Рубрика: Россия

Несмотря на отсутствие единого юридического документа, который закреплял бы международно-правовой статус Каспийского моря, система международных отношений в каспийском регионе в общих своих чертах сформировалась и успешно функционирует. Она базируется на трех основных принципах: разделение морского дна на национальные сектора по модифицированной срединной линии, сохранение водной толщи в общем пользовании и невмешательство третьих стран в отношения между прикаспийскими странами, в особенности в вопросах делимитации и военно-политической безопасности.

При всей внешней простоте каспийской политической формулы складывалась она в условиях серьезных противоречий сторон на протяжении всего периода истории с момента распада СССР, и отдельные ее аспекты остаются неурегулированными по сей день. Причина, по которой прикаспийские страны с трудом приходят к взаимовыгодному консенсусу заключается в том, что Каспийское море является крупнейшим мировым очагом добычи углеводородов. Оценки запасов нефти и газа в недрах Каспия колебались по мере усиления или ослабления геополитической конкуренции в регионе. В среднем доля потенциальных ресурсов Каспийского моря в мировых запасах оценивалась в пределах от 5 до 10%. По последним данным каспийские углеводороды составляют 48 млрд баррелей нефти и 292 трлн куб. м природного газа. Современная добыча нефти на Каспии покрывает приблизительно 3.4% мирового спроса[1].

Из-за высокой экономической значимости Каспийского моря для мировой энергетики проблема делимитации и эксплуатации его ресурсов после распада СССР и прекращения существовавшего ранее режима пользования водоемом стала принципиальной. Для России и Ирана, обильно обеспеченных углеводородами за счет других, некаспийских месторождений, проблема эксплуатации ресурсов водоема была в большей степени политической. Главным для Москвы и Тегерана было сохранение лидерских позиций на Каспии и осуществление контроля за основными каналами добычи и экспорта углеводородов, поэтому вместе они придерживались и продвигали принцип кондоминиума, т.е. общего пользования. В начале 1990-х гг. вовсе существовал проект международной организации прикаспийских государств, в создании которой больше всех был заинтересован Иран. Для Казахстана, Туркменистана и, в особенности, Азербайджана ресурсы Каспийского моря напротив ценны прежде всего с точки зрения экономики. По этой причине с самого начала они отвергали принцип кондоминиума и придерживались позиции полной делимитации моря на национальные сектора.

Данная конфронтационная модель системы международных отношений на Каспии существовала приблизительно до 1997 г., когда в российской политике произошел перелом. С целью сохранения позитивных отношений с бывшими советскими республиками Москва серьезно скорректировала свой политический курс. Вместо идеи кондоминиума она стала активно поддерживать режим национальных секторов при сохранении водной толщи в общем пользовании[2]. В период с 1998 г. по 2004 г. между Россией, Казахстаном, Азербайджаном и Туркменистаном был заключен ряд договоров, которые урегулировали основные противоречия между странами и установили принцип делимитации по модифицированной срединной линии[3].

Стоит отметить, что решение Москвы изменить внешнеполитическую линию в каспийском регионе было своевременным и весьма удачным, поскольку с одной стороны была ослаблена конфронтация между странами региона и созданы условия для эффективной экономической эксплуатации углеводородных ресурсов водоема, а с другой Россия стала лидером политического процесса на Каспии. Пойдя на ряд экономических уступок своим соседям по региону (наибольшими выгодоприобретателями от режима национальных секторов являются Азербайджан и Казахстан), Москва укрепила свою политическую роль и добилась от остальных стран принятия ряда выгодных ей условий. Так, в Тегеранской декларации, принятой по итогам работы II саммита прикаспийских государств в Тегеране в 2007 г., был закреплен принцип невмешательства третьих стран в дела государств региона[4]. На IV саммите прикаспийских государств, состоявшемся в Астрахани в 2014 г., закрытый статус Каспийского моря был конкретизирован и распространен на военно-политическую сферу. Кроме того, в итоговом заявлении лидеров прикаспийских стран был установлен режим общего пользования водными ресурсами за пределами 25 мильной национальной зоны[5].

После успешного саммита прикаспийских государств в Астрахани СМИ активно распространяли информацию о том, что страны как никогда близки к тому, чтобы принять единую конвенцию и таким образом покончить с неопределенностью в системе международных отношений в каспийском регионе. Однако подобные оценки были преждевременными, если не вовсе неуместными. Как было отмечено выше в период с 1998 по 2004 гг. Россия, Казахстан, Азербайджан и Туркменистан урегулировали между собой большинство вопросов делимитации, но при этом между ними остались некоторые проблемы, наиболее острые, в частности, в отношениях между Баку и Ашхабадом. Кроме того, выработанную ими схему полностью отверг Иран.

После того, как в 1998 г. Россия и Казахстан приняли первое соглашение о разграничении дна в северной части Каспия, Иран, осознав факт того, что он лишился поддержки Москвы в каспийской дипломатии, также существенно скорректировал свой подход к делимитации моря. Тегеран принял модель национальных секторов, однако в основу своего подхода положил принцип справедливости, т.е. предоставления каждой из стран региона равных секторов моря с полным правом на недропользование. В соответствии с принципом срединной линии Ирану полагается сектор размером в 13-14% от общей площади Каспия. Соответственно увеличение его национальной акватории должно быть произведено за счет секторов соседних стран – Азербайджана и Туркменистана. Ашхабад, имеющий ряд претензий к Баку на Каспии, не отказался от принципа срединной линии, но в целом позитивно воспринял саму возможность пересмотреть некоторые итоги каспийской делимитации, поэтому особенно острых проблем в ирано-туркменских отношениях не наблюдается. Однако, принимая во внимание то, насколько важную роль в экономике и политике Азербайджана играет Каспийское море, в отношениях между Баку и Тегераном возникли серьезные противоречия.

В зоне азербайджано-иранского соприкосновения оказался целый ряд перспективных углеводородных структур – Алов, Араз, Шарг, Сардар-Джангал – статус которых Тегеран начал оспаривать. В 2001 г. во время попытки Баку начать нефтедобычу на месторождении Алов между Азербайджаном и Ираном произошел опасный военный инцидент, прекратить который удалось только после вмешательства внешних сил в ирано-азербайджанские отношения. Хотя со временем позиция Тегерана смягчилась, он продолжает настаивать на принципе равных долей и по сей день. Причем претензии Ирана по отношению к соседям усиливаются в периоды активизации нефтедобывающей деятельности на Каспии, как например было в начале 2000-х гг., когда строился трубопровод Баку-Тбилиси-Джейхан, или в 2008 г., когда началась активная фаза добычи на глубоководной части месторождения Гюнешели.

Таким образом, в Каспийском регионе сложилась спиралевидная модель отношений. Политический процесс последовательно развивается и со временем обретает конкретные формы, однако из-за неурегулированности целого ряда проблем в отношениях между прикаспийскими странами стадия мирного диалога регулярно сменяется стадией конфронтации. Причем переход от сотрудничества к соперничеству обычно происходит в период обострения региональной конкуренции между основными акторами в регионе.

Хотя в Тегеранской декларации и закреплено положение о невмешательстве третьих стран в дела региона, с момента распада СССР постоянными участниками региональных процессов являются США, страны Европы и западные нефтяные транснациональные корпорации. Подключение их к каспийской системе международных отношений было вполне естественным, поскольку с одной стороны они являются основными покупателями каспийских углеводородов, а с другой обладателями необходимых для их реализации технологий и финансовых возможностей. В период с середины 2000-х по 2013 гг. интерес западных инвесторов к Каспию постоянно снижался. Это было связано как с существенной коррекцией ожиданий относительно объемов нефти и газа в регионе, так и рядом политических и технологических проблем. Но с 2013-2014 гг. наблюдается постепенное усиление интереса западных инвесторов к Каспию. Причина тому ввод в эксплуатацию месторождения Филановского в российском секторе Каспийского моря и месторождения Кашаган в казахском. Ожидается, что их разработка приведет к увеличению ежедневной добычи нефти в регионе на 200 млн баррелей[6].

В условиях возросших ожиданий относительно роста нефтедобычи на Каспии страны региона активно привлекают инвесторов для эксплуатации собственных секторов. Так, казахстанская корпорация КазМунайГаз продала итальянской корпорации Eni 50% долю прав недропользования на месторождении Исатай. Стороны также договорились о создании совместного предприятия по его разработке[7]. Туркменистан занимается поиском инвесторов для освоения месторождений Северное Готурдепе и Узунада с целью увеличить экспорт в Индию и Пакистан. Также крайне перспективным для Ашхабада является проект транскаспийского газопровода, через который он бы осуществлял экспорт энергоресурсов в Европу[8]. О перспективах газопровода, который соединил бы Туркменистан и Азербайджан говорил, выступая в Польше 27 июня 2017 г. президент И. Алиев. Азербайджанский лидер подчеркнул, что его страна высоко заинтересована в увеличении газового экспорта в страны ЕС в рамках программы Южного Газового коридора, который, по его словам, будет закончен в течении 2-3 лет[9]. Не отстает от своих соседей и Иран. Национальная иранская нефтяная компания ведет переговоры с норвежскими, датскими и британскими инвесторами об эксплуатации иранского сектора Каспия, причем речь на переговорах идет о месторождении Сардар Джангал, находящемся в оспариваемом участке соприкосновения с азербайджанской акваторией[10].

Следуя логике региональной архитектуры международных отношений активизация нефтедобычи на Каспии и приход новых инвесторов гарантированно приведут к интенсификации региональной конкуренции, причем как между прикаспийскими странами (в особенности между Азербайджаном, Туркменистаном и Ираном), так и между внешними акторами, США и Европой с одной стороны, и ведущими государствами региона, Россией и Ираном, с другой. Однако новый виток конфронтации на Каспии имеет целый ряд отличий, от чего довольно сложно спрогнозировать его итог. Если в конце 1990-х начале 2000-х гг. США и страны Европы являлись союзниками в регионе, то на данный момент их интересы неоднородны. Для США, активно заявляющих о намерении увеличить поставки сжиженного газа в Европу, активность европейских корпораций по увеличению экспорта каспийских углеводородов в страны ЕС является маловыгодным сценарием. Кроме того, существенные разногласия между европейцами и американцам существуют по вопросу об отношениях с Ираном. Европа рассчитывает расширить с ним контакты, в особенности, в сфере экономики и энергетики, в то время как администрация Д. Трампа пока что проводит жесткую конфронтационную линию по отношению к ИРИ.

Вдобавок к европейско-американским противоречиям в каспийском регионе также наблюдается новый дипломатический тренд, связанный с появлением в регионе нового актора – стран персидского залива. По последним данным Объединенные Арабские Эмираты, которые являются проводниками внешней политики стран залива на Каспии, вложили в энергетические комплексы Азербайджана, Казахстана и Туркменистана 165 млрд долларов и в дальнейшем намерены усилить свое экономическое влияние на них[11]. Новый участник каспийской дипломатии в лице арабских стран Персидского залива порождает угрозы региональной безопасности нового порядка. Как известно, Иран находится в очень непростых, зачастую враждебных взаимоотношениях с ними. Проникновение стран залива в зону жизненно важных интересов Ирана, а именно таким является каспийское направлением во внешней политики ИРИ, может привести не только к обострению обстановки на Ближнем Востоке, но и распространению конфликта арабов и персов на Каспий.

В условиях нарастающих противоречий на Каспии, России следует, во-первых, сформировать дипломатическую стратегию поддержания стабильности сложившейся системы отношений в регионе, а во-вторых, защитить собственные национальные интересы. Весьма перспективным в данном контексте выглядит выработанный Азербайджаном и успешно внедренный в каспийскую дипломатию трехсторонний подход. Суть ее заключается в создании серий трехсторонних дипломатических региональных форматов, в которых одновременно принимают участие как дружественные по отношению к автору формата страны, так и те, отношения с которыми складываются непросто. Подобная модель позволяет слабому относительно соседей, России, Турции и Ирана, Азербайджану успешно реализовывать собственные интересы и поддерживать в регионе благоприятную, конструктивную атмосферу[12].

Стоит отметить, что Россия уже опробовала данный формат. 8 августа 2016 г. в Баку встретились лидеры Азербайджана, Ирана и России. Стороны обсудили проблемы добычи и транспортировки энергоресурсов Каспийского моря и по итогам переговоров подписали декларацию, в которой договорились развивать и укреплять трехсторонний дипломатический формат. Президент Азербайджана И. Алиев назвал данную встречу исторической. Его российский коллега В. Путин отметил, что новый формат безусловно будет способствовать скорейшему заключению единой каспийской конвенции[13].

Разумеется, учитывая существующие в регионе противоречия, урегулирование международно-правового статуса Каспия является отдаленной исторической перспективой, однако новый дипломатический формат безусловно поможет Азербайджану и Ирану при посреднической роли России найти новые точки соприкосновения и продвинуться к мирному решению взаимных противоречий. Создание же новых перекрестных трехсторонних форматов, в которых приняли бы участие Казахстан и Туркменистан, безусловно, будет способствовать гармонизации позиций прикаспийских стран и обезопасит регион от целого ряда новых вызовов, связанных с очередным закручиванием каспийской дипломатической спирали.

Иван Сидоров, кандидат исторических наук

http://vpoanalytics.com/2017/07/10/kaspijskaya-spiral-novye-vyzovy-regionalnoj-bezopasnosti/

Тегеран пытается втянуть Москву в новый виток гражданской войны. Пока безуспешно

Антон Мардасов

Материал комментируют:
Кирилл Семенов

Замглавы МИД России Михаил Богданов и его коллега из Ирана Хоссейн Ансари обсудили 1 августа в Москве создание зон деэскалации в Сирии. «Мы обсудили все эти вопросы очень подробно как раз в рамках нашей работы на астанинской площадке как гарантов прекращения боевых действий в Сирии», — сказал Богданов.

На днях пресс-секретарь президента России Дмитрий Песков заявил, что в Кремле положительно оценивают ситуацию в зонах деэскалации в Сирии. Он отметил, что не без трудностей, но констатируется позитивная динамика там, где эти зоны уже заработали и что предстоит продолжить работу еще по двум зонам. Напомним, что договоренность о создании четырех зон деэскалации (в Идлибе, в зоне «Растанского котла», в Восточной Гуте и на юге) была достигнута в мае на международной встрече в Астане.

Однако официальные и дежурные фразы мало отражают суть тех процессов, которые сейчас идут в Сирии. А они очень важны. В первую очередь потому, что в этом конфликте напрямую участвуют Россия, а нашим союзником здесь вроде бы считается шиитский Иран. О котором некоторые «горячие головы» с телеэкранов говорят как о стратегическом партнере.

Почему «вроде бы считается»? По мнению ряда экспертов, если в начале российской военной операции цели Москвы и Тегерана в тактическом плане были схожими — сохранение оставшихся сирийский государственных институтов и стабилизация режима, то по мере переговоров с оппозицией и достижения более-менее устойчивого прекращения огня российское и иранское видение урегулирования конфликта в Сирии сильно разошлись. Поясним.

Главным итогом встречи президента России Владимира Путина и его американского коллеги Дональда Трампа на полях саммита «Группы двадцати» в Гамбурге стало соглашение о прекращении огня на юго-западе Сирии — в зоне деэскалации в провинциях Дераа, Кунейтра, Сувейда. Условия договоренностей Москва и Вашингтон до встречи Путина и Трампа долго и не публично обсуждали в Иордании. Таким образом США и Россия достигнутыми договоренностями фактически «обнулили» условия функционирования обозначенной в Астане южной зоны деэскалации, а главное — навязали их Ирану. По соглашению, в этих районах была развернута российская военная полиция. А проиранские формирования наоборот должны были отойти на 40 км от израильской и иорданской границы.

Уже тогда по реакции Тегерана было видно, что «амманские консультации» вызвали у него опасения, что альтернативные переговорные площадки могут постепенно начать заменять собой астанинский процесс. Но далее — 22 июля — российской стороной в Каире было подписано соглашение о зоне деэскалации в Восточной Гуте с доминирующей в том районе фракцией «Джейш аль-Ислам», которую наше Минобороны в декабре официально признало умеренной оппозицией. И снова — без Ирана. А на въезде в районы, контролируемые оппозицией, организована работа КПП, на которых дежурят российская военная полиция.

При этом стоит отметить, что в районе Дамаска, который Иран считает «воротами» для снабжения «Хезболлы» в Иране, находится достаточное количество финансируемых и подконтрольного иранскому Корпусу стражей исламской революции отрядов местного и иностранного ополчения.

Кроме того, российские военные в приватных разговорах не скрывают, что соперничество с Ираном идет в Восточном Алеппо. Причем оно началось сразу после того, как город перешел под контроль формирований, лояльных Асаду. Российские военные и представители спецслужб — уроженцы Северного Кавказа — стараются обеспечить порядок комплексно: они не просто патрулируют улицы, но и налаживают тесное взаимодействие с местными старейшинами и т. д.

Однако Тегеран не оставляет попыток усилить свое влияние в Восточном Алеппо через отряды ополчения, которые разделяют идеологию Хомейни. Такие действия не способствуют безопасности, поскольку, например, открытие в Алеппо (раньше город населяли преимущественно сунниты) иранских просветительских центров провоцирует конфликты на этноконфессиональной основе.

Российско-иранские отношения в Сирии «СП» попросила прокомментировать руководителя центра исламских исследований Института инновационного развития, эксперта РСМД Кирилла Семенова.

— Для того, чтобы Москве эффективно вести переговоры по урегулированию сирийской гражданской войны, нужно сохранять баланс: с одной стороны, укреплять свои позиции в Сирии, с другой — не ассоциироваться полностью с режимом Асада и шиитским Ираном.

Хотелось бы надеяться на то, что инициативы Москвы по зонам деэскалации приведут к долгосрочному прекращению огня и началу политических реформ. Но тут не все гладко. Тегеран на словах демонстрирует готовность участвовать во всех переговорах, но в реальности старается использовать ситуацию, а иногда — подогревать российско-американские противоречия.

Скажем, когда в одном месте стабилизируется ситуация, иранцы сразу же стараются перебросить подконтрольные ему подразделения на другие направления и как можно быстрее провести наступление. Как это было, например, в районе Сирийской пустыни, когда проиранские группировки пытались вытеснить формирования местных суннитов, поддерживаемых США в борьбе с ИГ *, чтобы создать «шиитский коридор» и попытаться вывести сирийский конфликт на новый уровень противостояния. То есть перебросить по этому коридору еще больше шиитских формирований из Ирака (на данный момент в Сирии на стороне Асада воюет около 15 тысяч иракцев) и сорвать все договоренности новым наступлением.

России, США и Иордании этот вопрос удалось урегулировать, но Иран подобными переговорами остался недоволен. По некоторым данным, в Астане с представителями Ирана предстоит серьезный разговор. В свою очередь иранцы потребуют объяснений — насколько договоренности в Аммане и Каире соответствуют духу встреч в Казахстане?

Здесь надо подчеркнуть, что когда Иран был приглашен к участию в переговорном процессе в Астане, то таким образом Россия и Турция попытались обязать его выполнять взятые обязательства. Иначе просто невозможно контролировать действия многочисленных подконтрольных или спонсируемых Ираном группировок.

В Сирии же перемирие не всегда нарушала только оппозиция — зачастую действиям радикальных групп, которые пытались сорвать переговорный процесс, подыгрывали и иранские прокси-силы. Это нужно хорошо понимать. А то у нас многие эксперты просто передают пропагандистские заявления Дамаска и Тегерана, что явно не способствует пониманию природы сирийского конфликта и не ведет к прекращению войны.

«СП»: — То есть Тегеран не хочет каких-либо политических изменений в Сирии, поскольку они снизят его влияние в Сирии. При этом для страховки он уже выстроил «на земле» многоэшелонированное присутствие?

— Конечно. Надо также понимать, что Москва, которая взяла курс на мирное урегулирование сирийского конфликта, совершенно не заинтересована в том, что САР превратилась в некую колонию Ирана, постепенно шиитизируемую иранскими аятоллами. А этноконфессиональные противоречия — это тот фактор, на котором во многом и строят свою пропаганду радикальные исламисты.

«СП»: — Вряд ли на реформы политической системы Сирии согласны и те кланы и элиты, которые представляют режим Асада…

— Но, с другой стороны, в Дамаске также много недовольных тем, что Иран хочет гегемонии в Сирии. Есть такие даже среди алавитской части офицерского корпуса.

Скажем, в состав 4-й «элитной» механизированной дивизии, которая всегда считалась личным соединением семьи Асада, в настоящее время входит шиитский батальон «Сейф аль-Махди». Тем самым Иран пытается удержать под своим контролем остатки сирийской армии, как, впрочем, и спецслужбы — мухабарат. Или — когда российские военные советники и инструкторы формировали 5-й штурмовой добровольческий корпус, то иранцы, увидев в этом угрозу, добились подключения к этому процессу хотя бы «Хезболлы».

На телевизионной картинке мы пока не видим явных проявлений российско-иранских противоречий. Но тот факт, что встречи в Аммане и Каире проходили без Ирана — показатель. Опасность в том, что иранцы способны срывать договоренности и также заключать сепаратные сделки в Сирии, как это было в марте с Катаром. При этом в срыве перемирия обвинят именно Россию как игрока, который должным образом не повлиял на своих союзников.

Нынешнее затягивание переговоров играет на руку Дамаску и Тегерану, в интересах которых как можно дольше вести боевые действия и обвинять все группы в «терроризме», хотя уже достигнут консенсус, что террористы в Сирии — это ИГ и «Хайат Тахрир аш-Шам» **.

«СП»: — 23 июля «Хайат Тахрир аш-Шам» удалось вытеснить «Ахрар аш-Шам» и взять под контроль большую часть центра провинции Идлиб — одноименного города.

— В данной ситуации России и Турции необходимо оперативно решить и согласовать меры по поддержке умеренной оппозиции в их борьбе с радикалами. Иначе — Иран и Сирия могут инициировать наступление на Идлиб под предлогом укрепления там радикалов. Но такой сценарий — самый негативный. Наступление проправительственных войск на Идлиб, очевидно, сплотит все повстанческие группировки перед общей угрозой и приведет к новым коалициям. В том числе — радикальной и умеренной оппозиции. То есть — к еще большему укоренению «Аль-Каиды» *** в Сирии.

Я не говорю про новый гуманитарный кризис и многотысячную волну беженцев. Для борьбы с радикалами в Идлибе есть масса других вариантов…

В общем, Иран видит решение конфликта в полной победе над силами вооруженной оппозиции и хотел бы, чтобы Россия оказала ему в этом прямую поддержку. В Москве же нацелены на мирное и политическое урегулирование. Так как, видимо, есть понимание, что срыв договоренностей приведет к новым жертвам с обеих сторон при отсутствии убедительной победы.

Силы там примерно равны — 150 тысяч бойцов оппозиции и около 200 тысяч бойцов лояльных Асаду формирований. Плюс есть еще курдско-арабский альянс «Демократические силы Сирии», в который также входят достаточно много групп Сирийской свободной армии.

* «Исламское государство» решением Верховного суда РФ от 29 декабря 2014 года было признано террористической организацией, ее деятельность на территории России запрещена.

** Группировка «Джебхат ан-Нусра» / «Джебхат Фатх аш-Шам» / «Хайат Тахрир аш-Шам» решением Верховного суда РФ от 29 декабря 2014 года была признана террористической организацией, ее деятельность на территории России запрещена.

*** «Аль-Каида» решением Верховного суда РФ от 14 февраля 2003 года было признана террористической организацией, ее деятельность на территории России запрещена.

Патрушев провел новый раунд консультаций по безопасности в Китае

В столице КНР состоялись российско-китайские консультации по стратегической стабильности. Секретарь российского Совета безопасности Николай Патрушев встретился с членом Госсовета Яном Цзечи и членом политбюро КПК Мэн Цзяньчжу. Переговоры состоялись на фоне антироссийских санкций США, которые вынуждают РФ искать опору в Пекине. Китайцы говорят, что расширить взаимодействие с Москвой готовы, но не в рамках военного альянса.

Китайское агентство «Синьхуа» отметило, что это был уже 13-й раунд консультаций по вопросам безопасности. То есть такие встречи проходят регулярно. И так же регулярно публикуются отчеты о них, где говорится о необходимости укреплять взаимодействие и координацию в двустороннем формате и в международных делах.

Но в этот раз консультации состоялись в тот момент, когда обе державы столкнулись с серьезными международными вызовами. Для России это резкое ухудшение отношений с США, ужесточение санкций. Но и Китай находится в нелегкой ситуации. Его экономика зависит от экспорта в Америку, а администрация президента Дональда Трампа не отказалась от своего намерения взвинтить тарифы на китайские товары. Вашингтон требует согласия Пекина на такие рестрикции против КНДР, которые могут поставить население этой страны на грань выживания.

Патрушев – человек, близкий к президенту РФ Владимиру Путину. Очевидно, его доклад об итогах поездки прояснит для Кремля, в какой мере он может рассчитывать на поддержку Китая в противостоянии Америке.

Впрочем, в ходе консультаций затрагивались и такие темы, как борьба с терроризмом, военно-техническое сотрудничество двух стран.

В беседе с «НГ» ведущий научный сотрудник Института Дальнего Востока РАН Василий Кашин отметил: «Не факт, что были достигнуты важные политические договоренности. Ведь Патрушев отвечает за диалог с целым рядом стран Азиатско-Тихоокеанского региона по вопросам безопасности, он также координирует сотрудничество с ними в этой области. Я думаю, там состоялся обмен оценками состояния борьбы с преступностью и терроризмом.

Второй собеседник Патрушева Мэн Цзяньчжу руководит политико-правовой комиссией ЦК. То есть, условно говоря, курирует МВД и МГБ».

Что касается военно-технического сотрудничества, то оно находится на подъеме. Министр обороны РФ Сергей Шойгу заявил, что объем поставок российских вооружений в Китай в 2016 году превзошел 3 млрд долл. А портфель заказов, согласно заявлению Рособоронэкспорта, составлял 8 млрд долл. И этот рост, очевидно, продолжится. В этом году будет передана основная часть Су-35, скоро начнутся передачи китайцам комплексов С-400.

В принципе, Патрушев мог обсудить политические и стратегические аспекты военно-технического сотрудничества (ВТС). Но есть комиссия по ВТС, и возглавляют ее министры обороны. Комиссия занимается этими вопросами детально.

«Главная проблема российско-китайских отношений состоит в том, что при всем замечательном военно-политическом взаимодействии у нас развивается, хотя и очень медленно, экономическое сотрудничество, – заявил эксперт. – Но это не сфера Патрушева.

Тенденция тут очевидна. Как только США начинают усиливать нажим на Россию и Китай, они предпринимают шаги, демонстрирующие их более тесное военное и политическое взаимодействие. Если американцы нажмут сильно, то ничего нельзя исключать вплоть до заключения договора о союзе. Пока до этого очень далеко. Но американцы бодро маршируют в этом направлении. Они синхронно делают неприятности Москве и Пекину.

Правда, китайцы могут двинуться в направлении союза, если произойдет что-то из ряда вон выходящее. Например, какая-нибудь вспышка напряженности в Южно-Китайском море или гигантская поставка оружия на Тайвань, которая меняет баланс сил. Китайцы не раз говорили, что для них красной линией является поставка американских комплексов ПРО THAAD».

Американский журнал National Interest напоминает, что на Балтике завершаются совместные учения российских и китайских военных моряков. Кремлю это дает возможность показать, что, несмотря на изоляцию, на Западе у него есть друзья, пусть и не союзники.

Настоящий альянс предполагает письменное обязательство оказывать военную поддержку друг другу. Москва и Пекин воздерживаются от принятия на себя таких обязательств. Однако фактически между армиями двух держав достигнут такой уровень взаимодействия, который характерен для союзников.

Владимир Скосырев
27.07.2017

С-400 приводят в полную контрактную готовность

Президент Турции считает вопрос о поставках российских систем ПВО решенным

Президент Реджеп Тайип Эрдоган, выступая 25 июля в турецком парламенте, сообщил, что Москва заключила с Анкарой контракт на поставку зенитных ракетных систем (ЗРС) С-400. По его словам, подписи в давно обсуждавшемся документе уже поставлены. Российские источники «Ъ» утверждают, что контракт все еще не заключен. Собеседники «Ъ» называют заявление господина Эрдогана политическим ходом и попыткой увеличить вес Анкары в глазах США.

Во вторник президент Турции Реджеп Тайип Эрдоган в ходе выступления в местном парламенте заявил, что Анкара и Москва наконец подписали контракт на поставку зенитных ракетных систем С-400 Турции: «Сейчас мы с Россией предприняли соответствующие шаги, подписи уже поставлены, и, даст бог, уже совсем скоро мы увидим системы С-400 в нашей стране»,- цитирует господина Эрдогана турецкое издание Hurriyet. Президент не сообщил никаких подробностей, но отметил, что в скором времени стороны приступят «к совместному с Россией производству С-400». В Федеральной службе по военно-техническому сотрудничеству РФ и «Рособоронэкспорте» заявление турецкого президента официально комментировать «Ъ» отказались, не стали об этом говорить и в Кремле. Источники «Ъ» в сфере ВТС утверждают, что в действительности документ не подписан, хотя и находится в «высокой степени готовности». «Обсуждение идет довольно давно, но говорить о том, что была завизирована бумага, преждевременно»,- подчеркнули они.

С-400 «Триумф» — многоканальная ЗРС, оснащенная несколькими типами ракет различной дальности. Разработана в 2000-е годы в НПО «Алмаз», на вооружение принята в 2007 году. На данный момент у РФ заключен контракт на поставку С-400 только с КНР, кроме того, закупать ее планирует Индия.

Зачем Турции российские С-400

Впервые информация о намерении турецких военных получить С-400 появилась в 2016 году. Позднее вопрос неоднократно обсуждался на высшем уровне, в том числе дважды (в марте и в мае 2017 года) — на встречах Владимира Путина и Реджепа Тайипа Эрдогана. В июне Владимир Путин заявил, что Москва готова продать Анкаре С-400, а вопрос локализации производства системы должен определяться готовностью местной оборонной промышленности. Советник президента по военно-техническому сотрудничеству Владимир Кожин отмечал, что членство Турции в НАТО не является препятствием для поставки в страну российских ЗРС и что контракт о поставке С-400 уже согласован. Гендиректор «Рособоронэкспорта» Александр Михеев говорил о том, что российская сторона рассчитывает на подписание контракта до конца 2017 года. В свою очередь, глава госкорпорации «Ростех» Сергей Чемезов в ходе авиасалона МАКС-2017 подчеркнул, что развернуть производство ЗРС С-400 на территории Турции невозможно. Как ранее сообщал Bloomberg со ссылкой на собственные источники, речь идет о четырех дивизионах системы на общую сумму около $2,5 млрд. Из них два дивизиона должны быть переданы в течение двух лет с момента подписания контракта, а еще два — собраны в Турции.

На прошлой неделе председатель Комитета начальников штабов вооруженных сил США генерал Джозеф Данфорд заявил, что Вашингтон был бы «встревожен приобретением Турцией российской системы противоракетной обороны С-400», кроме того, ранее под вопрос была поставлена возможность совместимости этой системы с техникой НАТО. Отвечая на эти заявления, господин Эрдоган выразил недоумение и подчеркнул, что каждая страна принимает необходимые меры для обеспечения собственной безопасности. «Мы много раз обращались к США по схожему вопросу, но не достигли успеха. Мы начали строить планы насчет С-400. Наши ведомства проводят переговоры, и мы сделаем этот шаг»,- заявил глава Турции.

Кому нужна российская военная техника

Как сказал «Ъ», работающий в Анкаре эксперт Российского совета по международным делам Тимур Ахметов, слова турецкого президента можно считать ответом США. «Заявления господина Эрдогана имеют цель продолжить популистскую риторику в отношении Запада, представив Турцию в качестве страны, которая идет своим путем, вопреки Брюсселю и Вашингтону,- сказал господин Ахметов. — Впрочем, эти же слова могут иметь и более долгосрочную задачу. Наличие якобы реальной стратегической альтернативы у Турции, такое как военное сотрудничество с Россией, по задумкам Анкары, может повысить значимость страны в глазах ее западных партнеров». Турецкий политолог Исмет Конак в беседе с «Ъ» указал на то, что заявление господина Эрдогана прозвучало на фоне беспрецедентного ухудшения отношений Турции со странами Запада и прежде всего с США. «Покупка российских С-400 приведет к еще большей эскалации напряженности в отношениях между Анкарой и Вашингтоном»,- заверил «Ъ» эксперт.

Александра Джорджевич, Кирилл Кривошеев, Руслан Сулейманов
26.07.17

Роберт Фиск | Independent

После стремительного сирийского военного продвижения к подступам осажденной «столицы» ИГИЛ* Ракки русские, сирийская армия и курды из Отрядов народной самообороны (YPG) — теоретически союзники США — создали тайный «координационный» центр в пустыне в восточной части Сирии. Цель — избежать «ошибок» между силами, поддерживаемыми Россией, и частями, получающими американскую поддержку, которые теперь столкнулись лицом к лицу, находясь на противоположных берегах Евфрата, сообщает Роберт Фиск, ближневосточный корреспондент британской газеты Independent.

Подтверждение этому автор нашел в крошечной пустынной деревне рядом с городом Русафа, сидя на полу внутри плохо покрашенного дома в компании полковника российских ВВС в камуфляжной форме, молодого офицера из курдских повстанцев — с нашивкой YPG на рукаве — и группы сирийских офицеров и местных сирийских племенных повстанцев. «Их присутствие ясно показало, что, несмотря на воинственные западные — особенно американские — заявления, что сирийские войска вмешиваются в «союзническую» кампанию против ИГИЛ*, обе стороны, на самом деле, прилагают колоссальные усилия, чтобы избежать конфронтации», — говорится в статье.

Российский полковник Евгений вежливо улыбнулся, но отказался разговаривать с журналистом, однако его более молодой курдский коллега, который попросил Фиска не называть его имени, настаивал на том, что «мы все боремся в рамках одной кампании против ИГИЛ*, и вот почему у нас есть этот центр — чтобы избежать ошибок». Полковник Евгений одобрительно кивал, слушая это пояснение.

Как рассказал изданию 24-летний представитель курдских YPG, более двух недель назад — когда последнее сирийское наступление застало врасплох силы ИГИЛ* западнее Ракки — российский воздушный удар ошибочно попал по курдской позиции. «Вот почему мы создали наш здешний центр 10 дней назад, — передает автор слова повстанца. — Мы разговариваем каждый день, и у нас уже есть другой центр в Африне, чтобы координировать кампанию. Мы должны быть одной силой, которая борется вместе».

Присутствие этих людей в этом удаленном пустынном форпосте показывает, насколько серьезно Москва относится к стратегии сирийской войны и необходимость отслеживать по большей части курдские «Демократические силы Сирии» (SDF), которые уже оказались внутри Ракки при поддержке американских воздушных ударов, комментирует журналист.

«SDF — которые не отличаются ничем демократическим, кроме разве что шкалы окладов — воспринимаются с большой подозрительностью турками, которые будут в ярости, узнав о сирийско-курдском сотрудничестве, хотя и Анкара, и Дамаск яростно противостоят созданию будущего курдского государства, — отмечает также автор. — Но какими бы неустойчивыми ни были новые связи YPG, русских и сирийцев, они показывают, что обе стороны твердо намерены избежать какого-либо военного столкновения между Москвой и Вашингтоном».

*»Исламское государство» (ИГИЛ) — террористическая группировка, запрещенная в РФ.

Источник: Independent

Пока курды и сирийская армия наступают на позиции ИГ, в тылу развернулась междоусобица вооруженной оппозиции. Из-за возможной приостановки поддержки США «умеренным» жизненно важно отмежеваться от экстремистов

Солдат вооруженной оппозиции в провинции Идлиб (Фото: AP)
В четверг, 20 июля, в провинции Идлиб на северо-западе Сирии разгорелись бои между оппозиционными исламистскими группировками. Организация «Тахрир аш-Шам» (основанная на базе запрещенной в России «Джебхат ан-Нусра») сообщила о захвате в Идлибе нескольких крупных городов, выбив оттуда основного соперника, группировку «Ахрар аш-Шам».

Провинция Идлиб — главный оплот экстремистов «Тахрир аш-Шам», там же присутствуют боевики умеренной вооруженной оппозиции, поддерживаемой Турцией и различными арабскими странами, в том числе Катаром и Саудовской Аравией. Вопрос о необходимости размежевания боевиков умеренной оппозиции и террористов — один из ключевых и одновременно сложнейших на мирных переговорах в Астане и в Женеве.

Со слов очевидцев, по всей провинции Идлиб прошли демонстрации против «Тахрир аш-Шам» с требованием ко всем группировкам возобновить перемирие и объединиться против правительства Башара Асада. Тем не менее, некоторые союзные «Ахрар аш-Шам» группировки отделились от нее, примкнув к «Тахрир аш-Шам».

Начавшаяся в рядах исламистов междоусобица перекинулась и на соседние провинции. Так, вечером в среду силы «Тахрир аш-Шам» произвели обстрел позиций правительственных войск к северу от города Хама. Днем в четверг отряды «Ахрар аш-Шам» вступили в столкновения с отрядами курдов на севере страны.

По данным аналитической группы SITE, которая занимается мониторингом деятельности боевиков, «Тахрир аш-Шам» угрожает наступлением на правительственные силы в провинциях Латакия и Алеппо. А в четверг SITE написала, что «Ахрар аш-Шам» начинает координированную контратаку на «Тахрир аш-Шам».

Молот и наковальня

Стычки между группировками в Идлибе свидетельствуют о том, что процесс размежевания умеренной оппозиции и экстремистов перешел в фазу практической реализации, уверен руководитель отдела исследования ближневосточных конфликтов Института инновационного развития Антон Мардасов.

В данный момент действуют договоренности о перемирии с некоторыми фракциями умеренной сирийской оппозиции, заключенные в декабре 2016 года в рамках соглашения о прекращении огня. Гарантами соглашения выступают Россия, Турция и Иран.

Россия и США договорились о перемирии в юго-западной Сирии
ПОЛИТИКА
Три страны ведут в рамках «астанинского процесса», в котором участвуют представители сирийского правительства и умеренной вооруженной оппозиции, переговоры по созданию трех зон деэскалации в Сирии: в провинции Идлиб, к северу от города Хомс и в Восточной Гуте (пригород Дамаска). Объявление о соглашении между США, Россией и Иорданией по созданию четвертой зоны безопасности на юго-востоке Сирии было дано 7 июля в рамках саммита G20.

По словам Мардасова, оппозиция подозревала, что зоны деэскалации будут работать лишь на ее ослабление и разъединение. Сейчас, отмечает эксперт, она убедилась, что Москва настроена решительно насчет создания этих зон, поэтому встал вопрос о необходимости борьбы с радикалами внутри них. «Если начнется наступление на Идлиб с участием сирийской армии, то операции будут проводиться против всей оппозиции, а не только против исламистов из «Тахрир аш-Шам», поэтому ей выгоднее объединиться в борьбе с экстремистами», — заявил эксперт РБК.

В среду, 19 июля, СМИ со ссылкой на американских чиновников сообщили о планах Трампа свернуть тайную программу ЦРУ по вооружению и обучению умеренных повстанцев в Сирии, сражающихся с правительством Асада. Согласно публикации The Washington Post, такое решение президент принял около месяца назад после встречи в Овальном кабинете с директором ЦРУ Майком Помпео и советником по нацбезопасности США Гербертом Макмастером перед тем, как встретиться с Владимиром Путиным 7 июля на саммите G20. Представители Совета национальной безопасности и ЦРУ отказались комментировать новость.

В публикации говорится, что начатая в 2013 году предыдущим президентом США Бараком Обамой программа была «центральным элементом» политики по оказанию давления на сирийский режим. Однако, как пишет издание, даже соратники Обамы поставили под сомнение эффективность этой программы после того, как в сентябре 2015 года Россия развернула свои силы в Сирии.

По словам чиновников, поэтапное прекращение секретной программы отражает заинтересованность Трампа в поиске путей и сфер сотрудничества с Россией. Свертывание программы также является подтверждением ограниченного влияния США в Сирии, а также того, что Вашингтон более не стремится свергнуть Асада, хотя три месяца назад постпред США в ООН Ники Хейли заявляла, что ее страна «не видит мира в Сирии с Асадом во главе сирийского правительства», пишет The Washington Post.

По мнению эксперта Российского совета по международным делам (РСМД) Максима Сучкова, решение о закрытии программы ЦРУ зрело давно и было принято еще до встречи Трампа с Путиным. «Это связано скорее с ее невысокой политической и оперативной рентабельностью. Трамп уже после инаугурации начал переоценку американской роли в Сирии, но в итоге «продал» сворачивание программы как символическую уступку Москве», — рассказал РБК Сучков, отметив, что противники Трампа склонны воспринимать это как уступку реальную.

Стратегическое замедление

На севере Сирии продолжается осада города Ракки, формальной «столицы» боевиков «Исламского государства» (ИГ, запрещенная в России террористическая группировка). Сражение с исламистами при поддержке западной коалиции ведут «Демократические силы Сирии» (SDF), состоящие из сирийских курдов и союзных им отрядов оппозиции. Битва за город длится с 6 июня, то есть уже полтора месяца, однако силам SDF удалось освободить лишь пригороды и несколько районов города.

За месяц операции SDF, к 6 июля, по данным Сирийского центра мониторинга прав человека (SOHR) в результате ударов авиации западных стран в Ракке погибли не менее 224 гражданских лиц. Цифра продолжает расти: лишь за 18 июля в городе погибли еще восемь мирных жителей, сообщают правозащитники из другой организации — SNHR.

Жертвы среди мирного населения и медленное течение осады вынуждают ближневосточные СМИ говорить о том, что наступление захлебнулось. Однако командующие антитеррористическими силами уверяют, что это не так. 18 июля американский полковник Райан Диллон заявил: «Операция по уничтожению ИГ в Ракке продолжается. За неделю SDF освободили около 35 кв. км территории. Операция не приостановлена, это неправда». Диллон является официальным представителем командования операции «Непоколебимая решимость» — кампании США и союзников против ИГ в Сирии и Ираке.

Представитель SDF заявил изданию Syria Direct, что замедление продвижения — это лишь часть стратегии. С одной стороны, укрепления боевиков оказались крепче, чем ожидалось. С другой — отряды курдов в восточной части города «специально действуют с большей осторожностью, опасаясь гибели мирных граждан и разрушения исторических памятников».

На прошлой неделе представитель президента США при антиигиловской коалиции Бретт Макгёрк заявил, что эксперты уже выделили в Ракке свыше 100 «мест стабилизации», где в приоритетном порядке будет идти разминирование, а затем восстановление. «SDF уже понесли серьезные потери, и это еще не конец, но мы с гордостью поддерживаем их борьбу», — подчеркнул Макгёрк.

Бойцы SDF в пригороде Ракки. 6 июня 2017 года (Фото: Rodi Said / Reuters)
Марш-бросок через пустыню

Правительственная армия Сирии продолжает наступление на восток, в сторону города Дэйр-эз-Зор. Последние три года боевики ИГ держат там в окружении группировку правительственных войск, снабжение которых поддерживается по воздуху. Наступление идет двумя клиньями: на севере из района Ракки и плотины Табка и на юге со стороны Пальмиры.

Южный фронт наступления является продолжением операции «Великий рассвет», которую сирийские власти объявили в конце мая с целью разблокировать шоссе между Дамаском и Пальмирой и зачистить от террористов Сирийскую пустыню у южной части границы с Ираком.​ В то же время сирийская армия не проводит наступления в сторону Ракки, где действует армия SDF, последняя же не спешит форсировать Евфрат в сторону Дэйр-эз-Зора.

Чем опасно прекращение сотрудничества США и России в сирийском небе
ПОЛИТИКА
Несмотря на то что у России и США «на словах довольно много публичных перебранок», на земле заключается много неофициальных договоренностей, которые соблюдаются на практике силами, поддерживаемыми как Москвой, так и Вашингтоном, подчеркивает Мардасов. Эксперт напоминает, что, несмотря на то что Москва приостановила действие заключенного с США меморандума по обеспечению безопасности полетов после инцидента со сбитым самолетом сирийской армии в провинции Ракка, «через несколько дней негласно была проведена демаркационная линия между силами сирийской армии и поддерживаемыми США силами SDF».

«На данный момент всё, скорее, сведется к тому, что SDF будут брать населенные пункты в провинции Дейр-эз-Зор, которые находятся на восточной стороне Евфрата, а на западной стороне будут освобождать территории проправительственные силы», — прогнозирует он.​

Авторы: Анжелика Басисини, Георгий Макаренко.

Подробнее на РБК:
http://www.rbc.ru/politics/20/07/2017/597080c19a794735bd86a42e?from=center_2

В июне Россия, Турция и Иран подписали соглашение о создании «зон деэскалации» в Сирии. Посредником в этой сделке, а также спонсором выступила российская сторона. Согласно пунктам соглашения, указанные в нем четыре области в Сирии представляют собой не «зоны безопасности», а «зоны снижения напряженности». Иными словами, соглашение представляет собой воплощение идеи, отличной от концепции безопасных зон, реализации которой в течение определенного периода времени добивалась сирийская оппозиция.

В международном праве не существует такого юридического определения как «зоны деэскалации», поскольку подобные термины широко используются в военной сфере, а не в нормативно-правовых актах. Именно по этой причине такие формулировки всегда расплывчаты и могут иметь различные толкования и интерпретации. Тем не менее, они наиболее предпочтительны для России, в адрес которой ежедневно поступают обвинения со стороны сирийских и международных правозащитных организаций. В частности, Москва обвиняется в совершении военных преступлений в отношении местного гражданского населения и преступлений против человечности в Сирии, в особенности в Алеппо.

Новое соглашение отражает ту роль, которую сыграли переговоры в Астане, завершившиеся недавно без достижения каких-либо значительных результатов. При этом Россия изо всех сил старается выделить эти переговоры на фоне переговорного процесса в Женеве и тем самым добиться, чтобы Астана стала главным местом обсуждения мирного процесса в Сирии. Так, российская сторона пытается делегитимизировать любые усилия Организации Объединенных Наций в Женеве, а самое главное, собрать за столом переговоров ту часть сирийской оппозиции, с которой хочет иметь дело.

Россия утверждала, в частности, после битвы в Алеппо, что сосредоточена главным образом на установлении режима прекращения огня на территории всей Сирии и с этой целью наряду с Турцией и Ираном организовала переговорный процесс в Астане. Как следствие, основной целью переговоров в Астане является установление режима прекращения огня в соответствии с соглашением, заключенным между Россией и Турцией в конце 2016 года. Что касается прекращения огня как такового, то наибольшего внимания заслуживает тот факт, что силы, подконтрольные режиму Асада, никогда не соблюдали этот режим, и воздушные бомбардировки в восточной Гуте никогда не прекращались, а сегодня они продолжаются в Дераа и других районах, контролируемых оппозицией. Кроме того, имеет место быть насильственное переселение сирийских граждан, которое происходит еще в больших масштабах, чем в прошлом. Так произошло в районе Аль-Ваир в Хомсе, а также четырех других городах, таких как Мадая, Забадани, Фуа и Кефрая, жители которых были вынуждены покинуть свои дома из-за политики правительства Асада. Наконец, не стоит забывать об использовании химического оружия в Хан-Шейхуне в провинции Идлиб. В связи с этим возникает вопрос: если все эти действия, в том числе использование военного арсенала, были совершены в период «тишины», разве можно полагать, что стороны уважают режим прекращения огня? Так или иначе, мы можем предположить, какова будет степень уважения сторон к новому соглашению.

Тем не менее, Россия опровергла заявление о провале режима прекращения огня и настояла на продолжении переговорного процесса в Астане. Позже на очередном раунде переговоров в Астане, который состоялся в мае 2017 года, Москва выдвинула новую идею относительно создания так называемых «зон деэскалации». Соединенные Штаты решительно отказывались поддержать новое соглашение по той причине, что одной из стран-гарантов должен был выступить Иран. Как говорится в заявлении Госдепартамента США: «Иранская деятельность в Сирии способствует лишь насилию, а не его прекращению, а безоговорочная поддержка режима Асада Ираном стала причиной трагической ситуации в Сирии». Госдепартамент США не прокомментировал начало создания «зон деэскалации» в Сирии. Тем не менее, хотя в его заявлении и прозвучала критика в адрес Ирана, он приветствует любые усилия, которые могут способствовать прекращению насилия в Сирии сегодня.

Можно заключить, что роль России в Сирии претерпела изменения: политический процесс сменился полувоенными действиями в целях уменьшения кровопролития в стране, что объясняется убеждением российской стороны в том, что запуск политического процесса в Сирии на сегодняшний день невозможен. Россия являлась спонсором переговоров в столице Казахстана. Так, начало политическому процессу должно было дать написание новой конституции Сирии, в разработке проекта которой приняла участие сирийская вооруженная оппозиция, «чтобы ускорить политические переговоры по прекращению конфликта», как заявил посланник Кремля. В связи с этим возникает вопрос: почему Россия решила начать с наиболее чувствительной для любой нации точки, ведь конституция любого
государства отражает главные его ценности? С самого начала сирийского конфликта в 2011 году Россия каждый раз повторяет, что это дело сирийского народа, и настаивает при каждой возможности, что урегулирование конфликта должно быть политическим и найти его решение должен сам сирийский народ. При всем этом Россия сама разработала проект сирийской конституции, а затем представила его для обсуждения и утверждения сирийцам. Этот проект подготовили российские эксперты после двух дней непрямых переговоров между сирийской вооруженной оппозицией и представителями режима Асада, но без каких-либо признаков достижения прорыва в интересах более широкого политического урегулирования для прекращения войны. И вдруг, Россия решила более не ставить своей целью установление режима прекращения огня, который сирийский режим нарушал практически каждый день, во всех регионах Сирии. Москва больше не была сосредоточена на соблюдении условий соглашения, заключенного с Турцией, и которое также поддержала оппозиция, надеясь на то, что ситуация «на земле» изменится после полного прекращения огня, что позволит сосредоточиться на других важных для сирийцев проблемах, таких как проблема беженцев и гуманитарная ситуация в стране. Вместо этого Москва начала работу над новой конституцией Сирии и представила его на рассмотрение сирийскому народу.

Российское предложение разработать проект сирийской конституции стало неожиданностью. Не меньшего внимания заслуживает то, в какой форме было выдвинуто это предложение в ходе переговоров в Астане. Так, можно было подумать, что Россия навязывает сторонам свою инициативу, учитывая тот факт, что она является самым крупным военным игроком в Сирии. После российского военного вмешательства в сентябре 2015 года, а также ухода Соединенных Штатов из региона, особенно после избрания президентом Дональда Трампа, Москва стала главной военной и политической «машиной» в Сирии. Трамп стал придерживаться политики изоляционизма с единственным акцентом на борьбу с «Исламским государством» в Сирии.

Со всей уверенностью можно сказать, что предложенный Москвой текст сирийской конституции отражает российскую точку зрения на то, каким способом должно быть достигнуто политическое урегулирование в Сирии, и это решение было выдвинуто без принятия сторонами каких-либо обязательств «на земле».

Предложенный проект конституции, который, по словам министра иностранных дел России Сергея Лаврова, был подготовлен российскими экспертами, содержит формулировки почти идентичные тем, что имеются в Конституции Российской Федерации, принятой 12 декабря 1993 года, а их преамбулы практически одинаковы. То же самое касается названий глав конституции, а также распределения полномочий между органами той или иной ветви власти.

В выдвинутой Россией конституции заложена идея этноконфессионального плюрализма, а ее текст заканчивается введением принципа закрепления министерских должностей за религиозными и этническими меньшинствами, что напоминает политические системы Ливана, Ирака, Северной Ирландии, Боснии и Герцеговины. Однако ни одна их упомянутых систем, основанных на принципе этноконфессиональных квот, не преуспела в обеспечении политической стабильности режима или достижении экономического роста. Эти системы находятся в парализованном состоянии вместо того, чтобы дать возможность перейти к полностью демократическим режимам.

При этом сегодня Россия является единственной страной, которая выступает с инициативами по Сирии. Это касается переговоров в Астане, выдвижения проекта новой сирийской конституции, а также идеи создания «зон деэскалации». Так или иначе, все эти инициативы отражают попытки России выйти из Сирии с наименьшими потерями, добившись при этом сохранения Асада у власти в качестве единственного инструмента для защиты своих интересов в регионе.

Михаил Коростиков

Публичная семейная ссора правителей воспринималась как вещь постыдная, но не сказалась на доверии к институтам власти. Однако этот конфликт обнажил другую важную проблему Сингапура, которую городу-государству еще предстоит решить. Стране не хватает других политических символов, помимо «отца нации» Ли Куан Ю

Пока в России главной темой обсуждения остается снос то ли четырех, то ли восьми тысяч домов без особенного пиитета к их собственникам, на другом краю мира, в Сингапуре, никак не могут снести один. Он расположен по адресу Оксли-роуд, 38 и представляет собой двухэтажный коттедж довоенной постройки, пребывающий в плачевном состоянии. «У него нет фундамента, внутри ужасная сырость и трещины в стенах», – говорил его жилец в 2011 году. Он настаивал, чтобы коттедж снесли после его смерти, но и через два года туристы все еще фотографируются у фасада здания. Немудрено: на первом этаже дома зародилась правящая Сингапуром уже более полувека Партия народного действия.

Имя жильца, жаловавшегося на сырость и трещины, – Ли Куан Ю. Это тот Ли Куан Ю, который был главным политиком в Сингапуре с самой независимости в 1965 году и до 2011 года, когда он ушел со своего последнего официального поста министра-наставника. Впрочем, Ли Куан Ю оставил след не только в истории Сингапура. Его политическая модель, сочетающая достаточно жесткий авторитаризм во внутренней политике и идеальные условия для экономической деятельности любого рода, вдохновили десятки лидеров по всему миру, начиная от китайского Дэн Сяопина и заканчивая руандийским Полем Кагаме. В России в длинном ряду уважавших его людей нашлось место для таких разных личностей, как Владимир Путин, Алексей Кудрин и Алексей Навальный.

Практически сразу после того как Ли Куан Ю умер 23 марта 2015 года, его дети вступили в борьбу за право решать судьбу дома их отца. Причем сделали это так неизящно, что сингапурцы в интернете стали называть их «хуже, чем Кардашьян» (большая армянская семья, живущая в США, которая сделала из внутрисемейных разборок реалити-шоу на американском ТВ). Местные жители, пресса и общественные деятели умоляли стороны прекратить публичный конфликт: все боялись, что он повредит имиджу Сингапура как предельно компетентной и высокоорганизованной государственной машины. Ведь помимо статуса детей «отца нации» родственники усопшего занимают видные посты: Ли Сянь Лун – премьер-министр Сингапура, его брат Ли Сянь Ян – член нескольких советов директоров и глава Агентства по гражданской авиации, а их сестра Ли Вэй Лин – известный нейрохирург.

Конфликт стал публичным 14 июня, когда Ли Сянь Ян опубликовал в фейсбуке открытое письмо. Он обвинил своего брата-премьера в нежелании выполнить волю отца и снести дом, а также в узурпации власти и запугивании родственников. По словам Ли Сянь Яна, при жизни Ли Куан Ю несколько раз недвусмысленно говорил о том, что после его смерти дом должен быть снесен.

«Я был в домах Неру, Шекспира. Они превращаются в сараи из-за того, что люди постоянно ходят по ним. Я не хочу, чтобы с этим произошло то же самое», – действительно говорил Ли Куан Ю на телевидении в 2011 году. Он также отмечал, что дом можно будет снести, когда из него выселится последний жилец. Премьер Ли Сянь Лун, по словам Ли Сянь Яна, хочет вопреки воле отца все же сохранить дом и превратить его в музей, чтобы «укрепить свою власть и заложить основу для формирования династии».

Как писал в своих многочисленных постах в фейсбуке Ли Сянь Ян, его брат целенаправленно движется к установлению в Сингапуре персоналистской диктатуры. Он якобы открыто угрожал Ли Сянь Яну и их общей сестре, из-за чего Ли Сянь Ян принял решение «на неопределенное время покинуть страну». «Давайте будем честны, – писал он. – Социальный контракт при Ли Куан Ю был таков: гражданские свободы ограничиваются, но соблюдается власть закона. Теперь этого больше нет». Он также обвинил жену премьер-министра Хо Чин в том, что она еще до смерти Ли Куан Ю вынесла из его дома несколько ценных вещей, чтобы впоследствии организовать культ умершего. Хо Чин – глава сингапурской инвестиционной корпорации Temasek, управляющей активами на сумму $175 млрд (годовой ВВП Румынии или Новой Зеландии).

Премьер Ли Сянь Лун, как нетрудно догадаться, все обвинения отверг. Чтобы очистить свое имя, 3 и 4 июля он созвал специальную открытую сессию парламента, где четко обозначил свою позицию в конфликте и заслушал вопросы парламентариев. По словам премьер-министра, отец завещал дом лично ему, но он, столкнувшись с непониманием со стороны брата и сестры, предложил передать недвижимость Ли Сянь Яну за один доллар.

Ли Сянь Ян отказался: вместо этого он выкупил у старшего брата дом за полную рыночную цену. Тут он внезапно обнаружил, что и теперь не может исполнить волю отца и снести постройку: существует тайный комитет министров (возглавляемый заместителем Ли Сянь Луна), который проинструктирован рассмотреть все варианты судьбы дома, и до его решения ничего с постройкой сделать нельзя.

По словам премьера, отец при жизни «рассматривал другие варианты» решения вопроса с домом «и готов был выслушать мнение правительства на этот счет». В любом случае, настаивал премьер-министр, в доме сейчас живет его сестра, а значит, вопрос о судьбе строения будет решаться когда-нибудь потом.

«Авторитарным» он назвал именно решение «снести дом без публичного обсуждения», так как тот представляет собой «несомненную общественную ценность». Династию он, по его словам, создавать не собирается: его сын не проявляет никакого желания участвовать в политике, да и сам премьер-министр скоро планирует покинуть свой пост.

Ли Сянь Лун уточнил, что любого другого человека он бы уже затаскал по судам за клевету, но своих собственных брата и сестру подвергать этому не намерен. «В конце концов, мы все дети Ли Куан Ю», – заметил он в конце выступления в парламенте. Шестого июля Ли Сянь Ян пошел на попятную, опубликовав очередное открытое письмо: он все еще не согласен с братом, но поддерживает идею прекратить ругаться на публике. Сингапурцы облегченно выдохнули.

Газеты Запада и Востока подавали конфликт чуть ли не как крушение модели государственного устройства Сингапура. Общий посыл был – на детях великих людей природа отдыхает. Спор постоянно обострял сам премьер Ли Сянь Лун, угрожая родственникам, что их действия «подрывают веру сингапурцев и международного сообщества в Сингапур».

Город-государство всегда славилось тем, что решало все конфликты с вовлечением чиновников быстро и безжалостно, не допуская и мысли о том, что возможен какой-то фаворитизм. Здесь же премьер-министр отказался подавать в суд за клевету на своих родственников именно потому, что они были его родственниками. Это не только воспринималось как яркий пример непотизма, но еще и вызывало подозрения, что клевета не совсем клевета.

Впрочем, опасения оказались напрасны. Семейная ссора никак не повлияла ни на фондовый рынок (в день публикации первого открытого письма он упал на 0,1% ), ни на курс сингапурского доллара (он в тот день вырос), ни на какой другой экономический показатель. «Пока не будет изменения долгосрочной или среднесрочной политики, ничего не случится», – прокомментировал ситуацию экономист CIMB Private Banking Сун Сен Вун. Не случилось этого и через три недели после начала активной фазы противостояния детей Ли Куан Ю.

По опросам, 80% сингапурцев считают, что этот спор вообще не должен был быть публичным. Недавних опросов о том, что делать с домом, нет, но в конце декабря 2015 года подавляющее большинство жителей острова (77%) считало, что его надо снести из уважения к воле Ли Куан Ю. Вряд ли с тех пор их мнение сильно изменилось.

Однако несогласие с решением премьер-министра никак не трансформируется в потерю доверия к институтам власти. Именно в этом, а не в разваливающемся доме состоит главное наследие Ли Куан Ю: политика, понимаемая как борьба групп интересов за видение будущего государства, в нем практически отсутствует. Оптимальный курс определен, а от государственных служащих требуется только ничего не сломать и вовремя следить за исправностью механизма.

В такой ситуации семейные ссоры властей предержащих воспринимаются как немного стыдная, но все-таки мыльная опера. Тем более что азиатский регион дарит куда более зловещие истории семейных проблем правителей: в Южной Корее страдающая от одиночества и травмы после убийства отца дама выбилась в президенты и долгое время принимала государственные решения на основе советов своей малограмотной подруги-шаманки. В результате страна получила многомесячные демонстрации, импичмент и национальный позор, который для многих азиатов по-прежнему хуже смерти.

Конфликт, однако, обнажил другую важную проблему Сингапура, которую городу-государству еще предстоит решить. Стране не хватает других политических символов, помимо Ли Куан Ю. Покойный «отец нации» выступал против культа своей личности, несовместимого с практиковавшимся им всю жизнь рационализмом и прагматизмом. Но кроме Ли Куан Ю и его соратников, вроде министра иностранных дел Синнатамби Раджаратнама, у разноязыкого и мультиэтничного Сингапура ничего нет. В эпоху мирового популистского реванша, когда разумные и взвешенные политики повсеместно оказываются затоптаны апеллирующими к традициям и древним обидам вождями, сингапурской организованности в качестве национальной идеи может и не хватить. И тогда пригодится старенький домик господина Ли.

Билл Герц | The Washington Times

Газета The Washington Times приводит доклад Разведывательного управления министерства обороны США (РУМО) в котором утверждается, что Россия и Китай работают против Соединенных Штатов по всему миру.

«У Москвы и Пекина общие интересы в ослаблении глобального влияния США, и они активно сотрудничают в этом направлении», — говорится в докладе РУМО о российской военной мощи.

Ведомство сообщило в докладе, который был опубликован в прошлом месяце, что оборонное сотрудничество между Россией и Китаем постепенно наращивается, как и экономические связи. «В докладе говорится, что российские чиновники часто расхваливают связи России с Китаем, и российский президент Владимир Путин заявил, что у Пекина и Москвы сейчас самые тесные связи за десятилетие», — пишет автор статьи Билл Герц.

«Фактически Стратегия национальной безопасности России называет стратегическое партнерство с Китаем одной из самых главных задач России», — говорится в докладе.

В России есть некоторая тревога, отмечается в докладе РУМО, что растущий дисбаланс между двумя странами и усиление Китая сделают Россию его «младшим партнером».

В докладе не сообщаются подробности растущих военных связей. Но в отдельном докладе Комиссии Конгресса по обзору отношений США и Китая в сфере экономики и безопасности, опубликованном в марте, говорится, что усиление связей предполагает все более сложные российско-китайские военные учения и продажи современных вооружений. Документ предупреждает, что это двустороннее сотрудничество имеет важные стратегические последствия для американских интересов безопасности в Азии, передает автор.

Сотрудничество предполагает, в частности, поставки Россией Китаю истребителей Су-35, которые начались в декабре, и передачу новейших систем ПРО С-400.

Россия и Китай также сообща разрабатывают вертолет большой грузоподъемности и дизель-электрическую подлодку класса «Лада». Оборонное сотрудничество также предполагает совместную работу над авиационными и ракетными двигателями, спутниками, говорится в статье.

«Несмотря на некоторые сферы напряженности и недоверия в китайско-российских отношениях с момента нормализации отношений между Пекином и Москвой в 1989 году, военные и оборонные структуры двух стран стабильно работали над минимизацией и преодолением этих разногласий и теперь переживают, возможно, самый высокий период сотрудничества», — говорится в докладе Конгресса.

Растущие оборонные связи не предвещают ничего хорошего для американской безопасности, считает Герц. «Продажи российских вооружений Китаю и военно-техническое сотрудничество могут повлечь за собой существенные последствия для США, бросив вызов американскому воздушному превосходству и создав проблемы для США, их союзников и партнерских активов в регионе», — заключается в докладе.

Источник: The Washington Times

Иран для России и ее народа до сих пор в значительной степени представляется «черным ящиком» с неясными очертаниями. «Конечно, эта ситуация порождает свои опасения, у которых есть причины. Прежде всего, они основываются на том, что наше сотрудничество (Ирана и России — прим. пер.) все последние годы сосредотачивалось на Сирии и ее проблематике. Темой дня всегда была Сирия, и суть этого вполне понятна. Сотрудничество Ирана и России формировалось как сотрудничество не «для чего-то», а «против чего-то». Специфика военно-политической ситуации в Сирии заключается в том, что на первый план выходили вызовы и угрозы. Вызовам и угрозам противостоят, вот нам и приходилось сообща противостоять им». По данной проблеме Институт по изучению Ирана и Евразии (IRAS) взял интервью у Григория Лукьянова, преподавателя Высшей школы экономики и эксперта Российского Совета по международным делам (РСМД).

IRAS: Какие качественные изменения принес Дональд Трамп в политику США по сравнению с предыдущей администрацией?

Григорий Лукьянов: Как это часто бывает с приходом новой администрации, политика Вашингтона переживает определённый этап утряски, когда новая команда только «срабатывается» и определяется с тем, как соотнести то, что она хочет, с тем, что она может.
В случае с Дональдом Трампом мы не видим исключения. Его команда притирается очень тяжело, вплоть до того, что нам сейчас довольно сложно понять, как происходит процесс принятия и согласования даже наиболее важных решений.

Спустя полгода с момента инаугурации Трампа создается впечатление, что в нынешних условиях его генеральная линия внешней политики на Ближнем Востоке заключается в стремлении выполнить ключевое из предвыборных обещаний — развернуть все силы американской военной и дипломатической машины на Ближнем Востоке на борьбу с «Исламским государством» (запрещена в РФ — прим ред.), одинаково опасной как для стран Европы и Азии, так и для Америки и ее ближайших союзников (Великобритании, Австралии, Канады и Новой Зеландии).

Это требует некоторой корректировки политики США, но при этом не отказа от ее генеральной линии, направленной на сокращение ответственности и присутствия самих Соединённых Штатов в регионе при сохранении определённых механизмов контроля за ситуацией с минимальными затратами ресурсов. Движение в этом направлении было начато ещё при Бараке Обаме.
Определёнными шагами в процессе реализации данных устремлений стало восстановление отношений с традиционными партнёрами США в регионе. В первую очередь это Саудовская Аравия и Израиль. До голосования на референдуме в Турции можно было ожидать также сближения с Анкарой. Это позволило бы говорить о восстановлении триады союзников, на которых США может опереться и делегировать решение части региональных проблем. Турция — это один из опорных элементов этой триады.
Тем не менее траектория развития режима Реджепа Тайипа Эрдогана, а также неспособность Трампа в нынешних условиях пойти на те требования, которые выставляет Анкара, не позволяют сегодня Турции и Соединённым Штатам сблизиться.
Поэтому сегодня мы наблюдаем улучшение отношений Вашингтона с Израилем и Саудовской Аравией, которое в первую очередь направлено на создание новой архитектуры безопасности на Ближнем Востоке с учётом стремления США сократить свои «расходы» на этот регион. При этом ставится задача по созданию такого дизайна устройства региона, который будет в максимальной степени удовлетворять интересам США, во вторую очередь — интересам стран региона, которые сотрудничают с Америкой, и уже потом сопредельных центров, таких как Европейский Союз.
На этом фоне США беспрецедентно сократили свое участие в разрешении других локальных конфликтов. На этом фоне сирийское направление может показаться исключением. Здесь США действуют активно, и мы понимаем, что предвыборная цель победы над ИГИЛ доминирует над стратегическими соображениями. Если на других направлениях США готовы делегировать полномочия Саудовской Аравии и возводимым под её эгидой реальным или полуживым интеграционным объединениям, то в Сирии приходится все решать самим. Причем опорой США здесь становятся не арабские политические силы, а курдские. Это направление вносит определённую турбулентность в, казалось бы, слаженную систему, и заставляет американцев самостоятельно ввязываться в открытое противостояние.
Сегодня мы видим, что битва с ИГИЛ затянулась и блицкриг не получается. Не удалось взять Мосул быстро, с наскока. То же самое — с Раккой. Однако пока Трамп не сможет доказать, что он одержал громкую победу над ИГИЛ, это состояние будет сохраняться.
Итак получается, что пока Трамп не победит ИГИЛ, он не уйдёт. А что в этом случае можно будет назвать победой? Неужели полное уничтожение ИГИЛ?
— Победа надо ИГИЛ должна быть громкой, заметной, с максимальной презентацией роли США в её достижении. Это должна быть военная победа, потому как она решает для Трампа целый ряд внутренних проблем.

Одной из групп, голосовавших за Трампа, были военные. Не генералы, а солдаты, которым хотелось завершения войны. Но при этом они должны вернуться победителями. Победа, которая нужна Трампу, будет заключаться в захвате у противника крупнейших городов и недопущении сохранения военного контроля «Исламского государства» над территорией Ирака и Сирии. Если ИГИЛ будет загнана в подполье, как это было сделано с «Талибаном» в 2002-2003 годах, то это устроит Трампа.
То есть, если взят только Мосул, а Ракка остается у «Исламского государства», то это победой назвать нельзя?
— Это не победа, потому что ИГИЛ будет сохранять за собой то, что его отличает от «Аль-Каиды» (запрещена в РФ — прим ред.) — это территория, это плацдарм, это земля халифата, которую они завоевали и которая привлекает к ним сторонников со всего мира. Как только они лишатся этой земли, их лозунги утратят фундамент и организация перестанет быть «особенной». В этом случае мы можем ожидать, что сторонники ИГИЛ по всему миру просто растворятся в многочисленных живучих структурах «Аль-Каиды» и других организациях, обладающих той или иной степенью легитимности на местах.
Какое место занимает Иран в новой политики США на Ближнем Востоке?
— Это достаточно сложный вопрос. Можем говорить только о том, какую он играет роль в краткосрочной и среднесрочной перспективе.
В нынешних условиях, когда Трамп делает ставку на Израиль и Саудовскую Аравию, благодаря их ресурсам, возможностям и способностям влиять на ситуацию в регион, он является также и пленником интересов своих союзников. Ни Израиль, ни Саудовская Аравия не могут и не хотят создавать новую архитектуру безопасности с сохранением Ирана в том виде, в котором он существует сегодня. Речь идёт об Иране с его нынешней политической системой и ее идеологическим наполнением. И Израиль, и Саудовская Аравия не видят своей региональной политики без противодействия иранской угрозе. Таким образом, чтобы интересы самого Трампа были соблюдены, он вынужден кардинально изменить политику США по отношению к Ирану.

Но это не отрицает того факта, что сегодня США потенциально могут в любой момент отказаться от такого подхода и от антииранской риторики.
В нынешних условиях мы наблюдаем, как США на определённом этапе поддержали антииранскую политику и риторику, а также предприняли ряд действий, которые демонстрируют их солидарность с оппонентами Ирана. И сделано это в первую очередь не против Ирана, а чтобы завоевать региональную поддержку Саудовской Аравии и Израиля. В нынешних условиях мы наблюдаем, как в Ираке продолжается тактическое взаимодействие между советниками США и проиранскими формированиями местной шиитской милиции по решению совместных задач в борьбе с «Исламским государством». Любопытная ситуация в Афганистане, где сейчас США также в непростом положении, когда созданный ими режим находится на грани краха. Тем не менее Иран не дестабилизирует ситуацию, а, наоборот, стабилизирует её, обеспечивая определённую устраивающую его безопасность на приграничных территориях. То есть то, что происходит на уровне большой региональной политики, не всегда распространяется на ту область, когда решаются конкретные проблемы на низовом уровне.
Пока, как Вы сказали, ключевая цель Трампа — это «Исламское государство», и он концентрируется на ней. В этом случае недавнее заявление Рекса Тиллерсона о том, что США будут проводить политику по мирной смене режима в Иране, можно воспринимать как пустые угрозы? Ни к каким реальным шагам это не приведёт?
— Да, это скорее риторика, которую хотят услышать от США в Эр-Рияде и Тель-Авиве. Саудовская Аравия за это платит настоящими деньгами, а Израиль за это предоставляет определённую лояльность интересам США в регионе, а также не мешает Трампу внутри США, где проживает еврейское лобби, связанное с Израилем. Таким образом, Трамп тратит куда меньше, а получает достаточно много.

 ​