Рубрика: Ближнем Востоке

Часть первая

«Взгляните вокруг. Что же стало с нашим бирюзовым островом? Здесь остановилась жизнь. Они погубили один из райских уголков на нашей земле», — с горечью произносит Лариса. А ее прекрасные голубые глаза, в которых отражается печаль одинокого, покинутого миллионами туристов Красного моря, наливаются слезами и сливаются с окружающей нас дивной морской синевой.

Мы сидим в укромном уголке за столиком в одном из кафе некогда знаменитого отеля в Шарм-эль-Шейхе — «Барон». Молодая и красивая москвичка, разуверившись в будущем своей страны, махнув рукой на умом не понятую Россию, стала искать счастье и карьерный успех на Синайском полуострове. Это была золотая пора — туристический бум эпохи президентства Хосни Мубарака.

Синайский полуостров, географически напоминающий острый угол вытянутого треугольника, земля, разделяющая Азию и Европу, евреев и арабов, мусульман и христиан, стал некой Меккой туристического паломничества. Не только ведущие британские, немецкие, итальянские компании, вступив в сумасшедшую конкуренцию, стремились занять свою нишу в этом райском уголке, чарующем своей неземной красотой, сюда стремились и самые молодые пассионарные отельеры со всего мира.

30-летняя Лариса Голубкова, как и десятки других преуспевающих молодых отельеров, вторглась в это пространство со своими идеями и амбициями — она так хотела перевернуть этот мир. Мираж в пустыне одиночества!

Она сделала сногсшибательную для своих лет карьеру, возглавив один из самых престижных отелей изумрудного острова… Но затем в этот мир пришла революция. Огнево революции против морской синевы. Беспорядок против спокойного мирного жизненного уклада. Революция – та самая злополучная арабская весна, эти буйные вешние воды, невиданный доселе катаклизм – перевернула жизнь целых поколений и убила их мечту.

Революция перевернула жизнь и Ларисы. Она убила и ее мечту. И не только в завтрашний, но даже в сегодняшний день.Оборачиваюсь по сторонам – вокруг ни души, ни одного туриста, под огненными солнечными лучами одна выжженная земля. Выжженная той самой революцией.

Иду по заброшенным темным улицам запустевшего Шарм-эль-Шейха, некогда поражавшего своим праздником жизни воображение миллионов людей. А что же теперь? А вот теперь меня, одинокого туриста, посюду встречают экипированные солдаты с дулами автоматов и пулеметов, броневая техника, блокпосты и сотни опустевших, разоренных отелей. В годы беззаботных для египтян томных нулевых туристический бум обусловил и величайший строительный бум. Отели не вмещали сотни тысяч туристов, спешащих на праздник жизни в Синай. Египтяне любят повторять: «Мы выживали за счет туризма и Суэцкого канала!»

И сотни западных туристических компаний стали одна за другой возводить пятизвездочные отели у побережья посреди тропической пустыни…

А вот незадолго до начала арабской весны эти же западные компании стали спешно распродавать дорогую недвижимость высшим египетским чиновникам-олигархам. Сделка века! Счастье падает в руки египетских чиновников – они за полцены покупают дорогую недвижимость и прибыльный бизнес, который работает как часовой механизм. Отели приобретают и мэр Каира, и министр внутренних дел, и глава разведки… И ни один из них не задался вопросом: почему?

В порыве за сиюминутной жадной и жалкой наживой у них произошло помутнение разума, закрылись глаза. Они проглядели, не поняли, им отказала интуиция в самый судьбоносный час, и ни один из них не задался вопросом: почему британцы на скорую руку стали срочно избавляться от фешенебельных отелей?

В их дверь стучалась революция и смута. А чиновники Мубарака мчались за потоками коррупционных схем.

А теперь эти отели напоминают большие пирамиды – гробницы на останках умерщвленной египетской государственности. С грустью прохожу мимо этих величественных гробниц.

И всюду солдаты, солдаты, солдаты. В последний раз сапог солдата, но другого – иноземного, израильского, покинул Синай весной 1982 года. Для Израиля это святая земля Офира, ведь в 80 км от города возвышается так называемая святая гора Моисея. А сегодня здесь уже блокпосты египетской армии, спешащей к отражению атак исламских сил, вернувшихся к жизни после свержения президента Мубарака.

Исламский радикализм – новая отдушина армии отчаянной египетской молодежи, потерявшей веру в завтрашний день. Одинокая прогулка по одичавшему полуострову заводит меня на легендарный проспект Намибе, известный в прошлом своими пирами — клубами и вечеринками в открытых ресторанах, построенных в египетском национальном стиле. После потрясений здесь изредка можно наткнуться на работающие рестораны. Все застыло в прошлом. И, как всегда, блекнут воспоминания.

В переулке выстроилась большая вереница молодых людей в нищенском отрепье. Они уселись вокруг ветхого кассетного магнитофона, из которого раздавался заунывный голос египетского духовника, плавно и мелодично распевающего все те же коранические аяты. Присаживаюсь к этим молодым ребятам с безнадежными лицами. Завязывается беседа.

«Мы не выживаем. У нас в семье 7 человек, — рассказывает 19-летний худощавый Мохаммед с буйной шевелюрой, — а я зарабатываю в месяц всего 50 долларов от силы. Как мне выжить? Как быть? Кроме Аллаха, мы уже никому не верим». Эту горькую исповедь молодого Мохаммеда, который в период туристического бума промышлял и подрабатывал тем, что подыскивал для неопытных туристов на Намибе такси, можно услышать из уст каждого второго египтянина. Панисламизм покоряет и захватывает умы миллионов таких, как Мухаммед, застигнутых врасплох испытанием хлеба насущного.

Ни насеровские этюды о панарабизме, ни модель светской цивилизации импозантного эль-Барадеи, ни концепция «сильной руки» нового спасителя нации, автора второй революции ас-Сиси не могут увлечь приговоренное к полуголодному существованию поколение заблудших между двумя революциями юных египтян. А они составляют уже свыше 70 процентов населения страны. Египет – страна молодой нации. Они устали от обещаний, им нужно немедленно и моментально, ибо впереди маячит альтернатива исламского реваншизма. Вот он, наглядный прочный материал для новой армии исламского возрождения – стальных оловянных шеренг исламской армии.

После падения туристической Мекки в Шарм-эль-Шейхе вновь зародилась величайшая страсть к религии. Толпы людей направляются не только в мечети, но и в церкви. Даже и не помню, когда в последний раз мне удалось застать в церкви столько людей, как в главной церкви этого города. Копты – православные египтяне – составляют 12 процентов 83-миллионного Египта. Поразительно, но сотни людей, собравшихся в главной церкви города, со слезами на глазах, чувственно, эмоционально, с содроганием, умилением и душевной тревогой упиваются рассказами проповедника о чудесах Иисуса из Назарета.

Да, людям необходимо чудо. Они искали пути для чудесного исцеления пораженного метастазами большой раковой опухоли египетского общества во время первой революции. Разочарованные коллапсом первой революции, они пошли на площадь Свободы вершить вторую революцию. Что стало со свершениями второй революции? На улицах города воссоздают порядки власти армейского генералитета плеяды Садата и Мубарака. Египтяне сетуют на реставрацию режима личной власти – на всех центральных площадях на месте демонтированных портретов свергнутого Мубарака появились большие фотографии нового фельдмаршала Абдул Фаттаха Халила ас-Сиси. Люди снова, но на сей раз шепотом, как в старые добрые времена, заговорили о возрождении тирании.

Зачем же надо было свергать засидевшегося 87-летнего Мубарака, который так и не смог определиться со своим преемником? Так или иначе, но неумолимая философия истории навязала Египту свои законы. Бурбоны вернулись! А тот, кто вторгся в их жизнь на гребне волны славной революции, так и не понятый ни толпой, ни элитой еще один свергнутый президент — Мухаммед Мурси отправлен на эшафот. Власть заверяет голодную толпу, что это было сделано для народа и во имя народа. И снова шепотом о тирании. В Египет – колыбель арабской революции вернулась атмосфера страха, повсюду лязг заторов автоматов и скрежет тяжелой двери тюремной камеры.

Теми же темными улочками умерщвленного революцией легендарного Шарм-эль-Шейха возвращаюсь в отель «Барон», где по-прежнему царствует мертвая тишина.

Еще в прошлом году, во время своего неожиданного вояжа в кипящий и раздираемый геополитическими войнами Бейрут, раздвоенный в сознании нашего мира, я пришел к твердому умозаключению: судьба мира и будущего мироустройства решается на Ближнем Востоке. Фукуяма объявил о конце истории, арабская весна попыталась доказать, что наступает начало новой истории. И что стало с новой историей?..

На берегу стоит одинокая Лариса, бросающая усталый взгляд в морскую синеву. Жизнь замерла. Она показывает мне рукой на легендарный и красочный остров Тиран, который находится всего в нескольких километрах от «Барона». Об этом скандально известном острове недавно вновь заговорили во весь голос. С 1950-х годов Тиран остается яблоком раздора между Египтом и Саудовской Аравией. И лишь полвека назад Египту удалось вернуть контроль над этим островом.

В апреле новый президент Сиси уступил этот уникальный по своей природной красоте остров саудитам. По большому счету, вместе с этим островом Египет уступил Саудовской Аравии и контроль над акваторией Красного моря.

«Это новая надежда для египтян. Все уверены, что, уступив Тиран, Египет получит от саудитов многомиллиардные инвестиции. Впрочем, уже начались большие финансовые вливания», –первый звук надежды в голосе русской египтянки. Она верит, что вместе с нефтедолларами саудитов в Шарм-эль-Шейх снова вернутся миллионы туристов. И Египет возродится из пустыни, как и много лет назад.

Как же зло любит шутить с нами история, причем не только с отдельными людьми, но и с целыми народами и странами. Локомотив мировой революции, луч света в темном царстве – проснувшийся Египет, увлекший свободой весь арабский мир, сегодня жалко и унизительно вцепился в последнюю надежду – вернуть к жизни страну путем исторической уступки. Это горечь исторического поражения…

http://haqqin.az/news/73035

Ставший привычным маршрут из международного аэропорта Мешхеда в расположенный недалеко от потрясающего красотой и уютом городского парка Кух Санги отель каждый раз преподносит что-то новое.

В мэрии города такое впечатление, что работают люди, которые каждый день думают о том, каким бы еще ярким штрихом украсить широкие бульвары, многочисленные городские парки и фасады домов. Граффити, до которого иранцы большие охотники, национальные флаги и портреты — Верховного лидера Али Хаменеи и основателя Исламской республики великого аятоллы Хомейни, портреты шахидов, погибших в ирано-иракской войне 1981-1988, рекламные баннеры и растяжки – все это под ярким солнцем сливается в общий яркий фон и, оттеняемый зеленью насаждений, создает впечатление праздника.

Если Кум – это, образно выражаясь, мозг шиизма, центр религиозной мысли, то Мешхед, где расположена гробница Имама Резы, восьмого шиитского имама, убитого сыном знакомого нам по сказкам «Тысячи и одной ночи» Харуна аль-Рашида – его сердце. 10-15 миллионов паломников к этой святыне, ставшей центром огромного мавзолейного комплекса, приезжающих ежегодно, не только делают город религиозно-культурным центром, но и служат надежным фундаментом его благосостояния, совсем как в средние века, когда Мешхед был перекрестком Великого шелкового пути.

Казалось бы, что даже если каждый турист или паломник за несколько дней оставляет в магазинах и отелях города минимум по 200 долларов – сумма для Ирана, с его низкими ценами, вполне солидная – то ни у местных бизнесменов, ни у городского бюджета не должно быть оснований для беспокойства. В Иране, особенно у людей старшего и среднего возраста, напрочь отсутствуют культ вещизма, преклонение перед «брендом», стремление подчеркнуть свой статус лишней парой туфлей, штанами престижной марки или навороченным гаджетом со множеством технологичных, но большей частью неиспользуемых приложений. Подобный аскетизм — не исключающий, впрочем, стремления к удобной одежде, хорошей машине и качественным продуктам – оказался вполне эффективным противоядием против калечащих санкций.

Низкие цены на повседневные продукты питания (по основным позициям – овощи, крупы, рис, фрукты — в три-четыре раза ниже чем в России, мясо дешевле в полтора-два раза) и потребительские товары местного производства, дешевый бензин, пусть и ограниченный лимитом в 40-60 литров в месяц (сверх него приходится покупать уже дороже почти в два раза), относительно недорогое жилье (четырехкомнатная квартира в приличном районе Мешхеда стоит в кредит около 70 тысяч долларов, аренда для семьи обойдется в 150-200 долларов в месяц), хороший социальный пакет – все это позволяло иранцам относиться к санкциям и всевозможным эмбарго без особого драматизма.

Сейчас ситуация изменилась, санкций вроде бы как уже и нет – а в общественной атмосфере все больше разливается пессимизм и тревога за будущее. Внешне это заметить трудно: вечерами в комплексе Кух Санги и многочисленных торговых центрах города полно народа, причем прогуливаться жители Мешхеда, как и остальные иранцы, что в парк, что за покупками предпочитают целыми семьями. Призывно горят огни витрин, в кафе-мороженых, кондитерских и ставших внезапно популярными пиццериях и бургерных официанты мечутся от столика к столику. Но вот если присмотреться…

Две реальности

Сегодня иранцы живут одновременно в двух реальностях. Одна – в официальных телеканалах и пропрезидентских газетах. В ней все достаточно оптимистично, жить с каждым днем становится все лучше, страна на пороге экономического бума, вот-вот в нее хлынут иностранные инвестиции и станет вообще хорошо. Есть, правда, отдельные недостатки, связанные с противодействием консерваторов, «тяжелым наследием президентского правления Ахмадинежада» и некоторыми проблемами на международной арене – но все это временные трудности.

Другая – это то, с чем иранцы сталкиваются ежедневно: падение реальных доходов, отмена дотаций, свертывание социальных программ и сокращение льгот. Возникает парадокс – кабинету Рухани удалось снизить инфляцию, чем нынешняя президентская администрация крайне гордится, но реальное благосостояние большинства населения Ирана постепенно снижается.

Решение одной из основных проблем – безработицы, особенно среди молодежи – за без малого три года президентского срока Рухани и его команды «реформаторов и прагматиков» не сдвинулось практически ни на шаг. Официальная статистика дает показатель почти в 30% безработных из категории до 30 лет, но и эта цифра не отражает серьезности ситуации. Типичной картиной для мелких лавочек и павильонов в торговых центрах является наличие трех, четырех, а то и пяти продавцов, большая часть которых в возрасте от 20-то до 30-ти. Это не от избытка покупателей, а из стремления помочь сыновьям, племянникам и прочим родственникам найти хоть какое-то занятие, пусть даже и за весьма символическую плату.

Подобная картина не только в торговле, но и в других отраслях, том же строительном секторе. Новостройки – визитная карточка Мешхеда, строят здесь много, но картина та же: пара специалистов и полдюжины подсобных рабочих в статусе «подай-принеси-жди, пока позовут». Если еще год назад низкооплачиваемая работа на тех же стройках была уделом мигрантов из Афганистана, то теперь ею занимаются и иранцы. Афганцев, впрочем, от этого меньше не стало, просто им сейчас приходится искать новые, еще более низкооплачиваемые ниши.

Кстати, скрытая безработица с ее хитрой изнанкой вроде частичной занятости, неполного рабочего дня и, соответственно, зарплат в половину, а то и в четверть от нормальной средней (от 320 до 500 долларов) играет злую шутку с реформаторами. Задуманная ими программа экономической либерализации требует гибкости и оперативности органов управления всех уровней, от министерств до местных муниципалитетов. А необходимость хоть как-то бороться с безработицей диктует создание дополнительных вакансий во всевозможных исполнительных и разрешительных органах власти.

В итоге бюрократический аппарат, и без того немалый, начинает еще больше разрастаться, сопровождая свое количественное увеличение вполне качественными проблемами – низкой эффективностью, необязательностью, волокитой, бумаготворчеством и, как пик развития, ростом коррупции. И хотя в деле бюрократизации всей страны иранские чиновники еще не достигли высот своих индийских коллег, но уверенно движутся к их уровню, сводя на нет потуги реформаторов и дополнительно осложняя жизнь населению страны.

Ко всем трудностям в экономике и социальной сфере, совокупность которых вполне уместно назвать «вялотекущим кризисом», хотя, разумеется, президентская администрация и поддерживающие ее круги такое определение напрочь отвергают, добавилась еще одна проблема – стремительно набирающее темп социальное расслоение. В Тегеране оно, разумеется, более заметно, особенно в районе местной «рублевки» — северной части столицы, где за высокими заборами вилл богачи уже начинают строить конюшни и мини-ипподромы для породистых скакунов. Но и в Мешхеде уже нет-нет, да и мелькнет совершенно чуждая этой провинции и местному населению роскошь – элитная марка внедорожника, подчеркнутая дороговизна одежды посетителей престижных ресторанов, высокомерное поведение в отношении нижестоящих со стороны управляющих местными отделениями тегеранских банков и компаний. Выглядит это пока чуждо и диковато. Как чуждо и диковато выглядит то, что было немыслимым в Мешхеде еще полгода назад – аккуратно одетые нищие, просящие немного на еду. Да, за время моей нынешней поездки они подходили всего три раза, но ведь полгода-год назад не подходил ни один.

Так, наверное, и должно выглядеть пересечение двух нынешних реальностей Ирана. Беспокоит только одно – не станет ли разрыв между ними непреодолимым, не уступит ли место сегодняшний дискомфорт при виде социального неравенства, напрочь противоречащего принципам Исламской революции, безразличию – такова, мол, цена либеральных реформ, и ничего тут не поделаешь.

Вопросы, звучащие все громче

Победа Рухани на президентских выборах 2013-го года была выбором уставшего общества. Уставшего от конфронтации с Западом, от лишений, вызванных санкциями, от постоянного пребывания в состоянии мобилизации, от негибкости консерваторов, не всегда адекватно оценивавших изменения в этом обществе и предпочитавших их игнорировать, загоняя проблемы внутрь.

Команда во главе с Рухани, а точнее – стоявший за ней клан «вечно второго» тяжеловеса иранской политики, Али Акбара Хашеми-Рафсанджани чутко уловили эту усталость и умело на ней сыграли. То, что они предложили Ирану, можно уместить в одно предложение: «Добьемся отмены санкций, восстановим отношения с Западом – и все проблемы исчезнут».

Сложнейшие вопросы дальнейшего развития Исламской республики, ее экономики, социальной сферы и общественных отношений были сведены к простому, более того – примитивному решению. И эта простота привлекла массы.

Восторг и эйфория, с которыми в Иране была встречена новость о подписании Венских соглашений, за год развеялись, уступив место откровенному недоумению. «В чем же заключается та «великая победа» иранской дипломатии в Вене, о которой нам твердит президент и его команда?» — спрашивают сегодня иранцы. – «Что она нам дала, кроме обещаний? И где тот экономический бум от снятия санкций, о котором твердят реформаторы?».

«Нет, бизнесу легче не стало», — откровенно говорил мне владелец крупного торгового комплекса, предприниматель из Мешхеда, с которым мы вместе летели в Иран из Эмиратов. – «Во всяком случае – никаких особо позитивных изменений не произошло. Ассортимент продаваемых товаров? Так у нас и раньше с этим проблем не было, на прилавках лежало почти все, что производится в мире. А много ли проку от того, что «почти всего» станет больше, если из-за снижения доходов у людей они не смогут это покупать?»

Как показали выборы в Меджлис, единственным по сути городом, который все еще пребывает в эйфории от обещаний Рухани, остается Тегеран. Что до Мешхеда и других городов, то недоумение уже сменяется критическими высказываниями в адрес Рухани и откровенным недовольством курсом находящихся у власти реформаторов.

В отличие от столицы здесь гораздо быстрее поняли две очевидные вещи. Во-первых, декларируемое «устранение конфронтации с Западом» выгодно только узкому кругу крупных иранских бизнесменов, и только они, в конечном итоге, получат прибыль от этого процесса. Во-вторых, та «либерализация», на необходимости которой настаивают реформаторы, будет реализована в интересах все того же крупного частного капитала. И суть нападок на принципалистов (они же — консерваторы) нынешней президентской администрации и близких к ней политических и бизнес-кругов заключается не в том, чтобы действительно модернизировать экономику и общественные отношения, а в том, чтобы вывести из-под контроля государства и передать в частные руки наиболее прибыльные отрасли – от авиакомпаний до нефтепереработки.

Частному иранскому капиталу нужны нормальные отношения с Западом, пусть и ценой некоторых уступок – именно поэтому он всячески поддерживает усилия Роухани и его команды в этом направлении. Все остальное его мало интересует и именно поэтому президентская администрация достаточно безразлична к острейшим проблемам: безработице, «утечке мозгов» (ежегодно из Ирана на работу в другие страны уезжает от 100 до 150 тысяч человек с высшим образованием), сокращению доходов.

Сегодняшние либерально-монетаристские подходы реформаторов к сложнейшим проблемам Исламской республики до боли знакомы всем, кто пережил постсоветские преобразования – свертывание программы доступного жилья, сокращение расходов на социальную сферу, отмена льгот и так далее. Если это главный итог отмены санкций, то иранцам есть от чего впасть в недоумение и всерьез задуматься о будущем. О том, например, стоит ли ожидать прихода в страну западного капитала. Или о том, как реформаторы пытаются изменить внешнюю политику. Впрочем, это тема уже отдельного разговора.

Называя вещи своими именами, надо признать, что ситуацию со многими неизвестными задал Реджеп Тайип Эрдоган, полагаясь на собственный ум, изворотливость и потенциал маневренности. Однако положение как внутри страны, так и вне ее, безудержно скатывается в сторону неопределенности, поскольку инструменты турецкой политики не в состоянии обеспечить нужный для Анкары расклад. В результате Турция, еще не так давно примерявшая на себя наряд единоличного регионального лидера, обрекается на изоляцию. 

Поездка президента Эрдогана в Луисвилл (США) на похороны всемирно известного и легендарного боксера Мухаммеда Али, прерванная на полпути, только прибавила репутационных издержек турецкому лидеру. Детали вояжа еще и обнажили суть личностной концепции человека, который в силу волевых качеств и политического гения прижизненно завоевал симпатии миллионов людей не только на родине, но и за ее пределами.

Но стремительно пополненный за предыдущие годы багаж дивидендов, приобретенный ореол победителя продемонстрировали, насколько нерасторопно самообольщение и завышенная самооценка, и какую злую шутку могут сыграть недооценка окружающих и опрометчивость в выборе целей.

Максимализм как рудимент

В истории с конфузом на похоронах Мухаммеда Али никакой политической подоплеки нет, и проецировать ее на структуру охладевших турецко-американских отношений алогично. В Луисвилле произошла абсолютно тривиальная техническая неувязка. Хозяева мероприятия процессуально не согласились с предложением команды Эрдогана.

Живое воспроизведение молитвы на арабском языке, накрывание гроба усопшего полотном с изображением Каабы не вписалось в ряд церемониальных процедур, которые предусмотрели хозяева. Это объяснимо не только потому, что США не мусульманское государство, и там строго действуют положения, регламентируемые установленными нормами.

Положившись на свой авторитет, высокий гость ворвался в процесс с настоятельным напором, и ему напомнили, насколько неприлично в чужой монастырь протаскивать свой устав, даже если это себе позволяет глава другого государства.

Не будь Эрдоган и его помощники на пределе эмоционального заряда, можно было бы и закрыть глаза не недоразумение, и без лишнего шума, попрощавшись с великим атлетом, вернуться домой. Но не для того Эрдоган прибыл за океан, чтобы тихо и спокойно отдать последние почести.

Мощный перехлест, коим команда пиарщиков наращивает имиджевый баланс патрона, давно стал притчей во языцех. Один только заорганизованный эпизод с суицидом молодого человека на мосту над Босфором чего стоил.

Президент, державший в руке мобильный телефон и уговаривавший соотечественника не сводить счеты с жизнью, дал обратно пропорциональный эффект. Факт запомнился не с самой хорошей стороны, потому местная пресса и задалась вопросом – кому нужна была эта наигранная сцена.

Но в случае с церемонией прощания с Мухаммедом Али во главу угла ставилась иная задача — выделить особую роль и миссию Эрдогана в исламском мире. Перед тем, как вылететь за океан, выступая на большом митинге перед родной публикой, президент отдал дань уважения знаменитому боксеру, назвав его «великим мусульманином». Казалось бы, этого было достаточно для выполнения морального долга перед именитым единоверцем. Но президент решил взять максимум из подвернувшегося случая и … угодил в неловкое положение.

Увы, не всегда все получается так, как предполагают сильные мира сего, и на это указывают участившиеся провалы политической игры.

Дрейф в сторону рисковой зоны

Геополитический пейзаж внутри и вокруг сегодняшней Турции оставляет желать лучшего. Главной причиной тому все те же просчеты курса Эрдогана, которого переполняет желание насадить собственный порядок везде и всюду и заставить всех играть по правилам Анкары.

Никто не оспорит, что героические дни, большие победы нынешнего лидера Турции были, и все прочило развитие успеха. В бытность Эрдогана премьер-министром отлаженная турецкая машина с триумфом въехала в Иракский Курдистан и с успехом выполнила поставленную задачу примирения с курдами южного соседа.

С началом сирийского кризиса Анкара вдруг вознамерилась заменить машину, приспособленную к арабскому бездорожью, на белого коня покорителя, и уверенный в себе всадник-освободитель, заплутав в незнакомом ареале, повернул обратно, чтобы въехать на опробованном авто. Снова не получилось – машина заглохла. Неверными оказались не только технические параметры транспортного средства, расчеты по местности, но и представления относительно выполнения миссии в уплотненных условиях наряду с другими соискателями успеха.

Следом, выпустив спящего террористического джина из бутылки, Анкара снова непростительно просчиталась, опять же переоценив свои возможности. Неуправляемая разрушительная стихия мало того что неприручаема, она все опаснее сращивается с ситуативностью, напоминая о себе в виде страшных преступлений и в городах самой Турции.

Осознавая сложность положения и невзирая на рокировки в команде,

. В столь щекотливой позиции здравая логика актуализирует, как минимум, смену дискурсов, а то и курса.

Накопительная часть турецких активов на глазах растрачивается. На это ни Эрдоган, ни новый премьер Бинали Йылдырым спокойно взирать не имеют морального права. В том, что на европейском направлении с успехом позиционировавший Ахмед Давудоглу неспроста молчаливо покинул свой пост, сомневаться не стоит. Но означает ли его уход, что по переговорам с Брюсселем может наступить неожиданный прорыв? Думается, нет.

Президент взял все проблемные статьи под свое крыло. Его немереная деловая энергетика, что некогда вывела страну из экономической стагнации и позволила занять место в мировой двадцатке, ныне переключена на решение головоломных дилемм, и на выходе отчетливо видится, как не хватает ресурса не только для наращивания приобретений, но и подстраховки от повторяющихся потерь.

И чего же ожидать в столь щекотливой ситуации от мастера политических прорывов?

Негласная столетняя война

В западном направлении проблем у Анкары не станет меньше, и на то имеются не только геополитические противоречия современности, сложности курдской, кипрской и других проблем, миграционная чехарда, но и исторические причины. В моменты, когда европейские политические мужи принимаются в упор расстреливать политический курс Эрдогана, главным аргументом продолжает оставаться тема подавленных свобод не только меньшинств, но и остальных граждан страны.

Олицетворением жесткой претензии не перестает быть так называемая боль парковой зоны Стамбула — Гези, что на знаменитой площади Таксим. Демонстрационные события в парковой зоне вне всяких сомнений были привязаны к плану оранжевой революции. Эрдогану хватило воли и решительности, чтобы на корню подавить заказанный извне гражданский мятеж и спасти страну от страшной дестабилизации. Этот момент западные стратеги занесли в кондуит. Но у этой эпопеи имеется столетняя подоплека.

На Таксиме после поражения Османской империи в первой мировой войне военные главари Антанты хладнокровно вынесли приговор Стамбулу, осуществив дележ проигравшей метрополии. После Мустафа Кемаль (Ататюрк) торжественно пообещал забыть о потерянных территориях, взяв на себя сонм обязательств по установлению светской системы уже в Турецкой Республике.

Ныне, когда западные стратеги усмотрели в действиях Эрдогана нарушение заветов и завещаний Ататюрка, противоречия сторон только ощетиниваются, обретая злобные формы. Так, на негласном уровне идет еще и тайная война Анкары с Западом на почве рецидивов имперских амбиций Эрдогана и преемников тех, кто заставил капитулировать османов.

Влиятельные игроки не мешают Турции распылять претензии, бросать вызов кому угодно, лишь бы помочь ей глубже ступить в трясину неурядиц. Как результат, проблем у Турции становится все больше, а заодно линия противостояния с недругами только растягивается.

Это неизбежно, что дорога с высокой точки всегда ведет вниз. Скорее, еще до событий в Гези-парке на Западе решили, что Эрдоган задержался на вершине, и пора его сдвинуть вниз. Но турецкий лидер не из тех, кто легко подставляется, безвольно танцует под чужую сурдинку.

Ему лучше знать – где была допущена главная оплошность и чего он не усмотрел. После череды допущенных непростительных просчетов Эрдоган все еще располагает возможностью, чтобы все оставить как есть. Но для этого многое необходимо изменить.

http://haqqin.az/news/72654

То, что Тегеран занял достаточно пробакинскую позицию в ходе четырехдневной войны, стало для Еревана холодным душем и крушением иллюзий об особой позиции Исламской Республики в отношении армяно-азербайджанского конфликта. Конечно, количество водных процедур для армянской дипломатии в этот период достигло рекордных показателей, но с Ираном – случай особый, поскольку в Ереване считали, что уж кто-кто, а Тегеран останется партнером, что бы ни произошло. Как выяснилось, ошибались.

Разумеется, сейчас армянская сторона предпринимает максимум усилий для того, чтобы если не восстановить свои позиции на международной арене, то хотя бы провести ревизию в рядах «друзей» и потенциальных партнеров. Предстоит новый этап борьбы с Баку, и в его преддверии неплохо было бы определиться, на кого из соседей и внешних игроков можно было бы рассчитывать. Отсюда и повышенное внимание к Китаю, делегация которого во главе с первым вице-премьером Госсовета, членом постоянного комитета Политбюро Центрального комитета Коммунистической партии Китая Чжаном Гаоли прибыла 5 июня в Ереван.

Китайские планы в отношении Армении, как и вопрос о том, какое место занимает эта страна во внешней политике Пекина, – тема отдельного разговора. Стоит упомянуть лишь два обстоятельства: во-первых, сегодня Баку как экономический партнер китайскому руководству более интересен. Во-вторых, не в правилах китайской дипломатии смешивать экономику с политикой, а уж тем более влезать в споры партнера с третьими странами. То, что Пекин проявляет некоторый интерес к проекту железной дороги Иран-Армения, который был разработан Международной компанией строительства и коммуникаций Китая (CCCC International), вовсе не означает, что в армяно-азербайджанском конфликте КНР выступит на стороне Еревана.

Более того, с уверенностью можем сказать, что он вообще ничьей стороны не займет. Тем более что эта железная дорога – протяженностью в 316 километров, стоимостью в 3,5 миллиарда долларов и сроками строительства при самых благоприятных условиях и массе технических сложностей (60 тоннелей протяженностью 102,3 километра и 64 моста) не менее шести лет – не представляет сегодня для Китая особого интереса, у него есть куда более приоритетные и ресурсоемкие проекты. Инвестиционный портфель Пекина давно разбух от предложений, и магистраль, которая свяжет Иран с Арменией, – лишь один из не менее чем сотни подобных проектов Китая по всему миру, что называется, «на вырост», на отдаленную перспективу.

Что же касается отношения Тегерана к Еревану, то здесь есть ряд нюансов, которые просто-таки необходимо учитывать тому, кто хотел бы составить для себя объективную картину складывающейся ситуации.

Накануне визита Налбандяна в Тегеран правительство Армении сделало демонстративно дружественный жест – одобрило проект соглашения об отмене визового режима с Ираном. По новым правилам после отмены въездных виз граждане двух соседних стран смогут находиться на территории Армении и Ирана до 90 дней каждые шесть месяцев. Местные эксперты тут же заговорили о том, что данный шаг «серьезно упростит взаимовыгодные экономические и торговые связи между сторонами, активизирует работу предпринимателей и туристические потоки с обеих сторон».

Разумеется, реальная значимость данного шага не столь глобальна. Напомним, до него пересечение армяно-иранской границы в обе стороны проходило в упрощенном порядке, а стоимость визы составляла около шести евро, так что каким-то уж очень серьезным образом это на те же туристические потоки не повлияет. Эти шесть евро никоим образом не останавливали толпы иранских туристов, желавших по полной программе «оттянуться» в Армении, предаваясь там безобидным для государственной безопасности, но вполне осуждаемым с точки зрения исламской морали развлечениям.

И уж тем более это не «упростит взаимовыгодные экономические и торговые связи», которые демонстрируют, в общем-то, отрицательную динамику. В 2012 году товарооборот между двумя странами составлял $317,7 миллиона (5,6% всего внешнеторгового оборота Армении). В 2013-м – $380 миллионов, причем 90% из этого объема приходилось на иранский экспорт. По итогам 2015 года составил, по данным армянской стороны, порядка $340 миллионов. И хотя председатель комиссии Национального собрания по экономическим вопросам Вардан Айвазян два месяца назад убеждал журналистов в одном из своих выступлений, что товарооборот между двумя странами может достичь нескольких миллиардов долларов, никаких реальных предпосылок для этого не существует.

Те планы, которые обсуждаются в качестве локомотивов ирано-армянского экономического сотрудничества – будь то автодорога Север-Юг, строительство железной дороги Иран-Армения, увеличение поставок электроэнергии в Иран и создание зон свободной торговли в армянском Мегри и иранской Джульфе, – носят достаточно локальный характер и не способны сделать экономическое сотрудничество Еревана и Тегерана стратегическим фактором.

В Иране это достаточно четко понимают, однако в преддверии визита Налбандяна все же санкционировали совершенно не свойственный для иранской дипломатии шаг: посольство Исламской Республики Иран в Армении выступило с опровержением заявления посла Ирана в Азербайджане Мохсена Пак Айина, касающегося карабахского урегулирования. А конкретно – следующих его слов: «Мы на стороне Азербайджана. Надеемся, что конфликт будет решен мирным путем в рамках территориальной целостности Азербайджана, на основе международных законов».

Впрочем, дезавуирование заявления иранского посла в Баку его коллегами в Ереване, при ближайшем рассмотрении и наличии навыков перевода с дипломатического языка на человеческий, носит достаточно двусмысленный характер. В частности, в нем было сказано, что «Посольство ИРИ в Баку не распространяло заявления по этому поводу, а посол в своем последнем интервью подчеркнул, что позиция ИРИ относительно карабахского конфликта остается неизменной. Посольство Ирана еще раз подчеркивает официальную позицию ИРИ относительно мирного урегулирования конфликта, основанного на нормах международного права».

Никакой дезавуации, по сути, здесь нет. Скорее уж стремление слегка успокоить армянскую аудиторию, сделать уточнение, которое в сухом остатке вполне соответствует поговорке «Что пнем об сову, что совой об пень». Нормы международного права – в пользу Баку, ну а про мирный путь и говорить нечего, Мохсен Пак Айин именно о нем и говорил.

Словом, заявление иранского посольства в Ереване нужно воспринимать исключительно как дипломатический реверанс, акт вежливости, сделанный накануне визита главы местного внешнеполитического ведомства в Тегеран. Никакого принципиального значения оно не имеет и как однозначно проармянское трактоваться не может.

А вот некоторые, скрытые от широкой публики нюансы отношения иранских элит к Армении вполне высвечивает. И если уж разговор о них зашел, то начать его нужно с того, что отношения с Ереваном сегодня не являются сколь-нибудь значимым приоритетом ни для иранского МИД, ни для правящих кругов в Тегеране.

Армянская диаспора в Иране – по разным оценкам, от 180 до 240 тысяч человек – четвертая по численности в мире (больше только в США, России и Франции). При относительной незначительности в процентном отношении к общему населению Исламской Республики она занимает особое место и в экономике, и в общественной жизни, гарантированно имея два депутатских кресла в Меджлисе.

Как и любая армянская диаспора в других странах мира, обладает серьезными связями за границей, а армянское лобби в Америке, Европе и России немногим уступает по влиятельности признанному лидеру в этой сфере – еврейскому. Этот политический и экономический ресурс проживающих в Иране армян Тегеран активно использовал в период конфронтации с США и их союзниками – от дипломатических зондажей до получения технологий в обход санкционного режима. Соответственно, и с Арменией отношения строились максимально дружественно, пусть и политика там явно перевешивала экономические интересы Ирана.

Сегодня ситуация изменилась. В отношениях с США, как констатировал на днях верховный лидер Али Хаменеи, достигнут максимум возможного – никакого особого потепления не произошло, удержаться бы на уровне вооруженного нейтралитета, но даже эта позиция после американских обвинений Тегерана в поддержке международного терроризма под вопросом.

Особые каналы связи с Европой, отношения с которой являются главным приоритетом для администрации Роухани, теперь Тегерану также особо не нужны, для этого вполне хватает уже установленных связей в торгово-промышленных кругах стран Евросоюза. И если раньше отношения с Арменией рассматривались в том числе и как инструмент прорыва международной изоляции, то сейчас этот взгляд явно устарел.

Нет, Тегеран не намерен официально объявлять о свертывании отношений с Арменией и переориентации своей политики на Южном Кавказе. Для подобных шагов у иранской дипломатии есть более эффективные инструменты – сохраняя дружественность, четко определять границы партнерства, снижать его значимость постепенно, без резких шагов и публичных заявлений. В итоге переводя отношения с Ереваном на уровень обычной соседской вежливости, а саму страну занося в список периферийных.

http://haqqin.az/news/72185

Признание немецким Бундестагом факта «геноцида армян» сам по себе акт вопиющий и непростительный не только потому, что возводит откровенную фальшь в ранг истины, но еще и усиливает потенциал фальсификации, как  работающего инструмента в системе международной политики. Позиция Турции как стороны, которая не одно десятилетие вынуждена выдерживать на себе бремя надуманных обвинений, уж точно напоминает глас вопиющего в пустыне.

Сколько можно говорить и призывать, требовать и наставлять, что опасно принимать скоропалительные решения, не разобравшись в сути проблемы и отвергать исторические реалии?! Хваленая европейская демократия, столь пристрастившаяся действовать автопилотом, опять продемонстрировала свою уродливую сущность. Отсюда и тенденциозность пороков, которые вот уже много лет исправно воспроизводятся, вызывая недоумение у носителей здравого рассудка на разных направлениях глобального действия.

Вот так и расширяются границы пространства лицемерия, аморальщины и безумства, и превращение в гонимых тех, кто не смог доказать правду, кого решили перекричать и запачкать, становится обычным явлением.

И сколько бы ни пытались немецкие политики во главе с госпожой Меркель доказывать, что «продвинутая западная  демократия» в деликатных вопросах не ошибается, на поверку выходит зловонная кривда. А правда, честь и достоинство втаптываются в грязь низменных интересов политиков новой волны, для которых корысть и бесстыдство и есть спутники их образа.

Ложь в заманчивом одеянии

При всех раскладах не мешает снова и снова возвращаться в историю вопроса. Экскурс в прошлое проливает ясный свет на этимологию проблемы. У истоков армянского вопроса всегда стояла западная дипломатия, которая никогда не брезговала грязными технологиями ради достижения целей.  Ныне прославившийся своим позорным ликом армянский сепаратизм первое боевое крещение принял как раз в преддверии Первой мировой войны в Османской империи, когда жадные и не в меру алчные западные державы учуяли момент деградации у заклятого врага.

Восточный полюс на протяжении более чем пяти веков держал в страхе Старый континент. В высоких кругах европейцев никогда не ослабевал интерес к Османской империи, и на протяжении столетий поднаторевшие в масштабных интригах западники непрестанно провоцировали проблемы, дабы расшатать устои противника и нащупать на его теле слабые места. Как только дождались момента истины, осознав, что некогда сильнейшая империя из фактора опасности превращается в потенциальную субстанцию для наживы, вот тогда и пригодился армянский сепаратизм.

Перелом в соотношении сил, происшедший в середине девятнадцатого века между западным и восточным полюсами, надолго предопределил ход мировой истории. Чем завершился вселенский поход Европы на Восток, известно. И сегодня, когда новая Турция, ведомая цивилизованными исламистами, опять на Западе воспринимается в качестве фактора опасности, на помощь предприимчивым креативщикам приходит ржавое армянское оружие.

Совсем недавно армянский президент Серж Саргсян, будучи с визитом в Германии, так трогательно обхаживал госпожу Меркель, что это вызвало любопытство видавших виды немецких репортеров. Некоторые из них  узрели в подхалимстве гостя черты восточной галантности, спутав божий дар с яичницей. Но не в этом дело.

Саргсян, проваливший дела в стране и столкнувшийся с проявлениями острого внутриполитического кризиса, да еще и на фоне провала военной апрельской кампании на азербайджанском направлении, решил выложиться на внешних рубежах все с той же фишкой «геноцида».

О чем говорят дипломаты

Результаты голосования 2 июня в Бундестаге обернулись повторением истории с Ватиканом. Как помнится, вложения аргентинских армян в казну католического престола дали результат тем, что понтифик Франциск причислил к лику святых всех жертв так называемого геноцида, включая Андраника Озаняна, Дро, Амазаспа и многих, кто резал мирных людей, грабил мусульманские поселения, крушил древние кладбища. Одним словом, вандалы кровавых событий столетней давности в одночасье стали святыми.

Тогда постарался зятек Саргсяна, который был приставлен послом к Ватикану. Миссия оказалась выполнимой, если не брать во внимание эпизод от 24 апреля 2015 года, когда взоры мировой элиты больше сфокусировались не на Ереван, а на Чанаккале, где проходила церемония поминовения погибших при самой ожесточенной битве Первой мировой войны.

Теперь позорная история повторяется на немецкой ниве, и услужливые бундесдепутаты решили внести свой вклад в дело осуждения не существующего геноцида, вколотив еще один гвоздь в гроб справедливости.

Обычно немногословный немецкий президент Йоахим Гаук тоже заговорил, подчеркнув, что таким вот отважным жестом Германия-де внесла ценный вклад не только в дело осуждения «армянского геноцида», но и предприняла шаг в предотвращение геноцидов и других преступлений против человечности.

Тут есть один весьма показательный момент: многие дипломаты и политики Германии открыто признали долю своей ответственности в совершении геноцида против армян. Не говорит ли это о том, что исторические истины потому и замалчиваются, что их нити ведут на Запад?!

Вот об этом стоит не только подумать; над этим надобно и поработать.