Рубрика: Ближнем Востоке

Женщина и дети по разные стороны забора в гетто Лодзь, Польша

Фотограф Мендель Гроссман (1913-1945) родился в Сташуве (Польша) в семье Шмуэля-Давида (1882-1942) и Ханы-Рухи (1887-1942) Гроссман. Он вырос в Лодзи (Польша), с тремя сёстрами – Рут, Розкой (р. 1918) и Фейгой (р. 1910) и братом Яковом. Рут Гроссман иммигрировала в США в 1919 г., а брат Яков умер до войны от воспаления аппендицита. Ещё до войны Мендель Гроссман был преуспевающим фотографом.

В 1939 г. его семью переселили в гетто Лодзь. Гроссману удалось получить работу в статистической лаборатории гетто, где в его обязанности входила фотосъемка работников предприятий, а также продукции, которая производилась жителями в рамках рабочих мастерских гетто. Должность Гроссмана как нельзя лучше подходила для прикрытия его главной цели – задокументировать и сохранить для истории ужасные условия жизни в Лодзинском гетто и страдания заключённых там евреев. Гроссман снимал, также, проявления грубости и жестокости нацистов по отношению к жителям гетто. Его фотоснимки, во многом, являются и историческим документом, и формой протеста.

Хаим Румковский, глава юденрата Лодзинского гетто, строго запретил Гроссману фотографировать гетто. Несмотря на многочисленные просьбы друзей и членов его семьи, Мендель Гроссман продолжил рисковать своей жизнью и вести фотосъемку в гетто. Тем не менее, теперь он старался быть осторожнее и снимать незаметно. Он разрезал карманы соего пальто и держал в них руки, не вызывая подозрений у окружающих. Камера всегда была надета у него на шее и спрятана под пальто. Через разрезы в карманах Гроссман управлял камерой и вёл фотосъемку, лишь слегка приоткрывая пальто. Таким образом ему удалось сделать тысячи фотоснимков, которые рассказывают нам о жизни в Лодзинском гетто.

В течение 4 лет существования гетто, Мендель Гроссман жил в тесной квартире со своими родителями, двумя сёстрами, шурином и маленьким племянником Янкушем. Он запечатлевал на фотоплёнку повседневную жизнь его семьи – дома, в бесконечных очередях на распределение жалких обедов, за едой – сперва ещё за столом, а на более поздних снимках – в кроватях, под одеялами (холод был настолько пронизывающим, что, возможно, обеденный стол был пущен на дрова). Глядя на членов своей семьи сквозь объектив фотокамеры, Мендель Гроссман видел, как они постепенно угасают. Эта фотохроника отражает ситуацию многих семей Лодзинского гетто.

Незадолго до ликвидации гетто в 1944 г., Мендель и его друзья Нахман Зонабенд и Арье Бен-Менахем спрятали около 10.000 негативов и некоторые напечатанные фотоснимки в разных местах гетто. Менделя Гроссмана депортировали в концентрационный лагерь Заксенхаузен, где он пробыл до 16 апреля 1945 г. Узнав о приближении союзников, нацисты отправили заключенных лагеря в марш смерти. Больной и измождённый, всё ещё держа фотокамеру в руках, Мендель Гроссман был убит во время марша смерти.

После войны Нахман, Арье и сестра Гроссмана – Розка, смогли найти негативы, спрятанные в гетто до его ликвидации. Розка и её муж Моше Зильберштайн репатриировались в Израиль в 1948 г. и привезли негативы и фотоснимки с собой.  К сожалению, большинство из них были утеряны во время Войны за независимость в 1948 г. Те из них, что удалось сохранить, были опубликованы в книге «С камерой в гетто», вышедшей в свет в 1977 г.

В разговорах с семьёй и друзьями в гетто Гроссман всегда подчёркивал надежду, что негативы удастся как-то переправить в Израиль, где они станут свидетельством того, что происходило в гетто. С тех пор его фотоснимки были представлены на многих выставках по всему миру, а в настоящее время работы Менделя Гроссмана можно увидеть на временной выставке «Вспышки памяти – фотография во время Холокоста» в Яд Вашем.

---

Сквозь его объектив: жизнь в гетто глазами заключённого там фотографа (yadvashem.org)

©Wikipedia

Цикличность как основа мироздания

Мысль о том, что все в мире повторяется, возникла задолго до появления исторической науки в ее современном виде. Еще древние египтяне сформировали концепцию о цикличности всего сущего. Затем эти идеи «подхватили» жители Древней Греции, а в XIX веке их развили такие философы как Артур Шопенгауэр и Томас Браун. О цикличности нам также говорят календари майя, ацтеков, инков и многих других народов мира.

Тезис о вечном повторении хорошо раскрыт в индуизме. Здесь существует такое понятие как сансара – круговорот рождения и смерти в мирах, ограниченных кармой. Вселенная, согласно верованиям древних индусов, существует лишь на протяжении «дня Брахмы» – бога творения. Один такой день исчисляется примерно 4320000 лет (по другой версии 311040000000000 лет). С наступлением «ночи Брахмы» она исчезает, а затем появляется вновь, когда приходит новый день.

Религия вообще склонна к подобным «повторениям». Если верить Библии, человечество уже пережило один конец света (Всемирный потоп), а в будущем нечто подобное повторится вновь, теперь уже в виде так называемого Судного дня.

Цивилизация: рождение и гибель

Историю человечества сложно представить линейной и последовательной. В тот или иной отрезок времени на вершине развития находились разные цивилизации, вершившие судьбы мира и двигавшие человечество вперед. Например, захватническая политика Александра Македонского привела к распространению во многих регионах мира высокоразвитой эллинистической культуры. Если смотреть на Новое время, можно вспомнить Гражданский кодекс Наполеона, легший в основу правовых документов множества государств и похоронивший архаичные феодальные порядки.

Расцвет могущественной цивилизации нередко становился точкой отсчета нового исторического периода, и наоборот: ее гибель может ознаменовать собой наступление «темных» веков. Нечто подобное мы могли видеть на примере Римской империи, крушение которой в 476 году н.э. считается началом Средневековья в Западной Европе.

В силу всего вышесказанного вопрос цикличности истории сначала уместно рассмотреть на примере отдельно взятых цивилизаций. Выводы о том, что каждая из них имеет несколько этапов своего развития, отстаивали такие известные исследователи как Арнольд Тойнби. Оригинальный подход предложил российский ученый Валентин Александрович Мошков. Историю стран и народов он видел в качестве непрерывного ряда циклов, которые длились по 400 лет. Причем каждый из них, в свою очередь, делится на два равных 200-летних цикла, знаменующих упадок и возвышение.

И хотя взгляды этих ученых часто критикуют, многие исследователи все же выделяют в истории каждой цивилизации четыре этапа: зарождение, развитие, расцвет и угасание. Зарождение обусловлено формированием некоей объединяющей социальной философии. Следующий этап – развитие, связан с появлением целостного социального порядка и наличием в обществе определенных базовых ценностей, переставших быть уделом кучки маргиналов. Расцвет цивилизации, кроме качественного роста во всех сферах, может быть ознаменован созданием империи и агрессивной внешней политикой. Однако сколь бы сильным ни было государство – его все равно ожидает крах. На этапе угасания резко обостряются социальные экономические и политические противоречия. Все сложнее становится поддерживать высокий уровень образования и науки. На этом этапе империя становится очень уязвимой – как для внешних врагов, так и для внутренних неприятелей (к числу которых, например, могут относиться ранее порабощенные народы).

«За» и «против»

Если верить сторонникам циклического подхода, каждая из цивилизаций проходит все четыре этапа перед тем, как уйти в небытие. Обычно насчитывают несколько десятков таких культур. Арнольд Тойнби выделил в истории 21 цивилизацию, включая православную культуру периода Восточной Римской империи и «новую» православную цивилизацию России.

Кстати, эта классификация была очень тепло воспринята славянофилами, желающими доказать «фундаментальную разницу» между западной и русской культурой. Нам такие различия кажутся эфемерными, ведь Россия развивалась под огромным влиянием Запада. Однако эти выводы совсем не говорят о том, что каждый россиянин чувствует себя частью западной культуры. Скорее, как показывают последние события, все с точностью наоборот. Данный пример хорошо иллюстрирует, сколь размытыми могут быть границы двух цивилизаций.

И это лишь одна из возможных трудностей цивилизационного подхода. Другие из них также вызваны уникальными обстоятельствами, с которыми сталкивается та или иная культура, та или иная цивилизация. Например, закат Минойского государства в 1400-х годах до н. э. был вызван природной катастрофой – сильнейшим извержением вулкана. Следовательно, мы не знаем, как бы сложилась его судьба, не будь этого катаклизма, и не можем однозначно судить о циклах его развития.

При этом крупнейшие империи едва ли могли пасть жертвой одного природного катаклизма или быть захваченными неприятелем. Такие прецеденты в истории есть, но они, скорее, исключение из правил. Приведем пример: официальной датой краха Римской империи считают 4 сентября 476 года н.э., когда вождь отряда варваров Одоакр сверг с престола последнего императора Ромула Августа и сам стал королем Италии. Однако ни свержение императора, ни разграбление Рима варварами не были бы возможными без затяжного социально-экономического и политического кризиса. В последние годы территория государства сократилась до размеров современной Италии. Очень сложной была ситуация с армией. Если образ дисциплинированного легионера в сверкающих доспехах еще можно соотнести с расцветом империи, то к моменту ее заката он был уже не актуален. Тогда на страже Рима стояли варвары-наемники, чьи ценности сильно отличались от римских, а уровень дисциплины и оснащенности зачастую оставлял желать лучшего.

С похожими трудностями к концу своего цикла сталкивалась каждая из империй. К этому моменту некогда доминирующие в обществе идеи окончательно утрачивали свой вес, а экономика не обеспечивала потребностей растущего населения. Само существование государства уже не рассматривалось в качестве ценности, и никто из его жителей не хотел воевать и уж тем более умирать за него.

Что-то похожее случилось в 1991-м, когда рухнул Советский Союз. Некогда великая держава канула в Лету отнюдь не из-за происков внешних врагов: такого монстра как СССР в принципе нельзя было победить силой. Его крах произошел в силу глубочайшего внутреннего кризиса – как идейного, так и экономического.

Таким образом, разные цивилизации, вне зависимости от времени их появления и продолжительности существования, действительно проходили через несколько циклов. Среди них зарождение, развитие, расцвет и смерть. Особняком стоит Китай, который неоднократно в своей истории переживал подъемы и спады. Достигал высочайшего уровня развития, а затем утопал в крови междоусобных войн. Единый Китай существует и поныне, а первое централизованное государство на его территории было создано Цинь Шихуанди более 2 тыс. лет назад. Однако многие другие империи пали, и возродиться из пепла им было уже не суждено.

Куда человечество путь держит

Но что будет со всей человеческой цивилизацией в целом? Будет ли она вечно переживать периоды расцвета и заката, рождения и гибели культур? Возможно, но это будет лишь частью истины. Сложно себе вообразить, например, возврат к правовой и административной системе, действовавшей в Западной Европе в Средние века. И едва ли мы в XXI веке станем свидетелями войн, аналогичных тем, которые велись в прошлом столетии. В последнем случае свою роль играют два фактора: во-первых, технологии достигли такого уровня развития, при котором война двух мощных держав грозит уничтожить всю жизнь на планете (и это является сдерживающим фактором). Во-вторых, цивилизованные страны научились решать между собой вопросы мирно, без кровопролития.

Здесь также важно отметить наличие единых для государств постиндустриального мира ценностей, появившихся в результате социокультурной эволюции последних веков. Сюда входят такие базовые ценности как права человека и уважение к свободе слова. Их носителями являются не только европейцы и американцы, но и многие народы, включая сотни миллионов представителей среднего класса стран Восточной и Юго-Восточной Азии. Станет ли либеральная демократия западного образца конечной точкой эволюции человеческой цивилизации или же она погибнет вместе с политическим влиянием Запада – неизвестно. Долговременный прогноз вообще вещь неблагодарная.

Подведем итог. Тезис о повторяемости истории имеет право на жизнь, но его не стоит воспринимать слишком буквально. Ни одно из событий мировой истории не повторяется «один в один». А уж тем более спустя многие столетия, за которые в мире произошло множество структурных перемен. Нужно осторожно относиться к высказываниям в духе «мы через это уже проходили». Во многих случаях они используются в качестве орудия пропаганды.

Циклична ли история человечества? — Naked Science (naked-science.ru)

Гуру либерализма Фрэнсис Фукуяма на примере Украины утверждает, что миру теперь нужен силовой национал-либерализм. Либерализм, оказывается, не может жить без государственного подавления. Отсюда рукой подать и до оправдания практики нацизма на Украине.

Либерализму нужен национализм

Либерализм в опасности. Основой либеральных обществ являются терпимость к различиям, уважение прав личности и верховенство закона. И все это находится сейчас под угрозой, поскольку мир переживает то, что можно назвать демократической рецессией или даже депрессией. По данным Freedom House, политические права и гражданские свободы во всем мире сокращаются каждый год в течение последних 16 лет. Упадок либерализма проявляется в растущей силе автократий, таких как Китай и Россия, эрозии либеральных — или номинально либеральных — институтов в таких странах, как Венгрия и Турция, и отступлении либеральных демократий в таких странах, как Индия и Соединенные Штаты.В каждом из этих случаев росту антилиберализма способствовал национализм. Нелиберальные лидеры, их партии и их союзники использовали националистическую риторику в стремлении к более жесткому контролю над своими обществами. Они осуждают своих оппонентов как «элиты, оторванные от жизни», как изнеженных космополитов и глобалистов. Они утверждают, что являются настоящими представителями своих стран и их истинными хранителями. Иногда нелиберальные политики изображают своих либеральных коллег просто карикатурно, как ничего не умеющих людей «не от мира сего». Часто они называют своих либеральных соперников не просто политическими противниками, а чем-то более зловещим: врагами народа.Сама природа либерализма делает его восприимчивым к таким атакам. Главный фундаментальный принцип, закрепленный в либерализме, — это принцип терпимости: государство не предписывает верования, понятия идентичности человека или любые другие догмы. С момента своего тогда еще слабого появления в семнадцатом веке в качестве организующего принципа политики либерализм намеренно снижал свои политические цели с достижения «хорошей жизни», к чему всегда призывали религии, моральные доктрины или культурные традиции, на сохранение самой жизни в условиях, когда население не может договориться о том, что такое эта самая «хорошая жизнь». Эта агностическая природа либерализма создает некий духовный вакуум, поскольку люди идут своими путями и испытывают лишь слабое чувство общности. Либеральные политические порядки действительно требуют общих ценностей, таких как терпимость, стремление к компромиссу и здравому смыслу, но они не способствуют сильным эмоциональным связям, характерным для тесно сплоченных религиозных и этно-националистических сообществ. И на самом деле, либеральные общества часто поощряли бесцельную погоню человека за материальным самоудовлетворением.Самой сильной стороной либерализма остается его существовавший веками прагматизм и его способность создавать разнообразие в плюралистических обществах. Тем не менее, тому разнообразию, с которым могут справиться либеральные общества, тоже существуют пределы. Если достаточное множество людей сами отвергают либеральные ценности и стремятся ограничить основные права других, или если граждане прибегают к насилию, чтобы добиться своего, то либерализм сам по себе не может поддерживать политический порядок. И если общества отходят от либеральных принципов и пытаются основывать свою национальную идентичность на категориях расы, этнической принадлежности, религии или каком-либо другом понимании «хорошей жизни», они провоцируют возвращение к потенциально кровавому конфликту. Мир, полный таких стран, неизменно будет более разделенным, более беспокойным и более жестоким.

Вот почему для либералов тем более важно не отказываться от идеи нации. Им следует признать, что на самом деле ничто не делает универсальность либерализма несовместимой с миром наций-государств. Национальная идентичность податлива, и ее можно формировать так, чтобы она отражала либеральные устремления и одновременно прививала широкой публике чувство общности и цели.В качестве доказательства непреходящей важности национальной идентичности достаточно взглянуть на проблемы, с которыми столкнулась Россия, начав свою военную спецоперацию на Украине. Президент России Владимир Путин заявил, что Украина не имеет своей собственной национальной идентичности, отличной от России, и что страна рухнет сразу же, как только начнется операция. Вместо этого Украина упорно сопротивляется России именно потому, что ее граждане привержены идее независимой, либерально-демократической Украины. Они дали понять, что ее граждане готовы умереть за либеральные идеалы, но только тогда, когда эти идеалы укоренены в стране, которую они могут назвать своей собственной.

ДУХОВНЫЙ ВАКУУМ ЛИБЕРАЛИЗМА

Либеральные общества испытывают большие трудности с тем, чтобы представить своим гражданам позитивное видение национальной идентичности. Теория, лежащая в основе либерализма, сталкивается со сложностями в проведении четких границ вокруг сообществ и объяснении того, чем люди могут располагать внутри и вне этих границ. Это происходит потому, что либеральная теория построена на концепции универсализма. Как утверждается во Всеобщей декларации прав человека: «Все люди рождаются свободными и равными в своем достоинстве и правах». И далее: «Каждый человек имеет право на все права и свободы, изложенные в настоящей Декларации, без каких бы то ни было различий, таких как раса, цвет кожи, пол, язык, религия, политические или иные убеждения, национальное или социальное происхождение, собственность, место рождения или чего-либо иного». Либералы теоретически озабочены нарушениями прав человека, где бы в мире они ни происходили. Многие либералы не любят окрашенных национальной обособленностью пристрастий националистов и воображают себя «гражданами мира».Заявление об универсализме иногда трудно согласовать с разделением мира на национальные государства. Например, нет четкой либеральной теории о том, как проводить национальные границы, что представляет собой огромный недостаток либеральной теории, который привел к внутрилиберальным конфликтам на основе сепаратизма в таких регионах, как Каталония, Квебек и Шотландия, и разногласиям по поводу миграционной политики и отношения к беженцам. Популисты, такие как бывший президент США Дональд Трамп, очень эффективно воспользовались этим противоречием между универсалистскими устремлениями либерализма и более узкими притязаниями национализма.Националисты жалуются на то, что либерализм разрушил узы национального единения и заменил их глобальным космополитизмом, который заботится о людях в далеких странах так же, как и о своих согражданах. Националисты 19 века основывали национальную идентичность на биологии и считали, что национальные сообщества основаны на общем биологическом происхождение. Это продолжает оставаться важной темой и для некоторых современных националистов, таких как премьер-министр Венгрии Виктор Орбан, который определил венгерскую национальную идентичность как основанную на мадьярской этнической принадлежности.Другие националисты, такие как израильский ученый Йорам Хазони, стремятся пересмотреть этно-национализм 20 века, утверждая, что нации представляют собой объединенные цивилизационные единицы, которые позволяют их членам разделять между собой прочные традиции еды, праздников, языка и тому подобного. Американский консервативный мыслитель Патрик Денин утверждал, что либерализм представляет собой форму «антикультуры», которая растворила все формы долиберальной культуры, используя власть государства для внедрения во все аспекты частной жизни народа и контроля над ними.Примечательно, что Денин и другие консерваторы порвали с экономическими неолибералами и открыто обвиняли рыночный капитализм в подрыве ценностей семьи, человеческого сообщества и традиций. В результате категории 20 века, которые определяли политических левых и правых с точки зрения экономической идеологии, не вполне соответствуют современной реальности, поскольку правые группы готовы одобрять использование государственной власти для регулирования как общественной жизни, так и экономики.Существует значительное совпадение в точках зрения между националистами и религиозными консерваторами. Среди главных традиций, которые хотят сохранить современные националисты, присутствуют религиозные. Например, партия «Право и справедливость» в Польше была тесно связана с Польской католической церковью и глубоко восприняла выступления последней против поддерживаемых либеральной Европой абортов и однополых браков. Точно так же религиозные консерваторы часто считают себя патриотами. Это относится, скажем, к американским евангелистам, которые составили ядро ​​движения Трампа «Сделаем Америку снова великой».Следует признать, что главная идея критики либерализма консерваторами о том, что либеральные общества не обеспечивают прочного общего морального ядра, вокруг которого может быть построено человеческое сообщество, достаточно верна. Но это особенность либерализма, а не его недостаток. Вопрос для консерваторов заключается в том, существует ли реальный способ повернуть время вспять и восстановить более жесткий моральный порядок. Некоторые американские консерваторы надеются вернуться в воображаемое время, когда практически все в Соединенных Штатах были христианами. Но современные общества гораздо более разнообразны в религиозном отношении, чем во времена религиозных войн в Европе в шестнадцатом веке. Идея восстановления общей моральной традиции, определяемой религиозными верованиями, бесперспективна. Лидеры, которые надеются добиться такого рода восстановления, такие как Нарендра Моди, индийский националист-премьер-министр, призывают к угнетению и межобщинному насилию. Моди слишком хорошо это знает: он был главным министром западного штата Гуджарат, когда в 2002 году его потрясли межобщинные беспорядки, в результате которых погибли тысячи человек, в основном мусульмане. С 2014 года, когда Моди стал премьер-министром, он и его союзники стремились привязать индийскую национальную идентичность к опорным столбам индуизма и языка хинди, что кардинально отличается от светского плюрализма основателей индийского либерализма.

НИКУДА БЕЗ ГОСУДАРСТВА

Нелиберальные силы во всем мире будут продолжать использовать призывы к национализму в качестве мощного электорального оружия. У либералов может возникнуть соблазн отвергнуть эту риторику как ура-патриотическую и грубую. Но нацию своим противникам они все равно уступать не должны.Либерализм с его универсалистскими претензиями может испытывать неловкость в соседстве с кажущимся ограниченным национализмом, но их можно примирить. Цели либерализма полностью совместимы с миром, разделенным на национальные государства. Все общества должны применять силу как для сохранения внутреннего порядка, так и для защиты от внешних врагов. Либеральное общество тоже делает это, создавая сильное государство, но затем ограничивая власть этого государства верховенством закона. Власть государства основана на общественном договоре между независимыми людьми, которые соглашаются отказаться от части своих прав поступать свободно, в обмен на защиту государства. Если мы имеем дело с либеральной демократией, то эта власть узаконена как всеобщим принятием закона, так и всенародными выборами.Либеральные права бессмысленны, если они не могут быть обеспечены государством, которое, согласно известному определению немецкого социолога Макса Вебера, является законной монополией силы на определенной территории. Территориальная юрисдикция государства обычно соответствует территории, занимаемой группой лиц, подписавших общественный договор. Люди, живущие за пределами этой юрисдикции, тоже могут рассчитывать на уважение своих прав, но государство не всегда обязано обеспечивать им их соблюдение.Таким образом, государства с четко определенной территориальной юрисдикцией остаются важными политическими игроками, поскольку они единственные могут осуществлять законное применение силы. В современном глобализованном мире власть осуществляется самыми разными институтами, от многонациональных корпораций до некоммерческих групп, от террористических организаций до наднациональных органов, таких как Европейский Союз и Организация Объединенных Наций. И никогда не была более очевидна необходимость международного сотрудничества в решении таких проблем, как глобальное потепление и борьба с пандемиями инфекционных заболеваний. Но остается фактом то, что одна конкретная форма власти, а именно способность обеспечивать соблюдение правил с помощью угрозы или фактического применения силы, остается под контролем государств-наций. Ни Европейский союз, ни Международная ассоциация воздушного транспорта не используют собственную полицию или армию для обеспечения соблюдения установленных ими правил. Такие организации по-прежнему зависят от силовых возможностей стран, которые наделили их соответствующими полномочиями. Безусловно, сегодня существует большой свод норм международного права, который во многих областях заменяет право национального уровня. Подумайте, например, о acquis communautaire (Acquis communautaire — правовая концепция в системе правовых норм ЕС – Прим. ИноСМИ) Европейского Союза, который служит своего рода общим правом для регулирования торговли и разрешения споров. Но в конечном счете, международное право по-прежнему опирается на правоприменение на национальном уровне. Когда государства-члены ЕС расходятся во мнениях по важным вопросам политики, как это было во время кризиса евро 2010 года и миграционного кризиса 2015 года, проблемы решаются не европейским законодательством, а относительной властью государств-членов. Иными словами, высшая власть по-прежнему остается прерогативой национальных государств, а это означает, что контроль над властью на этом уровне остается критически важным.Таким образом, искать противоречие между либеральным универсализмом и потребностью в национальных государствах не следует. Хотя нормативная ценность прав человека может быть универсальной, правоприменительная сила таковой не является. Это дефицитный ресурс, который обязательно применяется на четко ограниченной территории. И либеральное государство имеет полное право предоставлять разные уровни прав гражданам и негражданам, потому что у него нет ресурсов или полномочий для универсальной защиты прав всех людей. Все люди на территории государства пользуются равной защитой закона, но только его граждане являются полноправными участниками общественного договора, обладающими особыми правами и обязанностями, в частности правом голоса.

Тот факт, что государства остаются средоточием силы принуждения, должен вызывать осторожность в отношении предложений о создании новых наднациональных органов и делегировании им такой власти. Либеральные общества накопили несколько сотен лет опыта, изучая, как ограничивать власть на национальном уровне с помощью верховенства закона и законодательных институтов и как уравновешивать власть так, чтобы ее использование отражало общие интересы. Но эти же общества понятия не имеют, как создавать такие институты на глобальном уровне, где, например, глобальный суд или законодательная власть могли бы ограничивать произвольные решения глобального чиновничества. Европейский союз является продуктом самых серьезных до сих пор усилий, направленных на то, чтобы сделать это на региональном уровне. И то в результате получилась довольно неуклюжая система, характеризующаяся чрезмерной слабостью в одних областях (фискальная политика, иностранные дела) и чрезмерной властью в других (экономическое регулирование). Но у Европы по крайней мере есть некая общая история и культурная идентичность, которых нет на глобальном уровне. Международные институты, такие как Международный суд и Международный уголовный суд, продолжают полагаться на государства в обеспечении исполнения их судебных решений.Немецкий философ Иммануил Кант рисовал в своем воображении «вечный мир», при котором на Земле, заполненной либеральными государствами, международные отношения будут регулироваться посредством закона, а не с помощью силы. К сожалению, спецоперация России на Украине продемонстрировала, что мир еще не достиг этого постисторического момента и что грубая военная сила остается главным гарантом мира для либеральных стран. Поэтому маловероятно, что национальное государство исчезнет как важнейший игрок в глобальной политике.«ХОРОШАЯ ЖИЗНЬ»Консервативная критика либерализма содержит в своей основе разумный скептицизм в отношении того акцента, который делает либерализм на вопросах индивидуальной свободы. Либеральные общества предполагают равенство человеческого достоинства, то самого достоинства, которое основывается на способности человека делать выбор. По этой причине либералы привержены защите этой свободы как основного права человека. Но хотя свобода индивидуума и является фундаментальной либеральной ценностью, это не единственное человеческое благо, которое автоматически превосходит все другие представления о «хорошей жизни».Сфера того, что считается свободой, со временем неуклонно расширялась от свободы выбора в подчинении тем или иным правилам в рамках существующих моральных рамок, до создания этих правил для себя. Но уважение к человеческой свободе предназначалось для того, чтобы управлять и смягчать конкуренцию глубоко укоренившихся убеждений, а не для того, чтобы просто вытеснять эти убеждения во всей их полноте. Не каждый человек думает, что максимизация его личной свободы является самой важной целью жизни или что разрушение любой существующей формы власти обязательно является хорошей идеей. Многие люди с удовольствием ограничивают свою свободу выбора, принимая религиозные и моральные рамки, связывающие их с другими людьми, или живя в рамках унаследованных цивилизационных традиций. Первая поправка к Конституции США предназначалась для защиты свободы вероисповедания, а не для защиты граждан от религии.Успешные либеральные общества имеют свою собственную культуру и свое собственное понимание «хорошей жизни», даже если это видение может быть более тонким, чем то, что предлагают общества, связанные одной доктриной. Они не могут быть нейтральными по отношению к ценностям, которые необходимы для поддержания их существования в качестве либеральных обществ. Им необходимо уделять первоочередное внимание духу коллективизма, терпимости и активному участию в общественных делах, если они хотят быть сплоченными. Им нужно ценить инновации, предпринимательство и готовность идти на риск, если они хотят добиться экономического процветания. Общество обращенных внутрь себя личностей, заинтересованных только в максимизации своего личного потребления, вообще не будет обществом.Государства важны не только потому, что они являются средоточием легитимной власти и инструментами контроля над насилием. Они также являются единственным источником общности людей. С одной стороны, либеральный универсализм бросает вызов природе человеческого общений. Ведь самые сильные узы привязанности человек испытывает к самым близким ему людям, таким как друзья и семья, а по мере расширения этого круга знакомых чувство долга по отношению к ним неизбежно ослабевает. Но на протяжении веков, наряду с тем, как человеческие общества становились больше и сложнее, границы солидарности резко расширились от семей, деревень и племен до целых стран. Однако до сих пор мало кто любит человечество в целом. Для большинства людей во всем мире страна остается крупнейшей единицей солидарности, к которой они испытывают инстинктивную лояльность. И эта лояльность становится важнейшей опорой легитимности государства и, следовательно, его способности управлять. В некоторых обществах слабая национальная идентичность может иметь катастрофические последствия, как это видно в ряде развивающихся стран, таких как Мьянма и Нигерия, и в некоторых несостоявшихся государствах, таких как Афганистан, Ливия и Сирия.

КОНКРЕТИКА ЛИБЕРАЛЬНОГО НАЦИОНАЛИЗМА

Этот аргумент может показаться похожим на аргументы Хазони, консервативного израильского ученого, который в своей книге 2018 года «Добродетель национализма» выступает за глобальный порядок, основанный на суверенитете национальных государств. Он делает важное замечание, предостерегая от склонности либеральных стран, таких как Соединенные Штаты, заходить слишком далеко в стремлении переделать остальной мир по своему образу и подобию. Но он ошибается, полагая, что существующие страны являются четко разграниченными цивилизационными единицами, и что мирный глобальный порядок можно построить, приняв их такими, какие они есть. Сегодняшние страны — это социальные конструкции, являющиеся побочным продуктом исторической борьбы, которая часто включала завоевания, насилие, насильственную ассимиляцию и преднамеренное манипулирование цивилизационными символами. Существуют лучшие и худшие формы национальной идентичности, и общества могут выбирать между ними.Если национальная идентичность основана на фиксированных характеристиках, таких как раса, этническая принадлежность или религиозное наследие, то она становится потенциально не-инклюзивной категорией, нарушающей либеральный принцип равного достоинства. Хотя между потребностью в национальной идентичности и либеральным универсализмом нет обязательного противоречия, тем не менее между двумя этими принципами существует мощная потенциальная точка напряжения. Основанная на фиксированных характеристиках национальная идентичность может превратиться в агрессивный и эксклюзивный национализм, как это произошло в Европе в первой половине двадцатого века.По этой причине либеральные общества не должны официально признавать группы, основанные на фиксированной идентичности, такой как раса, этническая принадлежность или религиозное наследие. Конечно, бывают, бывают и такие случаи, когда это становится неизбежным, и либеральные принципы не действуют. Во многих частях мира этнические или религиозные группы из поколения в поколение занимали одну и ту же территорию и имеют свои собственные прочные культурные и языковые традиции. На Балканах, Ближнем Востоке, в Южной Азии и Юго-Восточной Азии этническая или религиозная идентичность де-факто является существенной характеристикой большинства людей, и ассимилировать их в более широкую национальную цивилизацию практически нереально. В принципе можно организовать некую форму либеральной политики вокруг нескольких цивилизационных единиц. Индия, например, признает несколько национальных языков и в прошлом разрешала своим штатам устанавливать собственную политику в отношении систем образования и права. В таких странах, как правило, необходимо наличие федерализма и сопутствующая передача полномочий субнациональным единицам. Власть может быть формально распределена между различными группами, определяемыми их культурной идентичностью, в структуре, которую политологи называют «консоциональная демократией (политическая система, ориентированная на интересы национальных меньшинств, применимая в государстве, разделённом на сегменты по этническим, религиозным, региональным и другим признакам. Один из примеров – Северная Ирландия – Прим. ИноСМИ). Хотя это сработало достаточно хорошо в Нидерландах, эта практика оказалась катастрофической в ​​таких местах, как Босния, Ирак и Ливан, где группы идентичности оказались запертыми в безысходной борьбе без победителя. В обществах, в которых цивилизационные группы еще не превратились в самоценные единицы, лучше обращаться с гражданами как с индивидуумами, а не как с членами групп идентичности.Наряду с этим, есть и другие аспекты национальной идентичности, которые могут быть приняты добровольно и, следовательно, более широко распространены, такие как литературные традиции, исторические нарративы, язык, еда и спорт. Каталония, Квебек и Шотландия — все это регионы с отличными историческими и культурными традициями, и все они имеют много сторонников национализма, стремящихся к полному отделению от страны, с которой они связаны. Но нет никаких сомнений в том, что эти регионы продолжали бы оставаться либеральными обществами, уважающими права личности, даже если бы они отделились, как это произошло в Чехии и Словакии после того, как они стали отдельными странами в 1993 году.

Национальная идентичность представляет собой очевидную опасность, но также и определенные возможности. Это социальная конструкция, и ее можно формировать так, чтобы поддерживать либеральные ценности, а не подрывать их. Исторически сложилось так, что многие страны сформировались из разнообразного населения, испытывающего сильное чувство общности, основанное на политических принципах или идеалах, а не на детерминированных групповых категориях. Австралия, Канада, Франция, Индия и Соединенные Штаты — все это страны, которые в последние десятилетия стремились конструировать национальную идентичность на основе политических принципов, а не расы, этнической принадлежности или религии. Соединенные Штаты прошли долгий и болезненный процесс переосмысления того, что значит быть американцем, постепенно устраняя барьеры на пути к гражданству на основе класса, расы и пола, хотя этот процесс все еще не завершен и претерпел множество неудач. Во Франции выстраивание национальной идентичности началось с Декларации прав человека и гражданина Французской революции, которая установила идеал гражданства, основанный на общем языке и культуре. В середине двадцатого века Австралия и Канада были странами с преобладающим белым населением и ограничительными законами в отношении иммиграции и гражданства, такими как пресловутая политика «белой Австралии», которая не допускала иммигрантов из Азии. Однако обе эти страны реконструировали свою национальную идентичность на нерасовой основе после 1960-х годов и открылись для массовой иммиграции. Сегодня в обеих странах больше населения, родившегося за границей, причем здесь отмечается гораздо меньший уровень расовой поляризации, чем в США и возрождения белого расизма.Тем не менее, нельзя недооценивать трудность формирования общей идентичности в резко разделенных демократиях. Большинство современных либеральных обществ были построены на основе исторических наций, чье понимание национальной идентичности было выковано нелиберальными методами. Франция, Германия, Япония и Южная Корея были нациями до того, как стали либеральными демократиями. Соединенные Штаты, как многие отмечали, стали государством еще до того, как стали нацией.Процесс формирования американской нации в либеральных политических традициях был длительным, трудным и периодически насильственным. Даже сегодня этот процесс оспаривается как левыми, так и правыми с резко противоречащими друг другу нарративами о происхождении страны.У либерализма будут серьезные проблемы, если люди будут видеть в нем не более чем механизм мирного управления разнообразием без широкого понимания национальной цели. Люди, пережившие насилие, войну и диктатуру, обычно стремятся жить в либеральном обществе, как жили европейцы в период после 1945 года. Но по мере того, как люди привыкают к мирной жизни при либеральном режиме, и воспринимают порядок как должное, они начинают тосковать по той политике, которая направит их к более высоким целям. В 1914 году в Европе почти целое столетие не было разрушительных конфликтов, но массы людей оказались счастливы отправиться на войну, несмотря на огромный материальный прогресс, достигнутый за это время.Возможно, сегодня мир достиг подобной же точки в истории человечества: в нем не было масштабных межгосударственных войн в течение трех четвертей века, и тем временем наблюдался массовый рост глобального процветания, который привел к столь же масштабным социальным переменам. Европейский союз был создан как противоядие от национализма, приведшего к мировым войнам, и в этом отношении своей успешностью превзошел все ожидания. Но ситуация на Украине сулит новые беспорядки и насилие впереди. Если Путину удастся сокрушить украинскую независимость и демократию, мир вернется в эпоху агрессивного и нетерпимого национализма, напоминающую начало двадцатого века. Соединенные Штаты тоже совсем не застрахованы от такого развития истории, поскольку такие популисты, как Трамп, стремятся повторить путинские авторитарные методы.

Фрэнсис Фукуяма договорился: теперь миру нужен сильный национал-либерализм. И учиться ему нужно у Украины. | 17.04.2022, ИноСМИ (inosmi.ru)

Валерий Коровин
Публицист, политолог

Министр иностранных дел России Сергей Лавров провел переговоры со своим китайским коллегой Ваном И. В процессе разговора министры дали высокую оценку состоянию российско-китайских отношений и договорились продолжить развитие двустороннего партнерства.

Сухая дипломатическая формулировка уже содержит в себе многое, а именно — констатацию российско-китайского стратегического и геополитического альянса, который окончательно сложился. Но самое главное заключается в следующем: Москва и Пекин вместе с другими единомышленниками продолжат «двигаться к многополярному, справедливому и демократическому миропорядку».

Казалось бы, ничего особенного, за исключением… намерения переустроить миропорядок на более справедливый манер. То есть на месте так и не сложившегося американского мира — Pax Americana — построить такой миропорядок, где не один, а несколько цивилизационных центров, будут определять судьбу человечества.

И исходит это намерение от двух из трех сложившихся на данный момент цивилизационных полюсов. От номера один в обеспечении вопросов глобальной безопасности, центра евразийской цивилизации, геополитического хартленда — России и от номера один в сфере реальной, а не виртуальной экономики, промышленного гиганта и основного мирового инвестора — Китая.

Самое интересное, что спровоцировал такое мировое переустройство сам глобалистский Запад под предводительством США. Глава российского МИД на этот счет заметил, что сейчас мы «переживаем серьезный этап в истории международных отношений. Убежден, что по его итогам международная обстановка существенно прояснится».

А кто создал этот кризис, который министр Лавров дипломатично назвал «серьезным этапом»? Правильно, Запад! А точнее — США, втянувшие в свои геополитические авантюры полностью подчиненный им Евросоюз, а также, особо не спрашивая, Канаду, Австралию и, можно сказать, оккупированные американцами Японию и Южную Корею.

Это Америке не терпелось зафиксировать свою победу в холодной войне и насладиться своим сиюминутным превосходством. Это американские политики, не дождавшись, пока американское доминирование устаканится и все к нему привыкнут, начали направо и налево нарушать международное право, вероломно, без всяких оснований вторгаться в суверенные государства и разрушать их, вешать их лидеров, пытать и уничтожать их граждан без счета.

Это Америка, не считаясь с интересами своих «партнеров», которых она ни во что не ставила, начала вводить односторонние санкции против каждого, кто хотя бы заикался о своих интересах, включая Китай.

И это американские политики настроили, по сути, разгромленную и сдающуюся Россию против себя, в нетерпении продвигая границы НАТО в нашу сторону, несмотря на вывешенный над Кремлем Ельциным и его либеральной кликой белый флаг.

Запад так вероломно и бесцеремонно насаждал свои первертные ценности, так стремился поскорее расчеловечить на секунду захваченный им мир, находящийся в растерянности от крушения советского блока, что ужаснулись даже толерантные на всю голову европейцы. Повсюду в Европе начали ходить миллионные демонстрации. Даже готовые к покорности и унижению, с удовольствием разлагающиеся и готовые к любым перверсиям (Oh ja, das ist fantasie!) немцы возмутились, требуя оставить им хотя бы традиционные семьи.

Американцы так спешили, что сами впопыхах, действуя грубо и неуклюже, разломали первые, еще весьма ажурные и шаткие конструкции своего однополярного мира, превратив свое торжество в «однополярный момент», как определил это краткое в новейшей истории состояние Запада журналист и политолог Чарльз Краутхаммер.

Но даже после всего этого основные игроки — Китай, уже как-то даже и привыкший к условиям американской глобализации, и Россия, смирившаяся с потерей огромной зоны стратегического присутствия, пошатнувшей российскую безопасность, — ни на что в плане геополитического влияния или участия в устройстве американского миропорядка не претендовали. Китай готов был торговать и инвестировать. Россия была согласна тихонько развивать свои бескрайние просторы, даже не помышляя вернуть утраченное.

Это ж как надо было постараться, чтобы всю эту идиллию поломать? Ладно, разбомбили Югославию, российские либерал-реформаторы молчали в тряпочку, тихонько повторяя за кураторами: «Милошевич — диктатор, а мы в домике». Что поделать, разбомбили цветущее социалистическое государство Ирак: «Ничего, это где-то далеко от нас, в пустыне, нам не видно», — успокаивали себя воспитанные на учебниках Сороса либеральные пораженцы.

Даже когда американцы совсем уже по беспределу начали громить процветающее социальное государство Ливия, российские элиты решили откупиться, подписав резолюцию №1973, дав, по сути, согласие на разгром режима Муаммара Каддафи вместе с государством, тоже успокаивали себя: «Зато нас не тронут». На постсоветском пространстве США вообще шуровали как у себя дома, устраивая «цветные революции», мы же приговаривали: «Это суверенные государства, это внутреннее дело (имярек)…»

После вторжения в Сирию стало понятно, что американские террористические сети ИГ* движутся в нашу сторону, по ходу намереваясь разрушить нашего последнего оставшегося суверенного союзника — Иран. Закрыв тем самым брешь в американском санитарном кордоне, выстраиваемом вокруг России. В самом, как некоторые выражаются, южном «подбрюшье» России.

Тут впервые российское руководство начало действовать на опережение — и, как показала история, абсолютно верно. Именно в Сирии и заглохла американская глобалистская машина, так и оставшаяся стоять там, в сирийских песках. Дальше — пешком…

Но то, что американцы сделали с Украиной, — это вообще никакими доводами не обосновать, никакими отговорками от такого не отмахнуться. Это был такой наглый вызов, что в шоке были даже российские либералы, пусть изо всех сил и старавшиеся не замечать геноцида русских в Донбассе. Но и тут даже остановивший глобализационный каток в Сирии Владимир Путин, прекрасно осознавший, к чему все идет, восемь лет ждал исполнения Минских соглашений, всячески откладывая назревший ответ зарвавшимся американским глобалистам.

Что уж говорить о самых терпеливых и спокойных людях на земле — китайцах, которые вот уже 6 тыс. лет спокойно наблюдают, как трупы их врагов проплывают мимо них, сидя на своем китайском берегу. Они вообще ничего такого не хотели, довольствуясь тем, что Китай — мировая фабрика товаров, что у них очень много денег (правда, в американских долговых облигациях и долларах, что оказалось очень ненадежно), чем они и были крайне довольны и созерцательно умиротворены. Но и их удалось достать неугомонным американцам.

Благо здесь скорый конец американского глобализма еще больше ускорил антиглобалист и настоящий борец за «Америку для американцев» Дональд Трамп. А слетевшая с катушек администрация старого маразматика Джо Байдена окончательно пробудила Китай, закидав его санкциями.

Катализатором распада американского мира стал и сотворенный в американских биолабораториях COVID-19. Хотели они этого или нет, но вместо цифрового концлагеря, в который они попытались с помощью ковида загнать человечество, они получили крах глобализма. За что, впрочем, человечество уже заплатило американским сатанистам миллионами жизней.

И вот результат: конец глобализации — свершившаяся данность, однополярный мир сменился трехполярным, где двое из трех основных игроков (Россия и Китай) больше не считают третьего (США) хозяином мира и предлагают (пока по-хорошему, добровольно) перейти к многополярному мироустройству. К более справедливому и демократичному, как отметили Сергей Лавров и Ван И, где не одна и даже не три, как сейчас, а несколько цивилизаций на основе консенсуса и многостороннего диалога будут определять, как развиваться миру. То есть с учетом соблюдения интересов не одной, как сейчас, а всех существующих цивилизаций, коих, согласно теории многополярного мира (ТММ), порядка семи-восьми (плюс-минус).

Здесь остается добавить, что цивилизация — это не все человечество, как утверждают глобалисты, но и не каждое национальное государство в отдельности, а целая группа государств, а точнее сказать, народов (в их этносоциологическом понимании, принятых как лаос — не этнос), близких по своей культуре и объединенных на этом культурном основании в единую общность. На основе этой культурной общности цивилизация развертывает свою общую философию, технику, искусства, науки, имеющие свои, отличные от других цивилизаций особенности.

Но это тема для отдельного разговора. А пока что главы международных (теперь в буквальном смысле этого слова) ведомств России и Китая зафиксировали конец однополярной глобализации Запада и переход к многополярной, более устойчивой и справедливой модели грядущего мира. Такие вот скромные итоги рядового с виду российско-китайского саммита, спровоцированные выскочками Запада.

* «Исламское государство» (ИГ, ИГИЛ) — организация признана террористической по решению Верховного суда РФ от 29.12.2014.

Источник — RT

Иран считает, что он в состоянии максимально выгодно использовать нынешнюю ситуацию на мировом рынке нефти в своих экономических интересах, пишет Akharin Khabar. Только Тегеран способен обуздать существующий ажиотажный спрос.

ИА «Исна»: Глава Комиссии по энергетике при Торгово-промышленной палате Ирана Реза Падидар выразил убеждение в том, что Иран в состоянии максимально выгодно использовать нынешнюю ситуацию на мировом рынке нефти в своих экономических интересах.

Как отметил Реза Падидар, указав на кризисное состояние нефтяного рынка вследствие введенных США и другими государствами санкций против России, а также вследствие нежелания нефтетрейдеров, опасающихся также оказаться под санкциями, покупать российскую нефть, шоковое состояние предложения на рынке нефти чрезвычайно ощущается в настоящий момент. И, несмотря на то, что экспорт российской нефти составляет только 8% от общемирового, даже этот сравнительно небольшой объем оказывает решающее воздействие на кризисное состоянии предложения.

Заявив о том, что колебания цен на нефть в течение прошедшего марта фиксировались в диапазоне примерно от 100 до 110 долларов за баррель, Падидар также добавил следующее: санкции против российских банков и финансовых организаций привели к тому, что экспорт российской нефти, а также рынки других стран, зависящих от российского экспорта, безусловно, пострадали. Ряд ключевых игроков на нефтяном рынке отказались от закупок нефти у России, и подобная ситуация, несомненно, не могла не отразиться на мировых ценах, которые продолжают идти вверх. Но в то же время, ряд стран, крупных потребителей нефти, задействовали свои накопленные стратегические запасы «черного золота». Это несколько скорректировало ситуацию с ценами, которые и держатся последнее время на уровне 100-110 долларов.

Глава Комиссии по энергетике и окружающей среде также добавил, что, хотя введенные западными странами санкции против России не затронули весь ее экспорт, многие, как уже говорилось, нефтетрейдеры в США и странах Карибского бассейна отказываются приобретать нефть у России. Произведенная Международным энергетическим агентством (International Energy Agency, или IEA, — прим. перев.) скоординированная закачка нефти в масштабах 60 миллионов баррелей в сутки несколько приостановила рост цен, но если основная наша цель — это обратить данную тенденцию с ценами вспять и сделать более стабильным предложение на рынке, то вливания необходимы в больших объемах, разъяснил Падидар. Или же, уточнил он, на рынке должен срочно появиться хотя бы еще один крупный игрок масштаба России.

Отметив, что существующие статистические данные и подсчеты свидетельствуют о сохранении нынешнего диапазона цен (тех же 100 −110 долларов за баррель), по крайней мере, на предстоящие три-четыре месяца, Падидар, однако, добавил, что, нефть марки «Брент» с шельфа Северного моря может дать диапазон в 10-15 долларов в сторону снижения, и такой же диапазон может дать нефть «West Texas Intermediate» (марка нефти, добывающаяся в штате Техас, США, — прим. перев.). Но этого все же будет недостаточным, чтобы насытить существующий спрос. Насытить его будет способен, как было сказано, игрок, обладающий собственными запасами нефти стратегического масштаба. Только ему под силу обуздать существующий ажиотажный спрос.

Говоря об этом, глава Комиссии по энергетике указал на Иран и его экономику, значительная часть которой связана, как всем известно, с экспортом нефти. Он уточнил, что, согласно подсчетам и оценкам аналитиков и экспертов по нефти, существующая ситуация дает Ирану возможность нарастить нефтедобычу до объемов в 2,5-2,6 миллионов баррелей в сутки. А если еще учесть, что на международных переговорах в Вене сейчас достигнут определенный прогресс, и близится повторное заключение соглашения между странами-участниками ядерной сделки, то это приведет и к росту заинтересованности со стороны стран, нуждающихся в нефти, в том, чтобы Иран вернул себе позиции крупнейшего экспортера. И тогда удастся компенсировать ту лакуну, которая возникла из-за санкций против России, именно за счет предложения на рынке со стороны Ирана.

Как разъяснил Падидар, Иран, несомненно, сможет в достаточно короткое время нарастить нефтедобычу, но, чтобы быстро утолить нефтяной голод на мировых рынках, нужно еще подумать о создании дополнительной инфраструктуры для экспорта, которой у страны пока нет. Падидар уточнил, что бюджет Ирана на текущий год предусмотрел поставки (нефти) в объемах приблизительно в 1,2 миллиона баррелей в сутки, но если условия будут благоприятны, и продажи смогут возрасти еще хотя бы до 1,5-1,6 миллионов баррелей, то это как раз создаст ту добавленную экономическую стоимость, которая сможет обеспечить в итоге и дальнейшее необходимое развитие инфраструктуры. И тогда ситуация с ценами может на самом деле стабилизироваться. Более стабильные доходы от экспорта нефти, которые Иран сможет гарантировать себе в текущей ситуации, принесут, в свою очередь, столь необходимый стране экономический рост, если не в текущем году, то, по крайней мере, в следующем.

Khorasan, раздел «Экономика»

Источник — ИноСМИ

Агентство Анадолу (aa.com.tr)

Тегеран не станет предпринимать шаги по замещению России на мировом рынке газа

Dr. Hakkı Uygur, Elmira Ekberova  

АНКАРА

Многие эксперты и аналитики сходятся во мнении, что иранский газ не станет альтернативой российскому на фоне санкций, введенных Западом против России из-за войны в Украине.

Во многом это связано с политическими факторами, в том числе близостью Тегерана к Москве. Поэтому вполне ожидаемо, что Тегеран не станет предпринимать шаги по замещению России на мировом рынке газа.

При наличии действующего режима в ИРИ, не приходится ожидать активного входа энергетических гигантов Запада на иранский рынок. Идеологическая составляющая Ирана возобладает над экономическим фактором, также как это делается в последние десятилетия.

К данной оценке приводит также отсталость нефтегазовой промышленности Ирана, для модернизации которой требуются многомиллиардные инвестиции. На сегодняшний день Тегеран не обладает достаточными технологиями для резкого увеличения выработки газа.

Иран не скрывает, что при желании готов «донести» свою позицию до стран региона военными рычагами, как это было видно на примере последнего ракетного удара по Эрбилю на севере Ирака. Тегеран тем самым выразил недовольство курсом Багдада на развитие отношений с рядом государств, чьи интересы открыто противоречат позиции Ирана.

Ранее в СМИ неоднократно проходила информация об «иранском следе» ракетных обстрелов территорий ОАЭ и Саудовской Аравии.

Все это говорит о том, что даже в случае достижения договоренности на ядерных переговорах в Вене, Тегеран не откажется от агрессивной политики в регионе, но будет оглядываться на такие страны, как Турция.

[Др. Хаккы Уйгур, руководитель турецкого Центра изучения Ирана (İRAM)]

* Позиция автора статьи может не совпадать с информационной политикой агентства «Анадолу».

АНАЛИТИКА — Иран после переговоров в Вене и Украина (aa.com.tr)