потому что у обоих поменялись адреса. Шахин теперь живет в Москве, а Ричард в новом доме. Шахина Бабаева мы нашли с помощью постпредства Нахчыванской Автономной Республики в Баку. Он брат шехида Рагима Бабаева — двадцатилетнего студента АзИНЕФТЕХИМа — Азербайджанского института нефти и химии (так в те времена называлась нынешняя Азербайджанская государственная нефтяная академия). Я прошу младшего брата рассказать о старшем, навечно оставшемся молодым.
«У нас была обычная семья: отец — радиоинженер, мать работала в детской больнице. Мы с Рагимом поступили учиться: он — в АзНЕФТЕХИМ, я — в училище им. А.Азимзаде. Сняли комнату на тогдашней улице Димитрова, 38. Ну а дальше карабахские события. Брат был общественником по натуре. У него было много друзей, они постоянно собирались, обсуждали все события, без конца спорили, а потом приходили к единому мнению. Его друзья и сейчас поддерживают со мной отношения. Рагим вместе с ними решил создать отряд обороны и поехать защищать жителей Карабаха от распоясавшихся армян. За несколько дней до январских событий брат простудился — кашлял, чихал, я ему травы заваривал. Даже не помню, как он ушел в ту ночь. По улицам ехали машины, кто-то кого-то звал. Он ушел. И больше не вернулся. Мы с ребятами искали его до 24 января, обошли все больницы, морги. Не нашли. Родителям не сообщал, все думал, что найду, раненого, но живого. 24 января один из врачей больницы имени Семашко, наш знакомый, сообщил, что его труп привезли солдаты из военного госпиталя. При нем ничего не было, хотя он всегда носил с собой документы и ключи. Потом его товарищ Бахаддин рассказал, что они были возле Сальянских казарм вместе с другими ребятами, когда танки начали по ним стрелять, Рагим присел, чтобы Бахаддин, взобравшись на него, перелез через стену. Но сам уйти не успел. Своего первенца я назвал Рагимом. А больше ничего для брата сделать не смог». Он горестно замолкает, и я понимаю, каким его увидел Ричард после этой страшной трагедии. И не могу спросить, были ли у него мысли о самоубийстве. Спрашиваю о Ричарде. И Шахин рассказывает историю знакомства, которую я уже знаю.
— Чем вам так понравился Ричард?- спрашиваю я и уточняю: «Вы пригласили незнакомого человека в дом, иностранца к тому же, да и времена тогда были такие, что не до гостеприимства». Похоже, мои уточнения он мысленно отметает как несущественные или просто они кажутся ему не заслуживающими внимания, поскольку аргументы выглядят неубедительными, и сразу переходит к ответу на вопрос.
— Меня Ричард расположил к себе тем, как он воспринимал чужое мнение — выслушивал внимательно, сравнивал с тем, как представлял сам или что говорят об этом предмете другие люди. Думал, не торопился с выводами. Мы с ребятами как-то пошли в Тезе пир на пятничную молитву, тогда я его и встретил. В мечеть ходили не потому, что были глубоко религиозны. Наверное, после того, что произошло в январе, искали точку опоры в вечном. Я рассказывал ему об исламе, о котором он, как и большинство западных людей, имел превратное представление, объяснял, как понимал сам, причины исламофобии, говорили об искусстве. У нас с ребятами было нечто вроде кружка, в котором мы изучали то, что раньше было закрыто для нас, — старинные народные ремесла, суфизм и многое другое. Я мало видел людей, которые умели так слушать, как Ричард, и так понимать другого. Он блестяще умел анализировать представленные факты. И еще мне нравилось, что он очень открыт людям, миру, очень восприимчив. Это тоже не каждому дано. При этих словах Шахина мне вспомнилась строчка из e-mail Ричарда: «Я думаю, что счастье прячется в душе человека, и если она открыта, свет в нее попадает легко…».
— А почему вы нарисовали портрет Иисуса Христа, а потом подарили его Ричарду?
— Время было такое, что в душе все перевернулось, чувства разные, гибель брата. Я много думал, размышлял. В учении пророка Исы меня затронула его идея о необходимости прощать. Так родилась эта картина. Отнес ее в училище, показал. Никогда у моих работ не было столько народу. А потом подарил ее Ричарду.
— Над чем вы сейчас работаете?
— Я перестал рисовать с тех пор. Поступил на исторический факультет БГУ, хотелось по-настоящему разобраться в том, что произошло со страной, с народом, всеми нами. Узнать о причинах, найти корни, понять, куда ведет путь, на который мы вступили, и оглянуться на тот, что у нас за спиной. Теперь понимаю, что это было правильное решение. Хотя историей тоже не занимаюсь. Поработал немного в школе в Ордубаде, не зацепило, ушел. Работаю вместе с товарищами в Москве, в торговле, бухгалтером, есть у нас и в Украине, в городе Николаеве, отделение — там я занимаюсь кадрами. Раз в год с семьей приезжаю в Ордубад повидать родителей, сестру. Так что вы меня удачно застали. А картины не пишу. Только фотографирую. Говорят, получается. Несколько моих работ с видами родного города даже поместили в изданной в Москве книге, посвященной Ордубаду.
— Как вам живется на чужбине?
— Вы знаете, сейчас полегче. Раньше отношение к нам, азербайджанцам, и в России, и в Украине было, прямо скажем, не очень хорошее. Результат работы наших соседей — армян. Но мы тоже многому научились за эти годы. В Николаеве есть наша диаспорская организация, лидер которой Эльшан Абдулла много делает для того, чтобы жители это города, да и другие люди, скажем, в социальных сетях узнали правду о нас. Армяне распространяли чудовищную ложь про Ходжалы, вплоть до того, что показывали фотографии зверств, которые там творились, и говорили, что это жертвы азербайджанских бандитов. Но сейчас положение сильно изменилось. Мы рассказываем тем, кто рядом с нами, о нашей культуре, истории, обычаях, искусстве, о соотечественниках, которыми гордимся. А таких немало. Но их надо знать нам самим. Не надо только ругать армян и стараться, чтобы все остальные их ненавидели. Это невозможно. Но сделать так, чтобы уважали тебя, твой народ, твоих талантливых земляков, — зависит только от нас. Для того, чтобы добиться такого отношения к себе, нужно ни много ни мало быть образованными современными людьми. Мне так кажется.
И второе, что удивляет всех, кто бывал в нашей стране или сталкивался с нашими соотечественниками по работе или еще где, — терпимость, уважение к друг другу, кем бы ты ни был по национальности или религии. Вот Эльшан — талыш, но он ощущает себя, да и является в действительности азербайджанцем, гражданином Азербайджана, и все его так воспринимают. Ну а те, кто побывал в Баку или в регионах, поражаются, что у нас на двух соседних улицах можно увидеть и мечеть, и синагогу, и православный храм. Я не просто как человек, который бывал в других странах, но и как историк хорошо знаю, что такую обстановку встретишь далеко не в каждом обществе. Недавно я был в Иране (отцу делали операцию) и поразился тому, что очень много наших соотечественников заняты там, как говорится, на черных работах, нет школ на азербайджанском языке, Тебриз по ухоженности и архитектурной застройке сильно уступает Баку. Поэтому я всегда стараюсь объяснить своим собеседникам, откуда это в нашем менталитете, и всегда рассказываю о ценностях ислама, о том, что наша религия с уважением относится к другим конфессиям, не случайно ведь в исламе признаются и пророк Иса, и другие пророки. Ричард, когда я рассказал ему об этих особенностях, понял, почему я написал картину, на которой изобразил Иисуса Христа.
Аскер — значит воин
В 1992 году Ричард Лапайтис, вернувшись с карабахского фронта, зашел в редакцию «Бакинского рабочего», где я тогда работала. Говорили о том, что происходило в политике и, конечно, на фронте. Обычно не очень веселый в те времена Ричард на этой встрече выглядел особенно подавленным. Я спросила, что случилось, и он рассказал о том, как армяне на его глазах из гранатомета практически сожгли женщину-врача, пытавшуюся вытащить с нейтральной полосы раненого. Представилось, как на белом снегу лежит маленькая фигурка. Говорить не хотелось. Ричард попрощался и ушел. И вдруг меня пронзило, что я не спросила ни имени, ни фамилии этой девушки. Лапайтиса я догнала у лифта (к счастью, лифты в издательстве приходилось ждать). «Как ее фамилия?» — выдохнула я. — Гюльтекин Аскерова, — сказал Ричард и, не проронив ни слова, уехал.
Национальный герой Азербайджана Гюльтекин Аскерова погибла в возрасте чуть больше 30 лет, а ее дочери Амине было тогда девять. Кстати, обе женщины, ставшие Национальными героями Азербайджана, носят фамилию Аскерова. Вторая — наша коллега Салатын, расстрелянная армянскими боевиками при выполнении редакционного задания. Весьма знаковая у женщин — Национальных героев и фамилия. Аскер — значит воин.
