Иранский фактор в Центральной Азии журнал «Хан-Тенгри» обсуждает с Послом мира, доктором исторических наук, профессором Российско-Таджикского Славянского университета Гузель Майтдиновой.
— Об исторических, культурных, этнических связях Турции с тюркоязычными народами Центральной Азии приходится слышать и читать постоянно. Между тем, насколько я знаю, роль иранского фактора в регионе была более ощутимой, более вещной, если так можно выразиться, более реальной. Значительная часть Средней Азии в течение долгого времени так или иначе входила в состав или в сферу влияния Ахеменидской и Сасанидской империй. На фарси-дари разговаривали, на нем писали великие ученые и поэты Средневековья. Насколько эти связи сохранились и как они работают в наше время? В чем выражается присутствие Ирана в сегодняшней Центральной Азии и прежде всего в Таджикистане? — Об этом можно поговорить, конечно. Но начать придется не со сходства, а с различий, так будет правильнее. Есть определенная часть таджикской интеллигенции, которая рассматривает Таджикистан как часть персидского мира, потерявшую связь с исторической родиной на определенном отрезке времени. Но большинство все же склоняется и настаивает на очевидной самобытности истории и культуры таджиков. Предки таджиков когда-то действительно совместно с персами, развивались то в рамках империи Ахеменидов, то в рамках империи Александра Македонского. Около 70 лет территория расселения предков таджиков частично находилась под влиянием Сасанидского государства. Но на протяжении большей части своей истории таджикский народ формировался в ином этническом, природном, языковом ландшафте, при ином культурном взаимодействии, чем население иранского плато, и у таджиков был самобытный путь цивилизационного развития. Дело в том, что в этногенезе таджиков и в этногенезе современных иранцев участвовали разные этнические компоненты, разные носители культур, хотя историческая память сохранила древнейшие арийские истоки. Даже язык имеет самобытные корни: в доисламский период предки таджиков в Междуречье Амударьи и Сырдарьи говорили на восточноиранских языках, а население иранского плато – на западноиранском, на основе которого сформировался современный язык фарси-дари. Захватив Среднюю Азию, арабы заменили бактрийско-тохаристанские и согдийский языки в официальной сфере на фарси-дари, тем самым поспособствовав ассимиляции местных языков. На основе древних языковых истоков, под мощным влиянием фарси-дари в регионе сформировался центральноиранский язык населения – таджиков. Отождествлять его напрямую с фарси-дари было бы неправильно. Так что – в Таджикистане полагают, что в Иране должны учитывать реально существующую самобытность эволюции таджикской истории, языка, культуры, имеющих свои, только им свойственные, этапы развития именно в Центральной Азии. Судите сами. Никто сейчас не говорит о тюркских странах центральноазиатского региона, что они являются частью Турции. Народы тюркских стран Ближнего Востока и Центральной Азии развивались по-разному, хотя относятся к одной языковой группе. Их объединяют некие далекие этнические корни, достаточно длительные, глубокие, а также религия и язык, и то относящийся к разным ветвям тюркской группы алтайской языковой семьи. То же самое у таджиков с Ираном. Есть арийская общность, глубокая, древнейшая, также как, кстати, как и с отдельной большой группой индийцев. Однако эти культуры индийцев, иранцев и таджиков формировались совершенно на разных цивилизационных почвах. В Центральной Азии в этногенезе таджиков принимали участие многочисленные местные оседлоземледельческие и скотоводческие сакские племена. Конечно, учитывая общеарийские истоки становления наших культур, а также вследствие многочисленных культурных взаимодействий и этнических контактов общность черт развития у иранцев и таджиков сохраняется. Тем не менее, за последние десятилетия таджикский язык сильно изменился под влиянием уже современных иранского и арабского языков, а также русского и тюркского. Большая часть интеллигенции выражает недовольство тем, что язык СМИ часто бывает непонятен рядовому таджику из провинции. Есть понимание того, что таджикский язык – не фарси-дари, а отдельный язык народа, язык таджиков, в котором его самобытность проявляется также, как и в культуре в целом. — Про разность я понял, спасибо. Заодно и про близость. Что характерно: чем ближе друг к другу народы, тем больше шансов, что разговор начнется с перечисления отличий. А когда вообще таджики осознали себя отдельным народом – тоже благодаря размежеванию, проведенному советской властью, или раньше? — Этногенез таджиков завершился еще до прихода арабов в Центральную Азию, в периоды Кушанской и Эфталитской империй. В рамках этих империй шли активные древние этноконсолидационные процессы, формировались этнокультурные традиции народа, распространялась на огромном пространстве письменность, уживались вместе различные религиозные представления. И это еще не все. Распространялись знания и технические достижения, формировались новые художественные традиции, складывались основы современной торговой и банковской систем, закладывались правовые основы межгосударственных отношений, формировались основные принципы дипломатии. В источниках IV века имеется упоминание о таджиках. Бактрийская письменность и бактрийский (арийский) язык, относящийся к восточноиранским языкам, были в этих империях государственными. В современной таджикской историографии до сих считается, что первое централизованное таджикское государство – государство Саманидов – функционировало в IX-Xвеках. Оно возникло на основе достижений, предшествующих кушанских и эфталитских эпох. Однако современные достижения исторической науки свидетельствуют, что основы политической культуры, основные цивилизационные ценности были выработаны предками таджиков и таджиков в рамках первых центральноазиатских империй (Кушанской, Эфталитской). Создание этих огромных древних империй в регионе было первым интеграционным опытом, в рамках которых шел не только процесс консолидации народа, но и выработка основных политических, экономических, гуманитарных ценностей и понятий. Именно Кушанская и Эфталитская империи способствовали началу функционирования и в дальнейшем стабильному развитию южного отрезка первой трансконтинентальной трассы – Великого Шелкового пути.
— Да, это совсем глубокая древность. Нас тогда еще не стояло, как говорится. Однако – для западного мира, для западной цивилизации нынешняя территория Таджикистана, Восточный Памир и предгорья стали открываться только во второй половине XIX века…
— Да. В силу определенного изолированного развития в высокогорье здешнее население сохранило древние восточноиранские языки и пласты древнейшей традиционной культуры. Комплексное изучение региона, говоря современным научным языком, началось перед началом присоединения Средней Азии к России. Изучалась культура, изучались ресурсы, изучались народы региона, их история, отличительные особенности отдельных районов, нравы, обычаи, традиционный уклад населения и прочее. Было приложено очень много усилий для того, чтобы изучить край досконально. Кстати, это принесло пользу и нам, поскольку основа наших современных академических институтов, основы многих научных знаний, основы музейных коллекций заложили российские первопроходцы Центральной Азии.
— Я бы хотел бы поделиться с Вами и нашими читателями своим изумлением по поводу культурного потенциала и многогранности тогдашних российских военных, которые проявили себя подготовленными ориенталистами, географами, языковедами, этнографами…
— В том-то и дело. Надо отдать им дань уважения. Они очень внимательно изучали не только природные ресурсы, топографию местности, но и традиции, нравы, культуру, языки местного населения. Российские первопроходцы не только осознавали свои цели, но и понимали необходимость знания края, куда ты приходишь, изучения нравов народов, с кем придется общаться и иметь деловые связи. Этот академизм, вместе со средневековыми пластами науки Центральной Азии, лег в основу современного научного процесса в странах нашего региона. — Когда приезжаешь в древнейшие города Центральной Азии – в Самарканд, Бухару, Хиву – всюду слышишь таджикскую речь. Это как объясняется?
— В городах, лежащих на Великом Шелковом пути, всегда чересполосицей жили тюрко-язычные народы и таджикское население. Билингвизм населения в крупных городах Средней Азии существовал издревле. Сложность этнических процессов, интересы торговли, разделение труда между оседлым и скотоводческим населениями на трассах ВШП способствовали параллельному развитию иранских и тюркских языков. Одновременно шло взаимообогащение языков. Например, в современных узбекском, уйгурском языках очень много таджикских слов, понятий, уходящих своими корнями в древность. И сейчас как раз-таки таджики составляют значительную часть населения и Самарканда, и Бухары, где они сохранили свою самобытную бытовую культуру. Таджики Самарканда и Бухары в настоящее время являются своеобразным культурным мостом между Таджикистаном и Узбекистаном. И это очень важно, потому что этот мостик является как бы частью нашей народной дипломатии, способствующей укреплению дружбы и сотрудничества двух государств, способствует укреплению культурных связей, сближению позиций двух стран по многим вопросам межгосударственных отношений.
— А чем отличается таджикское население Самарканда и Бухары от узбекского населения? Имеет ли место раздел по профессиям?
— Думаю, что сейчас нет. Хотя определенная часть узбекского населения до недавнего времени занималась скотоводством или же земледелием. Они сформировали смешанные хозяйственно-культурные типы в зависимости от среды обитания. А таджики издревле были земледельцами, торговцами и ремесленниками. У таджиков и узбеков имеются особенности этногенеза и этнической истории, локальные различия в традиционной бытовой культуре, в языке, в мировосприятии и в исторической памяти, но этническая дифференциация труда практически не сохранилась. Таджики в соседнем государстве также, как и все граждане Узбекистана, заняты во всех структурах государства, в том числе государственных. Аналогично узбеки в Таджикистане. В Бухаре открывался факультет с таджикским языком обучения (правда, были сложности с набором студентом туда), а в Самарканде еще в советское время существовал при местном университете факультет узбекской и таджикской филологии. Этому уделялось огромное внимание с учетом этнического состава этих городов.
— Мы говорили про Иран. Сохранилась ли в Иране память о том, что Центральная Азия от Каспия до Ферганы когда-то входила в состав персидских империй?
— В Иране на официальном уровне, в общественных и научных кругах всегда констатируют факт исторических связей иранского и таджикского народов, подчеркивают нашу языковую и культурную близость.
Так же, как и в Таджикистане, звучат призывы к укреплению взаимодействия двух близких народов. Но были моменты в современной истории, когда определенные иранские круги подталкивали Таджикистан к замене алфавита на арабскую графику (что воспринималось таджикской стороной как вмешательство во внутренние дела) или же звучали в устах кандидатов в президенты Ирана фразы о возврате утерянных территорий. В интернете мелькали карты, на которых территории Афганистана и Таджикистана покрывались иранским флагом. Понятно, что в Таджикистане подобные выходки не приветствовались. Хотя было понимание, что это не государственная позиция, а выпады отдельных экстремалов и популистов. С другой стороны, если взять современные реалии, то иранцы, очень многие, с теплотой относятся к Таджикистану как к братскому народу, так жекак и таджики. Многие иранцы за годы независимости получили таджикское образование. Иранские ученые приезжали к нам в Академию наук и в таджикские вузы со своими исследовательскими задачами, под руководством наших ученых писали свои диссертационные работы, защищали свои диссертации на наших специализированных ученых советах на фарси, понятных всем членам Совета. У меня иранская ученица защитила кандидатскую диссертацию по истории. Для иранских ученых очень важно, что они могут на своем языке защищать свои научные работы, вести научно-исследовательскую работу в другой стране.
Они с большим уважением относятся к нашим академическим знаниям и ученым. Их социальный статус в Иране после защиты диссертаций в Таджикистане заметно повышается. Ну, и потом, когда встречаются главы Таджикистана и Ирана, то они говорят на языке, который понимают оба. Это сближает. — Насколько сближает? Это же не такая стратегическая близость, как у Турции с Азербайджаном? — Нет, конечно. В условном «иранском альянсе» – Иран, Афганистан, Таджикистан – интеграция основывалась более всего на принципах близости языков и культур. Но в современных геополитических процессах цивилизационный фактор уже не имеет решающего значения для сближения. Влияние внешних факторов и необходимость реализации своих внешнеполитических интересов и приоритетов не содействовали более тесной интеграции стран «альянса». У Ирана, с его мощными региональными устремлениями к лидерству, интересы в последние годы были сосредоточены больше на Ближнем Востоке и в Прикаспийском регионе. А афганский внешнеполитический процесс шел в большой мере под воздействием внешних акторов и под влиянием сложных внутренних проблем. Многие совместные таджикско-афганские коммуникационные, энергетические, культурные проекты было трудно проводить в сложной политической ситуации в соседней стране.
В настоящее время все еще вызывает тревогу военно-политическая обстановка вдоль таджикско-афганской границы, несмотря на то, что ее укрепление подверглось серьезной модернизации и что сдерживающим фактором от военных угроз служит не только таджикские вооруженные силы, но и российская 201-ая военная база в Таджикистане. В этих сложных геополитических условиях Таджикистан в соответствии со своей внешнеполитической концепцией определяет приоритетом сотрудничество с центральноазиатскими странами и государствами СНГ, с которыми связан союзническими отношениями в рамках ОДКБ и партнерскими отношениями в рамках СНГ и ШОС. Однако иранский вектор во внешней политике Таджикистана, руководствующегося, прежде всего, своими национальными интересами, а не только цивилизационными ценностями, остается одним из ключевых. Таджикский народ помнит ту позитивную роль, которую сыграл Иран в межтаджикском процессе во время гражданской войны в Таджикистане. Помнит о том, что Иран выступил в качестве одного из гарантов мирного урегулирования, прекращения войны и скорейшего заключения мира совместно с афганским Северным альянсом, с Россией и другими. Один из раундов переговоров между противоборствующими сторонами в гражданской войне и представителями стран-гарантов мирного процесса проходил именно в Тегеране. После гражданской войны Иран длительное время, вплоть до 2013 года, инвестировал в развитие таджикской строительной, коммуникационной, энергетической, индустрий, тесно сотрудничал в научной, образовательной, медицинской и других сферах. На том этапе Иран превратился в одного из основных инвесторов и экономических партнеров таджикского государства. После 2013 года таджикско-иранские взаимоотношения осложнились во многом под влиянием внешних факторов. На них наложились сложные суннитско-шиитские противоречия в исламском мире, борьба Саудовской Аравии и Ирана за лидерство в Западной Азии.
Таджикистан, имеющий во многом цивилизационную близость с Ираном, с другой стороны близок по мазхабу к суннитским саудитам. Таджики в основном сунниты, иранцы – шииты. Арабские эмиссары и их сторонники целенаправленно обостряли имеющиеся тактические противоречия в ирано-таджикских отношениях, распространяли в таджикском обществе салафизм и антииранские настроения, усиливая антишиитский настрой у населения. Обострение конкурентной борьбы между Ираном и Саудовской Аравией на Ближнем Востоке не дали Ирану возможности более устойчиво закрепится в Таджикистане. Плюс те недоразумения, о которых я уже говорила. Как результат – сотрудничество с Ираном утратило набранный темп. В современной геополитической динамике цивилизационный фактор в ирано-таджикских отношениях отошел на второй план. Оба государства во внешней политике больше руководствуются прагматично своими государственными интересами. И эта прагматика, в перспективе, должна нам дать своего рода «перезагрузку» отношений с Ираном. Для сегодняшнего Таджикистана одной из целей стратегического развития является выход из коммуникационного тупика. Эта цель в основном достигнута, но нестабильный Афганистан заставляет искать альтернативные пути для достижения южных морских коммуникаций.
Одной из таких альтернатив является иранский порт Чабахар. Решение проблемы Каспия вносит геополитические перемены в Центральной Азии и для реализации таджикских национальных интересов. Для нас большое значение имеет открытие морского порта в Туркменбаши и использование потенциала порта Актау в Каспийском море для выхода к морским коммуникациям по маршрутам Актау (или Турменбаши) – Баку – и далее, или же через иранский город Бендер-Энзели на Каспийском море транзитом через Иран в порт Чабахар. Эти порты важны для меридиональной интеграции Таджикистана с государствами Центральной и Южной Азии, и для доступа к южным морским коммуникациям, для транзита и торговли со странами Южной, Западной Азии, Кавказа и далее с ЕС: через территорию Ирана в порт Чабахар (минуя конфликтный Афганистан) для выхода в Оманский и Персидский заливы. Хочется верить, что взаимное цивилизационное притяжение, от которого никуда не денешься, и современные практические ориентиры для сотрудничества дадут новый толчок к сближению наших стран.
9.06.2020
| Источник — ia-centr.ru |