События в Крыму, как считается, временно ослабили общественное внимание к Северному Кавказу, «перефокусировав» его на вновь присоединенные к России территории. О
днако связь между крымскими и северокавказскими событиями может оказаться более тесной, чем кажется. Одна из причин тому — сходство исторических судеб части населения Крыма и части населения Северного Кавказа.
Среди жителей полуострова — крымские татары, народ, переживший сталинскую депортацию. На Северном Кавказе также немало народов, прошедших через ссылку в 1940-е — 1950-е гг. Напоминанием об общей трагедии стал тот факт, что одним из первых российских политиков, обратившихся к крымским татарам в разгар событий на полуострове, стал глава Чечни — тоже потомок пострадавших от депортации.
Однако обращением Рамзана Кадырова дело вряд ли ограничится. Политика России в Крыму так или иначе будет затрагивать — фактически, уже затрагивает — и вопросы, связанные с реабилитацией крымских татар, с разрешением непростых, обоюдоострых проблем, возникших в результате их изгнания и в ходе последующего возвращения. Что касается Северного Кавказа, то там федеральная власть занимается проблемами реабилитации депортированных народов уже более 20 лет. Несмотря на это, в некоторых северокавказских регионах и сейчас звучит точка зрения, что негативные последствия депортаций удалось ликвидировать далеко не полностью. Естественно предположить, что те, кто придерживается этой точки зрения, будут с особым вниманием наблюдать за происходящим в Крыму, сопоставлять крымскую и кавказскую политику федеральной власти. Более того, автор этих строк может засвидетельствовать, что многие общественники, представляющие депортированные народы Северного Кавказа, уже сейчас не скрывают своего интереса к теме Крыма и прежде всего крымских татар.
В данный момент трудно прогнозировать, как именно будет восприниматься крымско-татарская тема на Кавказе. Здесь пока много неизвестного, потому что много неизвестного и в самом Крыму. Зато сейчас самое время понять, каковы сегодняшние результаты «реабилитационной» политики на Северном Кавказе, какие проблемные точки, связанные с депортациями, сохранились там и могут благодаря Крыму обрести новый для себя контекст, новые параллели, новое политическое звучание. Этому и посвящена настоящая статья. Мы ограничимся теми территориями, где вопросы реабилитации проживающих там репрессированных народов наиболее часто выходят в публичное пространство. Это Кабардино-Балкария, Пригородный район Северной Осетии и некоторые части Дагестана.
Кабардино-Балкария
Вопрос о реабилитации балкарцев имел в постсоветское время довольно необычную динамику. В первой половине 1990-х балкарские активисты требовали создания Балкарии как отдельного субъекта. Отметим, что это не было гарантировано Законом о реабилитации репрессированных народов, потому что на момент депортации в марте 1944 года балкарцы отдельного национально-территориального образования не имели. Такие требования, хотя и имели в первые годы после распада СССР определенную поддержку (достаточно сказать, что на выборах президента объединенной Кабардино-Балкарии в январе 1992 года во многих балкарских селах избирательные участки просто не открылись), к концу 1990-х сошли на нет, во многом благодаря расколу балкарских лидеров на лояльных и нелояльных республиканской власти.
Однако начиная с 2005 года протестная активность балкарских активистов возобновилась. Причиной стало республиканское законодательство о границах муниципальных образований, согласно которому, значительная часть земель, в том числе в населенной балкарцами горной местности, выводилась за границы сельских поселений и получала статус «межселенных территорий». Вокруг земельной темы на протяжении уже почти десяти лет строят свою риторику балкарские лидеры, оппозиционные республиканской власти. Динамика последних двух-трех лет состоит в том, что вместо организаций республиканского уровня земельные требования выдвигают в основном сельские общины, главным образом — в балкарских поселках, вошедших в состав Нальчика, и в зоне планируемого строительства горнолыжных курортов. Острота локальных конфликтов за землю достаточно высока, при этом важно, что балкарские активисты считают выполнение государством их земельных требований компенсацией ущерба, нанесенного депортацией. Отчасти это мотивировано тем, что вместо невыгодных им муниципальных границ они требуют восстановить именно те границы, которые существовали на момент выселения в 1944 году.
Пригородный район
Политическая острота вокруг Пригородного района Северной Осетии сейчас в целом идет на спад. (Отметим, что точнее было бы говорить не о Пригородном районе в целом, а о той его части, расположенной к востоку от Владикавказа, которая до депортации ингушей в 1944 году входила в состав Чечено-Ингушетии, после возвращения ингушей из депортации стала территорией совместного проживания ингушей и осетин, а в конце октября — начале ноября 1993 года была ареной кровопролитного конфликта). Причин снижения политического «градуса» вокруг Пригородного района можно увидеть несколько.
Во-первых, еще в 2009 году Республика Ингушетия подтвердила, что официально не претендует на возврат района: тогда, после многократных отсрочек, был принят республиканский закон, устанавливающий состав и границы муниципальных образований Ингушетии, и там в списке муниципальных районов Пригородный не значился.
Во-вторых, в последние годы несколько уменьшилась актуальность вопроса возвращения в район ингушских вынужденных переселенцев — а ведь ранее именно препятствия к возвращению переселенцев активизировали требования перехода района под «юрисдикцию» Ингушетии. Мы не располагаем надежной статистикой по количеству переселенцев в Пригородный район из Ингушетии в последние годы (официальные данные по миграции в конфликтных зонах, как правило, не является надежным источником), однако респонденты-ингуши, опрошенные нами в ряде сел Пригородного района в марте текущего года, единодушно утверждали, что возвращение вынужденных переселенцев в район идет сейчас менее интенсивно, чем во второй половине 1990-х или в первой половине 2000-х. Это может быть связано с разными обстоятельствами. Многие переселенцы смогли достаточно успешно обустроиться в Ингушетии, найти там источники доходов, построить дома. Кроме того, ингуши, живущие в Пригородном районе, сейчас в значительно больших количествах работают и учатся в Ингушетии, чем в столице Северной Осетии Владикавказе (в самом районе возможности для трудоустройства жителей весьма ограничены). Вынужденные переселенцы не отказываются от намерения вернуть утраченное жилье в Пригородном районе, но в сегодняшних условиях этот вопрос для многих из них уже не имеет прежнего бытового значения — хотя и не теряет «исторической» принципиальности.
Однако все это не значит, что в районе отсутствуют серьезные проблемы, актуальные для потомков пострадавших от депортации. Одна из ключевых проблем связана с ситуацией на административной границе с Ингушетией. Находящийся на этой границе блок-пост «Черменский круг» даже на фоне Северного Кавказа выделяется регулярно возникающими длинными очередями на досмотр. При этом ингушам, живущим в Пригородном районе, а работающим или учащимся в Ингушетии (а таковых тысячи), приходится «преодолевать» этот пост по два раза в день.
Другая проблема — расселение в так называемых смешанных селах, то есть селах, где совместно проживают ингуши и осетины. Этническая «композиция» таких сел может быть разной. Риски присутствуют прежде всего в селах, где имеются неформальные соглашения по компактному расселению осетин и ингушей внутри села, но в силу разницы в естественном приросте населения у двух этнических общин эти незримые границы могут перестать быть удовлетворительными.
Наконец, еще одна существенная проблема в районе — статус сельскохозяйственных земель (значительная часть которых весьма плодородна). Пользуясь действующим в Северной Осетии мораторием на приватизацию земель сельхозназначения и отсутствием у населения земельных паев, большие площади в районе арендовали компании, к району отношения не имеющие. Как раз этой весной вопрос о земле жители Пригородного стали ставить публично. Впрочем, в этом вопросе можно ожидать скорее солидарности имеющихся в районе этносов, а не конфликта интересов.
Дагестан
Среди жителей Дагестана доля непосредственно пострадавших от сталинских депортаций значительно меньше, чем среди жителей вышеупомянутых республик. Однако парадокс состоит в том, что конфликтные узлы, завязавшиеся в Дагестане из-за депортаций, более запутанны и потенциально более опасны, чем в других регионах.
Проблема Новолакского района. Закон о реабилитации репрессированных народов в Дагестане напрямую касается только чеченцев-аккинцев, проживающих на западе республики, в городе Хасавюрт и на прилегающих к нему территориях, вблизи административной границы с Чечней. На момент депортации чеченцев в феврале 1944 года значительная часть чеченских сел Дагестана была объединена в Ауховский район, который сразу после депортации был ликвидирован. На часть его территории в том же году с гор переселили лакцев, там был основан Новолакский район. Даже после возвращения чеченцев из Средней Азии и Казахстана в 1957 году советская власть препятствовала их заселению в Новолакский район. Однако в последние годы существования СССР чеченское население жестко поставило вопрос о возвращении «своего» района. В результате Третий съезд народных депутатов Дагестана в июле 1991 года постановил восстановить Ауховский район, а лакские села Новолакского района перенести в окрестности Махачкалы. Этот процесс, однако, за 23 прошедших года так и не завершен. Достаточно сказать, что лишь в двух лакских селах Новолакского района на данный момент жители в полностью переселились на новое место жительства, освободив дома для чеченцев. Можно выделить три основных фактора, которые сейчас мешают решению новолакской проблемы и во многом увеличивают напряженность вокруг нее.
Первое. Медленно идет предоставление лакцам домовладений на новом месте. Строительство там ведет государство в рамках специальной целевой программы. Проблема не только в ходе строительства, но и в довольно сложной процедуре формирования списков получателей домов. Эти списки за два десятка лет приходилось многократно пересматривать, а местные СМИ не раз писали о том, что этот процесс дает простор для коррупции.
Второе. Много неясностей остается относительно того, по каким принципам будет организовано местное самоуправление в будущем Ауховском районе. В отличие от района, существовавшего в 1944 году, теперь этот район не будет мононациональным: в советское время на его территорию, кроме лакцев, было в значительных количествах переселено и аварское население, в основном из горных местностей Дагестана, объявленных зоной землетрясений. Сейчас в ряде сел района совместно проживают аварцы и чеченцы. О переселении аварцев из этих сел в какие-либо другие места речи не идет, но дагестанские власти пока не предлагают и публично не обсуждают механизмов учета интересов разных этнических групп в будущем районе.
Третье. Отдельные риски связаны с селами Ленинаул и Калининаул. До 1944 года они входили (под чеченскими названиями Акташ-Аух и Юрт-Аух, соответственно) в Ауховский район, но позднее были включены в состав не Новолакского района, а соседнего Казбековского, населенного аварцами. После депортации чеченцев в эти села заселились проживавшие по соседству аварцы. При возвращении депортированных процедуры бесплатного возврата им домов, в отличие от Новолакского района, в Ленинауле и Калининауле предусмотрено не было. Сейчас в этих двух селах, с общим количеством населения около 11 тысяч человек и незначительным численным преобладанием аварцев над чеченцами, налицо разные точки зрения местного населения о том, следует ли включать эти села в состав восстанавливаемого Ауховского района, или же оставить в Казбековском. Эти разногласия существуют на фоне сложной криминальной обстановки, неоднократно имевших место в этих селах конфликтах между группами молодежи. До тех пор, пока муниципальные районы воспринимаются в данной местности как «вотчины», закрепленные за той или иной командой этнической бюрократии, пока нет реальных путей согласования интересов разных групп населения в местном самоуправлении, вопрос о восстановлении муниципальных границ, существовавших на момент депортации, рискует быть источником постоянной напряженности.
Последствия «компенсирующих миграций». В равнинном Дагестане имеется немало сельских общин, которые в сталинское время подверглись так называемым «компенсирующим» переселениям: их переселили на территории Чечни или западного Дагестана, освободившиеся в 1944 году от чеченцев, с тем, чтобы поддерживать там сельское хозяйство. Всего так было переселено более десяти тысяч домохозяйств. В 1957 году большинство таких переселенцев (главным исключением были лакцы Новолакского района) решением советской власти освободило для возвращающихся чеченцев их дома и либо вернулось к родным очагам, либо второй раз за 15 лет обустроилось на новом месте. В результате возникло немало проблем. Например, некоторые сельские общины, вернувшиеся на свою малую родину, не получили земли, которыми пользовались до переселения в 1944 году. В ряде случаях сегодня это приводит к конфликтам. Память о событиях 1944-1957 годов в подобных конфликтах играет очень большую роль. Периодически звучат требования приравнять тех, кто был подвергнут «компенсирующим» переселениям, к репрессированным народам.
Наиболее известным примером здесь служит судьба поселков Тарки, Кяхулай и Альбурикент — пригородов Махачкалы, населенных кумыками. Их жители в настоящее время требуют вернуть им земли близ побережья Каспия, которыми их колхозы распоряжались до переселения в покинутые чеченские села. По иронии судьбы, эта территория пересекается с той, на которой строятся села для лакцев, переселяющихся из Новолакского района. С 2012 года громкие протестные акции с требованием вернуть эти земли проводят кумыки, а с 2013 года публичную активность стали проявлять и лакские общественники. В дело даже пришлось вмешиваться правоохранительным органам.
***
Дагестан особенно ясно показывает, как опасно решать «с наскока» проблемы, связанные с депортациями. Эти проблемы касаются не только народов, преступно отправленных Сталиным в Среднюю Азию и Казахстан, но и тех, кто живет сейчас бок о бок с ними. Выбирать какой-либо народ как «наиболее пострадавший» или, напротив, «наиболее лояльный» и ориентироваться в решении сегодняшних проблем исключительно на его интересы — значит играть на обострение имеющихся споров, потому что на деле «своя правда» всегда есть у всех сторон, а этническое самосознание на территориях, затронутых депортациями, всегда выше, чем на прочих.
Надежным может быть только такое решение конфликта, от которого в чем-то выигрывает каждый, вовлеченный в него (в конфликтологии такие решения именуются «игрой с ненулевой суммой»). Этот простой, но редко реализуемый принцип очень бы хотелось приложить ко всем «постдепортационным» ситуациям — и тем, с которыми российской власти приходится иметь дело с момента распада СССР, и тем, ответственность за которые она взяла на себя только сейчас.
regnum.ru