На прошедшей неделе в Московском центре Карнеги обсуждали отношения Афганистана, Индии и Пакистана, доклад делал Петр Топычканов — сотрудник программы Центра «Проблемы нераспространения». Речь шла о ситуации в Афганистане сегодня, об отношениях «Исламского государства» (террористическая организация, запрещенная в России) и «Талибана», о болезненной реакции Кабула на слова российского посла о наличии общих интересов у России с талибами и о третьей международной конференции «Диалог между Афганистаном и Центральной Азией», которая прошла в середине декабря в Мазари-Шарифе. «Фергана» предлагает основные тезисы доклада Петра Топычканова, записанные от первого лица.
* * *Я оказался в Таджикистане в октябре прошлого года, когда талибы и другие группировки взяли штурмом Кундуз. Мы обсуждали эти события, и у меня возникло ощущение, что люди снова почувствовали запах войны. Мирные граждане, преподаватели филиала МГУ в Душанбе, других университетов испытывали не самые приятные чувства от того, что угроза близка, а защищенность таджикско-афганской границы не так надежна. И взгляды их были устремлены не на Афганистан, сможет ли он решить эту проблему, а на Россию, насколько она в состоянии обеспечить безопасность. И я наблюдал, с каким уважением, если не сказать, пиететом, смотрели жители Таджикистана на представителей нашей дивизии, как охотно с ними общались. Хотя до этого в местных СМИ и блогах звучали не самые лестные оценки действий нашей дивизии.
В декабре прошлого года я оказался в Афганистане, на третьей международной конференции «Диалог между Афганистаном и Центральной Азии», куда впервые была приглашена достаточно большая российская делегация. И это означало, что внимание к российскому голосу в рамках этого диалога значительно выросло: на первой конференции не было ни одного представителя РФ, на второй россияне были, но к их словам не прислушивались.
Конференция
В конференции приняли участие делегации из России, Казахстана, Таджикистана, Кыргызстана, Турции, Индии,Ирана, присутствовал глава консульства Узбекистана из Мазари-Шарифа, один человек представлял Пакистан. Не было никого из Туркменистана и Китая. Конференция проводилась на средства американских и европейских спонсоров, на ней присутствовали представители США и европейских международных организаций, и тем интересней, что к диалогу была привлечена большая российская делегация.
Казахстанская делегация, в которую входили представители казахского Института стратегических исследований (КИСИ) при администрации президента, была очень активна. Они предлагали Афганистану инфраструктурное участие в совместных проектах, подчеркивая, что с Казахстаном Кабулу сотрудничать и выгоднее, и удобнее, чем с Россией. Так, г-н Ерлан Карин, директор КИСИ, подчеркнул, что пропускная способность казахских портов на Каспии 10 млн тонн, а российских – всего два миллиона. Казахская делегация не упоминала китайский проект «Шелкового пути», но мне показалось, что участие Афганистана интересует Астану именно в этом контексте.
Посол Казахстана в Афганистане Омиртай Битимов даже заявил, что для афгано-казахской дружбы не имеет значения, установится ли в Афганистане исламистский или коммунистический режим. Важно, что это дружественная страна. После этих слов по залу пошел шепот: кто-то заулыбался, кто-то возмутился.
Делегация Кыргызстана делала акцент на гуманитарной, образовательной сфере сотрудничества, но и в том, что они предлагали и продвигали, не было ни российских денег, ни российских идей. Например, в составе делегации был директор Нарынского филиала Университета Центральной Азии, построенного на средства фонда Ага Хана (договор о создании Центральноазиатского университета с центром в Хороге и филиалами в Казахстане (близ города Текели, Алматинская область) и Кыргызстане (Нарынская область) был подписан президентами этих стран с Ага Ханом еще в 2000 году. – Прим. «Ферганы».). Г-н Кравченко, директор киргизского филиала, рассказал, что это новое учебное заведение, ориентированное на регион, что у них есть свои школы для подготовки абитуриентов, а образование нацелено на получение гуманитарного знания, на котором и основан региональный диалог и политическое сотрудничество стран Центральной Азии и Афганистана. Вообще было понятно, что Университет – богатый проект, здания филиалов были построены с нуля по оригинальному архитектурному проекту (только на строительство казахстанского филиала было выделено 250 млн долларов. – Прим. «Ферганы».), у Университета есть свой вертолет и даже, как было сказано на конференции, скоро появится собственный самолет. На этом фоне российское университетское присутствие в Центральной Азии явно проигрывало.
Любопытно, что сами афганцы оказались не очень довольны тем, как развивается сотрудничество с Центральной Азией. Так, г-н Хашем Расули (Hashem Rasuli) отметил, что «у нас есть только один рейс в неделю из Афганистана в Центральную Азию, это Кабул-Душанбе, и тот летает полупустой». Г-н Расули сказал, что торговый оборот между Афганистаном и Центральной Азией и Россией, вместе взятыми, меньше, чем с одним только Пакистаном, и задал риторический вопрос: если афганские трейдеры не опасны для Индии, Турции или США, то почему они так опасны для Центральной Азии? «Они же не ИГИЛ».
Говорить об экономических последствиях конференции трудно: хотя пара сессий и были посвящены бизнесу, но задачи договариваться на полях диалога не было. Акцент делался на гуманитарной сфере, на политический диалог, в котором заинтересованы все стороны.
Однако несколько участников заметили, что между Центральной Азией и Афганистаном нет политического диалога, нет попыток понять, какие вызовы являются общими и несут опасность всем странам региона. Ведь у каждого центральноазиатского государства есть свое представление об экстремизме, о решении водного вопроса или пограничных споров. Но афгано-центральноазиатский диалог закладывает основу для такого разговора, и я это почувствовал: стороны начинают слушать друг друга, говорят на общем языке.
Вид на Мазари-Шариф из отеля, где проходила конференция. Фото Петра Топычканова
Афганистан – часть Западной, Южной или Центральной Азии?
На конференции словно апробировалась идея создания особого геополитического пространства, которое бы объединило южноазиатские государства, Афганистан и Центральную Азию. Но эта идея по-разному преподносилась представителями Индии, Пакистана, Ирана и Казахстана.
Казахстан настаивал на том, что Афганистану выгодно налаживать сотрудничество с Астаной, чтобы реализовать планы развития торговли с Центральной Азией, и что использование казахской инфраструктуры более выгодно, удобно и перспективно, чем российской.
Взгляд из Ирана несколько удивил. Профессор тегеранского университета, с которым я часто пересекался по вопросам стратегического сотрудничества России и Ирана, сделал заявление, которое совсем не ложится в канву этого стратегического партнерства между Тегераном и Москвой. Он сказал, что в регионе существует целый ряд организаций, созданных по инициативе нерегиональных стран, например, ШОС (Шанхайская организация сотрудничества), ОДКБ (Организация Договора о коллективной безопасности) и СААРК (Ассоциация регионального сотрудничества Южной Азии). И необходимо создать свою региональную организацию, где не было бы влияния внешних сил. Иранцы эту идею уже тестируют на разных площадках, иногда называя регион «Западная Азия», которая бы объединяла Сирию, Иорданию, частично государства Ближнего Востока, Иран, Афганистан и Таджикистан. В разных версиях в «Западную Азию» входит то одно, то другое центральноазиатское государство, но никогда – все пять.
Представители Индии, наоборот, продвигают идею «Южной Азии», которая бы соединила торговыми путями Индию и Афганистан.
Пакистан же, не отвергая схему, предложенную индийцами, считает, что этот проект нужно расширить: не Индия-Афганистан через Пакистан, а Бангладеш – Индия – Пакистан – Афганистан, тем самым Индия перестанет играть лидирующую роль, а станет лишь частью регионального объединения.
Для самого Пакистана приоритетными остаются проекты, которые строятся совместно с Китаем. Но известно, что эти проекты обходят Афганистан и не дают возможности Пакистану инвестировать на афганском направлении.
И в этой связи один из афганских экспертов сформулировал одну из проблем: Афганистану трудно понять, частью какого региона им нужно считать себя: Южной, Западной, Центральной Азии, Ближнего Востока, — и на какую инфраструктуру ориентироваться. И действительно, по итогам конференции у меня сложилось впечатление, что есть проблема внешнеполитической идентичности Афганистана.
При этом все, кто предлагал новую региональную модель, пытались представить Афганистан частью пространства, для которого Россия не является естественным продолжением.
Афганистан в декабре
Традиционное представление о том, что боевые действия в Афганистане ведутся в весенне-летний период, а осенью и зимой все затухает, — в этом году не подтвердилось. Это признали на официальном уровне и американские, и афганские военные. Активность боевых действий осенью и зимой осталась такая же.
Петр Топычканов — сотрудник программы «Проблемы нераспространения» Московского Центра Карнеги, старший научный сотрудник Центра международной безопасности ИМЭМО РАН, эксперт Российского совета по международным делам, участник Программы оценок стратегической стабильности (США) и «Южно- и Центральноазиатского проекта» Йоркского центра азиатских исследований (Канада). Кандидат исторических наук.
Американцы объясняют это тем, что идет первый год, когда всю ответственность за безопасность в стране взяли на себя вооруженные силы Афганистана, и «Талибан», как и так называемое «Исламское государство» по разным причинам испытывают их на прочность.
Террористическая активность не затихает: во время конференции в Мазари-Шарифе произошел теракт за два квартала от нашего отеля, хотя для губернатора провинции Мухаммада Атанура это было статусное, важное мероприятие, и он специально выделил участникам свой кортеж и охрану. Постоянно приходили сводки о терактах в различных районах Афганистана, о подрывах и обстрелах, о том, что бойцы так называемого ИГИЛ взяли контроль над тем или иным населенным пунктом.
Присутствие западных военнослужащих или контрактников незаметно, их привлекают только в особых случаях, например, когда проезжает кортеж афганского президента или высокопоставленного чиновника. На улицах безопасность обеспечивается вооруженными силами и полицией Афганистана.
Обмундирование, машины у них западное, а автоматическое оружие – наше, российское, как показавшее бОльшую эффективность. Ценятся не только «Калашниковы», но и российские пистолеты. У меня был личный разговор с охранником губернатора провинции Балх, и он рассказал, что оружие они приобретают сами, на свои деньги, как и боеприпасы, и пожаловался, что все очень дорого, и достать непросто.
Россия же не может начать масштабные поставки оружия в Афганистан: во-первых, это может быть сделано только на деньги спонсоров, например, Индии; во-вторых, ситуация в Афганистане нестабильна и непредсказуема, а значит, неизвестно, в чьих руках может оказаться оружие. Кроме того, есть сомнения в способности ВС Афганистана удержать контроль над территорией республики.
Та же позиция, к слову, и у Индии, которая сейчас оплачивает поставку российских вертолетов в Афганистан. В Дели считают, что и дальше будут финансировать поставку российского вооружения, но ограниченно и строго адресно, потому что так же, как и россияне, не уверены, что это вооружение завтра окажется в надежных руках.
Присутствие западных сил
Где заметно присутствие западных стран? Над Кабулом висят два аэростата, в Мазари-Шарифе я видел один аэростат на аэродроме, его поднимают в особых случаях. Аэростаты выполняют роль беспилотников, они напичканы камерами. Вторая их функция, и об этом писали и американцы, — демонстративная. Наличие аэростата над городом посылает сигнал жителям, что ситуация под контролем и любые противозаконные действия будут предотвращены, а нарушители наказаны.
Аэростаты недавно используются, пока это эксперимент, но он уже привел к жертвам, в том числе среди военнослужащих: в прошлом году военный вертолет зацепил трос аэростата в Кабуле, погибли люди.
Присутствовавший на конференции бывший заместитель министра обороны США сказал, что если афганские силы безопасности успешны, только когда действуют по подготовленному плану, а в экстремальных ситуациях теряются, то у американской стороны – свои слабые стороны: разведка, слабая поддержка с воздуха и сокращенный состав вооруженных сил и наземных спецслужб. План оставить в стране только один батальон на территории американского посольства был пересмотрен лишь в конце прошлого года.
Сократили свое присутствие в городах и регионах Афганистана не только Вооруженные силы США, но и спецслужбы, и контрактники, которые были на балансе ЦРУ и Пентагона.
Контрактников, занятых в транспортировке, снабжении, иногда – в области безопасности, — в Афганистане все еще много. Это такая серая сфера, которая у меня вызвала противоречивые ощущения. С одной стороны, их видно: крепкие ребята, очевидно с высокой зарплатой, хорошим социальным пакетом. Но из-за своего статуса они выведены из зоны ответственности Пентагона, они не являются военнослужащими – и в случае их гибели или ранения не портят статистики потерь в Афганистане. Среди контрактников, чей статус вызывает вопросы, — примерно 70% афганцев, а остальные – американцы и европейцы.
В Кабуле бросились в глаза постоянные полеты боевых вертолетов над городом, такого не было даже несколько месяцев назад. Когда я спросил бывшего замминистра обороны США, в чем причина, он ответил, что стало небезопасно ездить на автотранспорте чиновникам и представителям дипмиссий, и военные вертолеты используют в качестве такси. Но это отвлекает и без того небольшие силы вертолетного парка ВВС Афганистана от решения боевых задач. Так что ситуация небезопасная и развивается плохо.
Голубая мечеть (Святыня Хазрат Али) в Мазари-Шарифе, Афганистан
Неясные послания из Москвы
Сегодня Россия пытается активизировать диалог с различными силами внутри Афганистана. Цель этого диалога мне пока не очень ясна. Похоже, российскую позицию афганцы знают лишь по англоязычным источникам, они не слышат русский голос, у них, очевидно, не налажены контакты с дипломатическими представительствами России в Кабуле и Мазари-Шарифе.
Сообщения, которые доходят из Москвы, иногда вызывают в Афганистане раздражение. Например, заявление спецпредставителя президента России по Афганистану Замира Кабулова, который сказал, что Москва «имеет каналы связи с талибами», интересы которых «совпадают» с российскими. Заявление это прозвучало для официального Афганистана тем более странно, что из Кабула ситуация выглядит совсем не так, как из Кремля.
Дело в том, что в атаке на Кундуз участвовали не только талибы, но и так называемое «Исламское государство», и Исламское движение Узбекистана, и многие другие группировки. И когда они вошли в город, то сначала были подняты черные флаги ИГИЛ. Но потом по политическим соображениям, посоветовавшись между собой, боевики приняли решение заменить черные флаги на белые знамена «Талибана».
Афганцы-силовики увидели в Кундузе именно свидетельство того, что в ряде регионов «Талибан» и ИГИЛ идут рука об руку, выступая вместе то под одним флагом, то под другим. Между «Талибаном» и ИГИЛ нет жесткой стены, и не всегда талибы «в штыки» встречают участие игиловцев. И для Кабула заявление, что интересы Москвы совпадают с интересами «Талибана» в отношении ИГ, прозвучало довольно странно. С одной стороны, мы поставляем в Афганистан совместно с индийцами вооружение для борьбы против талибов. С другой, у нас с «Талибаном» общие интересы?
Раздражение вызвало и заявление представителя МИД России Марии Захаровой о том, что Кабул спонсирует ИГ. В Кабуле не знали, как реагировать на это обвинение. Наконец, раздражение вызывает то, что за последние годы РФ несколько раз обещала значительную помощь Афганистану вооружениями, но это ничем не обернулось до сих пор. Что бы ни предлагала Москва на полях ШОС или в других местах, — ничего не было реализовано.
Афганские талибы, пакистанский «Талибан» и ИГИЛ
С точки зрения афганских силовиков, воевать с ИГИЛ выгоднее, чем с талибами: в карманах убитых боевиков можно найти неплохие деньги, они хорошо вооружены. Местному населению, как ни странно это звучит, тоже выгодно, если территорию контролирует ИГИЛ. В этом случае жители втридорога продают игиловцам продукты.
Но афганские ИГИЛовцы для местных – не пришлые чужаки. Это тоже афганцы, которые продемонстрировали лояльность ИГИЛ или наладили связи с ближневосточными партнерами.
Можно сказать, что у афганского «Талибана» с ИГИЛ «брак по расчету». Как долго он продлится и везде ли на территории Афганистана заключен – не могу сказать. Однако этот союз стимулирует власти Кабула активизировать диалог с талибами, пока этот «брак по расчету» не превратится во что-то большее. (По данным американской разведки, в Афганистане около трех тысяч боевиков ИГИЛ. По данным ГРУ РФ, в Афганистане находится около 40 тысяч талибов (если под талибами понимать весь спектр вооруженной оппозиции кабульскому режиму) и около 3.5 тысяч игиловцев. – Прим. «Ферганы».)
С пакистанским «Талибаном» все сложнее. Он заявляет, что не имеет к ИГИЛ никакого отношения. Но идеи, которые проповедует «Исламское государство», становятся все популярней среди молодежи, а ротация в Зоне племен в результате пакистанской военной операции идет достаточно быстро, так что молодежь выходит на средний и высокий уровень управления «Талибана». И нынешнее руководство пакистанского «Талибана» испытывает давление со стороны ИГИЛ, а спецслужбы Пакистана, у которых есть связь с «Талибаном», боятся, что ИГИЛ может полностью вывести «Талибан» из-под контроля Исламабада.
Афганистан – Пакистан
На конференции, как мне показалось, негативное отношение Афганистана к Пакистану не вылилось наружу, хотя мы знаем, что отношения между этими странами очень напряженные: там и пограничный вопрос, и взаимные претензии в поддержке боевых группировок.
Однако в кулуарах претензии Афганистана звучали очень громко, и было видно, что усилия политического руководства Пакистана в лице премьера Наваза Шарифа как-то нормализовать отношения с Кабулом натыкаются на стену непонимания со стороны Афганистана. Мне представитель Пакистана объяснил, что с 2001 года, когда США и союзники пришли в Афганистан, они стали буфером между Кабулом и Исламабадом, поэтому все взаимные претензии разрешались при посредничестве Вашингтона и Брюсселя. Сейчас присутствие американцев снижено, и дипломаты и военные Афганистана и Пакистана вынуждены вести прямой диалог, к которому оказались не готовы. Поэтому звучат взаимные претензии, споры, обвинения. Только в конце прошлого года стороны договорились ограничить негативную риторику в парламентах и на уровне дипломатов и отказаться от оголтелых обвинений, что одна сторона спонсирует террористические атаки на другую.
Меня удивило, что у политического руководства Пакистана нет качественной экспертизы того, что происходит в Афганистане, и они используют западные и американские источники. В Афганистане, похоже, ситуация еще плачевней. Начиная военную операцию, США и союзники полагали, что смогут создать из бывших афганских экспатов, прозападных и обладающих западной культурой ведения дел, новый бюрократический аппарат в стране. Были созданы аналитические центры, которые получали большие деньги. Но экспертиза, сделанная этими людьми, оказалась недостаточно высокого качества: у них было западное образование, они даже не знали пакистанских языков. А потом деньги кончились: мне говорили, что безработица достигает 90%. И все афганские НКО, которые были созданы и существовали на западные средства, в том числе и СМИ, — все оказались без финансирования. У людей, которые работают в НКО, есть два пути: или стараться за небольшие деньги остаться в Афганистане и работать в бюрократическом аппарате, или уезжать на Запад. И большинство, похоже, решает покинуть страну, и это не способствует эффективности правительства, институтов и аналитических центров, которые фиксируют ситуацию в регионе.
* * *В Афганистане остается высокий уровень террористической угрозы, которая подпитывается, в том числе, и за счет внешних игроков. И моя позиция состоит в том, что России сегодня не нужно входить в плотное сотрудничество ни с правящим режимом, ни с оппозицией, но при этом надо хорошо понимать, что происходит в стране. Но контакта, к сожалению, нет: в Афганистан приезжает мало наших экспертов, а афганская сторона не может или не хочет достучаться до представителей России, которые оказываются в Афганистане по государственной, журналистской или академической линии.
Записала Мария Яновская
Международное информационное агентство «Фергана»
Заморозка проекта «Турецкий поток», который лоббирует Россия, повышает значимость строящегося Трансанатолийского трубопровода (TANAP), предполагающего поставки азербайджанского газа в Турцию и ЕС, сказал в четверг в эксклюзивном интервью АМИ Trend по электронной почте глава консорциума TANAP Салтук Дюзйол.
Интервью 
