Адам Кирш. Перевод с английского Давида Гарта
Материал любезно предоставлен Tablet
Поэт и литературный критик Адам Кирш читает даф йоми — лист Талмуда в день — вместе с евреями по всему миру и делится размышлениями о прочитанном. На этот раз речь пойдет о том, принижает ли религиозную мысль то, что мудрецы Талмуда возвышают колдуний и демонов до уровня богов.
Чтение Талмуда стало для меня попыткой расширить рамки моего мышления и даже, пожалуй, бросить вызов обычному для меня ходу мысли. Дело в том, что все талмудическое мировоззрение — от представлений о вселенной до таких базовых вещей, как манера прочтения текста, — практически всегда противоречит моему собственному — современному, секулярному — мировоззрению. Зачастую моей непосредственной реакцией на прочитанное в Талмуде становится нетерпеливое раздражение; ту же реакцию я нередко встречаю в комментариях к своим колонкам и если и не разделяю ее, то полностью понимаю.
Почему, например, мудрецы Талмуда уделяли столько времени и умственных усилий разработке правил использования эрува, в то время как эрув сам по себе уже является юридической уловкой, придуманной, чтобы уклониться от подлинного смысла шабата? Если в шабат запрещено переносить предметы, почему просто не перестать их носить, вместо того чтобы изобретать сложную систему ухищрений, позволяющую все же переносить их вопреки недвусмысленному запрету? Недавно, читая «Кузари», диалог XII века в защиту иудаизма, написанный Йеудой Галеви, я с удивлением обнаружил, что Галеви вложил этот самый аргумент в уста одного из своих персонажей — хазарского царя, спрашивающего мудреца о еврейской религии. Тут я почувствовал себя не таким уж одиноким в этом недоумении и не таким уж бунтарем: похоже, у евреев возникали к Талмуду одни и те же вопросы на протяжении тысячи лет.
Как правило, я могу сдерживать свое собственное неверие достаточно долго, чтобы исследовать, почему мудрецы Талмуда думали так, как они думали. Я полагаю, что в этом суть уважительного чтения Талмуда, как и любого другого текста: ты не обязан соглашаться с авторами, но обязан по меньшей мере попытаться понять, что авторы имели в виду. К примеру, талмудический подход к библейской экзегезе кажется совершенно произвольным: каждое слово стиха берется по отдельности и используется для подтверждения того или иного закона или, наоборот, совпадение одного слова в разных, удаленных друг от друга стихах считается признаком тайной связи между ними. Однако в этих случаях нетрудно понять, что подход мудрецов к толкованию Библии основывался на восприятии последней как текста Б‑жественного, в котором каждая буква на 100% заряжена смыслами. Созданный Б‑гом текст не может не иметь бесконечного числа смыслов, и задача мудрецов, как они ее видели, состояла в выявлении хотя бы доли этих смыслов. То, что нам видится «вчитыванием» в текст желаемого смысла, им представлялось расшифровкой смыслов предзаданных.
Но тут вдруг в даф йоми мне попадается фрагмент, подобный тому, что мы читаем на этой неделе, из 10‑й главы трактата «Псахим», — и пропасть между нами и мудрецами Талмуда внезапно представляется непреодолимой. Псахим, 109а начинается довольно обыкновенно — с обсуждения некоторых обрядов седера. Одна из основных задач седера — передать историю исхода из Египта следующему поколению, и поэтому мудрецы обсуждают, как в течение всей трапезы поддерживать в детях интерес к происходящему и не давать им заснуть. Дети, учит нас Талмуд, не любят пить вино, поэтому на седере нужно давать им «обжаренные зерна и орехи… чтобы они не заснули и чтобы задали четыре вопроса».
Согласно той же логике, седер нужно начинать сразу после захода солнца, чтобы дети не успели устать и не заснули за трапезой. Мы узнаем, что рабби Акива в течение всего года учил своих учеников до поздней ночи: «Он никогда не говорил, что подоспело время уходить из дома учения», но учил и учил, пока люди были готовы слушать. Исключением был Песах, когда рабби Акива настаивал на том, чтобы его ученики, которые сами уже были взрослыми мужчинами, шли домой пораньше и начинали семейный седер вовремя.
Но тут мудрецы заговаривают о четырех бокалах вина, которые нужно выпить на седере, и их дискуссия уходит в странную сторону. Почему, спрашивает Гемара, танаи постановили, что на седере мы пьем четыре бокала, в то время как «через подобное мы подвергаем себя опасности»? Что, спросите вы, опасного в четырех бокалах вина? Или Гемара полагает, что от такого количества вина человек опьянеет? Но нет, мудрецы дают совсем другое объяснение для этой предполагаемой опасности: все парное опасно, поскольку четные числа делают нас беззащитными перед колдовством и отдают на милость демонам. «Человек не должен есть парные [продукты], пить парные [напитки], вытираться парой [предметов] и не должен удовлетворять свои плотские потребности в парах», — поясняет Гемара.
Вообще‑то это отнюдь не религиозное предписание. Мудрецы не возводят запрет па́рного ни к какому библейскому стиху или теологическому догмату. Скорее, в этом отношении они руководствуются здравым смыслом, как если бы сказали: всегда смотри сначала налево, потом — направо, когда переходишь улицу. В мире Талмуда всем известно, что демонов притягивают парные предметы или действия. Мы знаем это из вернейшего источника: рав Папа однажды слышал от самого демона по имени Йосеф, что за два выпитых бокала вина демоны убивают человека, за четыре — вредят ему.
Мудрецы продолжают обсуждать хитрости демонологии. Так, если вы все‑таки выпили четное число бокалов вина и стали мишенью для демонов, есть способ защитить себя. Такой человек «должен взять свой правый большой палец левой рукой, а левый — правой рукой и произнести следующие слова: “Вы, мои большие пальцы, и я — нас трое, а трое — это не пара”». Если же демон подслушает эти слова и попытается переиграть человека, добавив: «Трое вас и я — нас четверо», а это уже четное число, то можно сделать то же самое, добавив: «Вы и я — нас пятеро». Если демон скажет «шесть», вы скажете «семь» и так до бесконечности. Однажды, рассказывает Гемара, «был такой случай, когда человек и демон считали друг за другом, пока не достигли ста одного, и тогда демон взорвался от ярости».
Есть другие способы победить демона. Один человек по наущению своей мстительной бывшей жены выпил четное число бокалов вина — выпив шестнадцать, он, вполне ожидаемо, сбился со счету, — и в него вселился демон. Он вышел из положения следующим образом: обнял пальмовое дерево, и тогда чары перешли на пальму, и та засохла и развалилась. (Впрочем, согласно другой версии этой истории, сам человек развалился.) Согласно Амеймару, который ссылается на «главу ведьм», если на вас нападут ведьмы, вы можете прогнать их с помощью следующего заклятия: «Горячие испражнения в порванных финиковых корзинах — в ваш рот, ведьмы».
Нельзя не заметить мизогинный оттенок во всех этих разговорах о ведьмах и магии. К примеру, если два человека идут по дороге, нельзя, чтобы между ними «оказалось пальмовое дерево, пробежала собака или прошла женщина. А некоторые говорят: и свинья. А иные: также и змея». Подобный пример неизбежно помещает женщину в одну категорию с нечистыми созданиями вроде собаки и свиньи. В другом месте Гемара наставляет читателя ни за что не проходить меж двух женщин, сидящих по обе стороны дороги, поскольку «они наверняка занимаются колдовством». А если этого нельзя избежать, надо воспользоваться таким полезным заклинанием: «Игерет, Азлат, Асия, Белусия убиты стрелами».
Впрочем, продолжает Гемара, внимание демонов можно привлечь и другим путем — необязательно парными предметами или действиями. Согласно Реш Лакишу, «есть четыре поступка. Тот, кто совершит их, сам виновен в том, что загубил собственную жизнь, кровь его да пребудет на нем самом. Поступки эти суть: справлять нужду между пальмовым деревом и стеной, проходить между двумя пальмами, пить одолженную воду, переступать через пролитую воду».
Самое удивительное в этом не сами суеверия, которые были свойственны всем древним культурам, да и в современных отнюдь не исчезли. Скорее, примечательно то, как Гемара производит свой типично талмудический анализ — но не библейских предписаний, а этих суеверий! С той же скрупулезностью, с какой обсуждается, что можно и что нельзя переносить в субботу, как высоко нужно делать эрув, в каком часу читать вечернее Шма, мудрецы разрабатывают правила и исключения применительно к запрету мочиться между стеной и пальмой — запрету, появившемуся просто из народного суеверия! Мочиться опасно, постановляют они, «только когда между стеной и пальмой менее четырех локтей. Если же расстояние достигает четырех локтей, то нет никакой опасности. …И даже если расстояние менее четырех локтей, это опасно лишь тогда, когда у демонов нет другого пути, кроме этого. Если же у них есть другой путь, то никакой опасности».
Легкость, с которой магия и ведовство встраиваются в талмудическую картину мира, на мой взгляд, очень показательна для талмудической ментальности и выявляет в ней нечто важное. Эта легкость подсказывает, что приверженность ученых Талмуда точным измерениям и правильному порядку действий, потребность выяснить до мельчайших деталей, как именно себя вести, чтобы угодить Б‑гу, вплоть до того, в каком порядке надевать башмаки поутру, — сама является разновидностью магического мышления.
С точки зрения мудрецов, евреи — главные герои космической драмы, в которой любой их поступок, даже самый незначительный, влечет за собой награду или наказание. Такой подход к своему поведению как будто должен облагораживать человека, однако, когда мы видим, что с той же тщательностью относятся не только к Б‑жественным предписаниям, но и к поверьям о том, как избежать демонов, эта тщательность уже выглядит угнетающей и даже абсурдной. Более того, эта универсальная тщательность подрывает авторитет самих мудрецов. Если мы должны слушаться мудрецов, когда они говорят о тридцати девяти млахот, видах работы, запрещенных в субботу, значит, мы должны с не меньшим уважением относиться к их рассказу о том, что «на рябине, растущей близко к городу, живет не менее шестидесяти демонов»? А если они ошибаются касательно демонов, не значит ли это, что они могут ошибаться и в отношении запрещенных видов работы?
И тем не менее, при всех экстравагантных суевериях, о которых говорится в сегодняшнем даф йоми, есть там и здравое психологическое наблюдение. В Псахим, 100б Гемара рассказывает, что, в то время как евреи Вавилонии тревожатся насчет парных предметов, палестинские евреи относятся к этому совершенно безразлично. «Правило здесь таково: если кто особым образом относится к парам, то и демоны к нему относятся особым образом, а если кто безразличен к парам, то и демоны к нему безразличны». Иными словами, Гемара практически признает, что представления о том, будто четные числа прокляты и привлекают демонов, — это самовнушение: если с человеком, выпившим два бокала, случается что‑то плохое, то это потому, что он этого ждет. Но даже это наблюдение не означает, что демонов не существует.
Оригинальная публикация: Magical Thinking, Superstition, and Incantations in Jewish Oral Law
Магическое мышление, суеверия и заклинания в Устном законе — Лехаим (torah.ru)