Как немецкий барон Унгерн боролся с советской властью и мечтал стать новым Чингисханом

«Сейчас это кажется дикостью»
Как немецкий барон боролся с советской властью и мечтал стать новым Чингисханом

Барон Роман Федорович Унгерн фон Штернберг — загадочный, зловещий и колоритный персонаж Гражданской войны в России. Будучи одним из самых неоднозначных и противоречивых лидеров Белого движения, он активно участвовал в боевых действиях в Забайкалье, а также в Монголии, где недавно в память о нем открыли музей. О его методах ведения войны и лютой жестокости до сих пор ходят легенды. Насколько они правдивы? Действительно ли барон лично избивал своих офицеров и зачем? Кем он был — оболганным героем Гражданской войны в России и Центральной Азии или фанатичным садистом? Чего добивался Унгерн: возрождения в Евразии империи Чингисидов или восстановления в России династии Романовых? Как образ «желтого барона» проник в современную западную массовую культуру? Обо всем этом «Ленте.ру» рассказал доктор исторических наук, профессор Московского педагогического университета (МПГУ) Василий Цветков.

Даурский крестоносец

«Лента.ру»: Бывший командир Унгерна барон Петр Врангель в 1917 году оставил такую его характеристику: «Он живет войной. Это не офицер в общепринятом значении этого слова, ибо он не только совершенно не знает самых элементарных уставов и основных правил службы, но сплошь и рядом грешит и против внешней дисциплины, и против воинского воспитания, — это тип партизана-любителя, охотника-следопыта из романов Майн Рида».

Василий Цветков: Характеристика Врангеля очень точна: Роман Федорович еще во время Первой мировой проявил себя как храбрый и даже отчаянный офицер. Для людей вроде него война — это не просто некий социальный лифт, а единственно приемлемая форма бытия. Подобных персонажей, живущих одной лишь войной, мы и сейчас можем наблюдать.

Роман Унгерн действительно был психически неуравновешенным человеком? Писали, что его лютая жестокость порой доходила до садизма.

Что касается его душевного состояния, сейчас об этом трудно судить — ведь никто не проводил его психоневрологическую экспертизу. Возможно, барон чересчур актерствовал и больше разыгрывал перед своими подчиненными роль жестокого и беспощадного деспота, нежели на самом деле был таковым.

Но сохранилось множество свидетельств того, как жестоко Унгерн обходился с людьми. Когда при речной переправе в забайкальском селе Кыра случайно подмочили обоз с мукой, начальника транспорта по приказу барона выпороли ташурами и утопили, а позже в соседнем селе Алтан повесили даже священника. Или взять жуткую казнь несчастного полковника Казагранди и то, как Унгерн собственноручно избивал личным ташуром (небольшой тростью, один конец которой обмотан кожаной плетью — прим. «Ленты.ру») своих офицеров. Разве это нормально?

Надо учитывать, что Унгерн действовал в специфических азиатских условиях, к тому же в Азии, взорванной страшной Гражданской войной. В то время жестокость военачальника многим представлялась, как это сейчас ни покажется странным, не проявлением изуверства или садизма, а единственно возможным способом поддержания своего авторитета. По этой логике если командира не боятся, то его просто не уважают. Нам сейчас это кажется дикостью, но в тех краях в начале XX века нравы мало изменились со времен империи Чингисхана.

Помимо порки барон нередко применял и такое наказание: провинившегося человека сажали на железную крышу, которая днем докрасна раскалялась, а ночью сильно охлаждалась. Но вот что важно: когда подобные методы он стал применять к офицерам вроде упомянутого вами полковника Казагранди, это уже вызвало возмущение и неприятие, что потом в немалой степени способствовало его поражению.

Хорошо известен антисемитизм барона. Верно и то, что под командованием Унгерна находилось немало одиозных и мрачных персонажей вроде коменданта Урги и начальника контрразведки Леонида Сипайло, который при всей свой свирепости сдал столицу Монголии в июле 1921 года Красной армии. Примечательно, что Колчак неоднократно пытался привести действия местных командиров в Даурии в полное соответствие с уставной дисциплиной, но безуспешно. Осенью 1919 года адмирал попытался вывести забайкальские формирования на фронт, но и это ему не удалось.

Почему?

Семенов объяснял это необходимостью борьбы с местными красными партизанами. А для 1920-1921 годов было характерно своеобразное противостояние между, условно говоря, семеновцами (военнослужащими из формирований белого Забайкалья) и каппелевцами — солдатами и офицерами армии Колчака, пришедшими на Дальний Восток после тяжелейшего Великого Сибирского похода.

Каппелевцы выступали сторонниками воинского порядка, строевой дисциплины, имели за плечами большой боевой опыт. Семеновцы (а бойцы Азиатской дивизии относились именно к ним) в большей степени ценили неформальные отношения между командиром и подчиненными, основанные на авторитете начальника, а не на его чине и звании. Образный пример подобного отличия — ротмистр Лемке и атаман Брылов из известного фильма «Свой среди чужих, чужой среди своих».

«Желтый барон»

Это правда, что барон Унгерн еще в 1919 году, после конфликта с атаманом Семеновым, собирался выбраться из забайкальской Даурии, где он периодически грабил проходящие по КВЖД поезда из России в Маньчжурию, в только провозглашенную Австрийскую республику и даже пытался получить в Пекине австрийскую визу?

Источник этой информации — показания самого Унгерна, которые он дал во время следствия в Новониколаевске (нынешнем Новосибирске) в сентябре 1921 года. Документальных подтверждений подобных намерений пока не обнаружено. Хотя после распада Австро-Венгерской империи в ноябре 1918 года действительно существовала распространенная практика, когда вновь образованные на ее обломках государства охотно выдавали свои паспорта тем, чьи предки когда-либо были связаны с их территориями.

Представляете ситуацию, если Унгерн все же перебрался бы в Австрию? Тогда после аншлюса 1938 года он стал бы жителем Третьего рейха и имел бы все шансы повторить судьбу атамана Шкуро.

Вполне возможно. Но следует заметить, что образ Унгерна излишне мифологизирован и даже демонизирован. О нем существует множество небылиц. Одни его представляют отчаянным тевтонским рыцарем, в азиатских степях мечтающим о торжестве арийской расы. Другие изображают барона продолжателем империи Чингисидов, третьи — фанатичным буддистом-неврастеником и эзотериком. Для многих он просто образец якобы кровожадности Белого дела. Очевидно, что это следствие недостаточного изучения особенностей Гражданской войны на Дальнем Востоке. В нашем европоцентричном сознании те события предстают экзотикой, причем, увы, не всегда здоровой.

Я где-то даже читал, что в войсках Унгерна были красные знамена со свастикой. Неужели это правда?

В символике униформы отдельных подразделений Азиатской дивизии Унгерна действительно использовалась свастика, но в этом нет ничего необычного — на Востоке этот символ был широко распространен издревле, и тогда его еще не успели дискредитировать германские нацисты. Что касается красных стягов, то они имелись в войсках генерала Андрея Бакича, подчинившегося барону в 1921 году. В его отрядах было много алтайских партизан, участников антибольшевистского Западно-Сибирского восстания, только у них в углу красного полотнища был еще нашит трехцветный флаг. Но сама Азиатская дивизия воевала под желтым знаменем с вышитым на нем вензелем «М II» (император Михаил II).

Откуда вокруг фигуры барона Унгерна со временем возник то ли зловеще-демонический, то ли романтично-мистический ореол? Почему у отпрыска немецких рыцарей появилась тяга к Азии и наследию Чингисхана? Ведь такие странные для российского офицера идеи были чужды другим лидерам Белого движения.

На самом деле Унгерн не был уникален в своих азиатских увлечениях, мода на Восток в России на рубеже XIX-XX веков была распространенной. Вспомним оккультно-мистическое учение Елены Блаватской, идеи доктора Петра Бадмаева или экспедиции в предгорья Тибета Николая Пржевальского, Карла Маннергейма и Николая Рериха. Уместно еще упомянуть многочисленные азиатские путешествия молодого Лавра Корнилова. Не будем забывать и атамана Григория Семенова, который не менее активно, чем Унгерн, отстаивал идею панмонгольского сообщества народов Центральной Азии, в котором он видел реальную альтернативу советской власти.

Образ Унгерна как мистического «желтого барона» во многом сформировал своими сочинениями писатель Фердинанд Антоний Оссендовский. Но уникальность Романа Унгерна в другом: его судьба стала редким примером того, как русский генерал вошел в политическую элиту другой страны, не порывая при этом связи с Россией. В начале 1921 года, на исходе Гражданской войны, подразделения под его командованием оказались единственными вооруженными боеспособными частями из состава бывших белых армий.

Монгольский поход Унгерна, чья дивизия до осени 1920 года дислоцировалась в Забайкалье в районе станции Даурия, тогда многим казался безумной авантюрой. Какие на самом деле у него были планы и цели?

С большой долей вероятности можно предположить, что Унгерн в начале осени 1920 года планировал осуществить через Монголию глубокий кавалерийский рейд в тыл наступающим на Читу подразделениям Народно-революционной армии Дальневосточной республики (ДВР), в сторону Троицкосавска (теперь это Кяхта) и Верхнеудинска (нынешнего Улан-Удэ).

Чтобы перерезать красным Транссиб?

Да. Но пока Унгерн переходил из Даурии в Монголию, армия ДВР, которой командовали военачальники РККА, пробила «читинскую пробку» и овладела городом. Семенов и каппелевцы отступили в Маньчжурию, а Унгерн оказался в степях Монголии. Но сразу оговорюсь: точных свидетельств о таком изначальном замысле не сохранилось — этот маневр (через Монголию на север, к Транссибу) носил скрытый характер.

Батор-генерал Монголии

Получается, случайно оказавшись в Монголии, Унгерн был вынужден штурмовать Ургу, оккупированную китайским гарнизоном?

Получается так. Маньчжурия, куда ушел Семенов и откуда он так и не сумел потом помочь Унгерну, была гораздо дальше Урги с ее внушительными запасами фуража и провианта. У барона возникли амбициозные планы помочь Монголии (правильнее сказать — Внешней Монголии) освободиться от китайской власти, сделав ее главным центром антибольшевистского сопротивления. Первый штурм Урги (тогдашнее русское название Улан-Батора, современной столицы независимой Монголии — прим. «Ленты.ру») в октябре 1920 года китайский гарнизон с трудом отбил, но после того, как Унгерн заручился поддержкой монгольской знати и местного населения, в начале февраля 1921 года столица Монголии пала. Освобожденный из китайского заточения правитель Монголии Богдо-гэгэн VIII наградил русского барона титулом «потомственного Великого Князя Дархан Хошой Цин-вана» одновременно с присвоением титула «Дающий Развитие Государству Великий Батор-Генерал Джанджин».

Означает ли это, что с того времени барон Унгерн фактически стал диктатором Монголии, а Богдо-гэгэн VIII — его марионеткой?

Нет, Богдо-гэгэн VIII не был марионеткой Унгерна. Во главе воинских формирований Монголии оставались местные командиры, хотя стратегическое планирование операций и реальная военная мощь сосредоточились в руках Унгерна и русских штабных офицеров.

Что представляла из себя Монголия в то время, когда туда пришел Унгерн?

Монголия добивалась самостоятельности со времен Средневековья. Воспользовавшись Синьхайской революцией 1911 года в Китае, монгольские лидеры провозгласили независимость и обратились за поддержкой к России, попросив ее принять Монголию под свой протекторат. Петербург тогда оказался в сложной ситуации.

Однако вскоре усилиями русской дипломатии назревающий конфликт удалось разрешить компромиссом: по Кяхтинскому договору 1915 года Внешняя Монголия формально признавалась частью Китая, но получала широкую автономию, гарантом которой выступала Российская империя. Кстати, Унгерн командовал монгольскими формированиями еще в те годы, поэтому у него были хорошие контакты с местной знатью.

Но когда в нашей стране разразилась Гражданская война, а китайские войска в 1919 году в нарушение Кяхтинского договора оккупировали Монголию и в одностороннем порядке упразднили ее автономию, красная Москва и белый Омск заняли прямо противоположные позиции. МИД Колчака считал необходимым признавать Кяхтинский договор, а ленинский Совнарком в сентябре 1920 года осудил его и дезавуировал. В этой ситуации тысячи русских колонистов, проживавших тогда в Монголии, оказались вне закона.

Тем самым большевики фактически отказали Монголии в праве на собственную государственность?

Да, но уже спустя два месяца после этого Ленин лично встретился в Москве с монгольской революционной делегацией во главе с Сухэ-Батором, дав понять, что не возражает против независимости страны, но только если этот процесс пройдет под красным знаменем. К тому времени монгольское национальное движение условно разделилось на красных и белых монголов. Не прошло и месяца после освобождения Урги от китайцев, как в советской Кяхте спешно собрался учредительный съезд Монгольской народной партии и образовалось Временное народно-революционное правительство, сразу же провозгласившее союз с РСФСР и ДВР.

Кому больше симпатизировало местное население?

Не только элита, но и немалая часть населения поддерживали белых монголов. Авторитет Богдо-гэгэна был непререкаемым. Неслучайно позднее, когда в Ургу вошли советские войска, никто не пытался свергнуть правителя. Монгольскую народную республику провозгласили только после смерти Богдо-гэгэна VIII в мае 1924 года. А кем были лидеры красных монголов? Сухэ-Батор закончил пулеметные курсы в Урге, а будущий маршал Чойболсан несколько лет проучился в Иркутском учительском институте. Показательно, что оба хорошо знали русский язык и симпатизировали России.

Чего на самом деле добивался Унгерн, во многом случайно оказавшись в Монголии? Он хотел использовать ее территорию только как плацдарм для консолидации всех уцелевших антибольшевистских сил для восстановления в России монархии? Или барон всерьез мечтал восстановить империю Чингисидов и планировал поход на Пекин, чтобы вернуть трон Цинской династии?

Унгерн, фактически создавший регулярную монгольскую армию, много сделал для восстановления монгольской государственности. В этом, безусловно, его заслуга перед Монголией, о чем там до сих пор с благодарностью помнят. Но справедливости ради надо отметить, что идею основания там независимого государства еще раньше выдвинул атаман Семенов. Весной 1919 года по его инициативе состоялась Даурская конференция, где выдвигались различные варианты создания бурятско-монгольского государства. Семенов всерьез собирался отправить его представителей на Версальскую мирную конференцию, где решалось послевоенное устройство мира. Но адмирал Колчак не поддержал эту идею, справедливо опасаясь возможного отделения Бурятии и осложнения отношений с Китаем.

Придя в Монголию, Унгерн стал объединять под своими знаменами все ключевые политические и военные силы региона, уже заявляя о федерации мировых империй — Чингисидов, Цинской и Романовых. В мае 1921 года барон отправил письма представителям казахской Алаш-Орды, «вождям киргизского народа», с призывом оказать поддержку Богдо-гэгэну в деле создания «могущественного Срединного государства, возглавляемого императором из кочевой Маньчжурской династии». Роман Федорович неоднократно писал также местным монгольским и маньчжурским князьям, призывая их оказать ему помощь не только ради «объединения монгол» (Внутренней и Внешней Монголии), но и для «восстановления Цинской династии».

Представителям русского Белого движения он предложил другую программу. Считая, что главной причиной его прежних неудач стало непредрешенчество (отсутствие четкого представления о политическом строе будущей России), Унгерн открыто провозгласил борьбу за реставрацию монархии и передачи власти императору Михаилу II (о смерти великого князя Михаила Александровича Романова в 1918 году тогда еще мало кто знал).

Губительный бросок на север

В чем был смысл самоубийственного Северного похода Унгерна из Монголии на Верхнеудинск в мае 1921 года, в результате которого, наступая разрозненными силами, он потерпел поражение? Ведь барон тогда имел прочные позиции внутри Монголии.

Он переоценил свои возможности и, не обладая достоверной информацией о ситуации в Советской России, недооценил военный и политический потенциал большевиков. Унгерн полагал, что после фронтального удара по направлениям на Алтай, на Урянхайский край (современную Тыву), на Иркутск и Верхнеудинск (Улан-Удэ) в Сибири и Забайкалье тут же вспыхнут многочисленные антисоветские восстания, участники которых присоединятся к его войскам.

Опять получился удар растопыренными пальцами, как колчаковский «Полет к Волге»? И, как известно, с поддержкой местного населения Унгерн тоже сильно просчитался.

Тогда это не казалось очевидным. Ведь это была весна 1921 года, когда положение советской власти во многих регионах было шатким. Унгерн знал о восстаниях в Тамбовской губернии, в Кронштадте и в Западной Сибири. У него имелись контакты с антисоветским подпольем в Забайкалье, хотя там могли быть и провокаторы. Атаман Семенов в своих воспоминаниях отмечал, что на преждевременное решение Унгерна наступать в Забайкалье по реке Селенге повлияли сведения о готовящемся восстании красной конницы в Троицкосавске (Кяхте). Хотя изначально барон планировал наступление во Внутреннюю Монголию, входившую в состав Китая.

Северный поход Унгерна по времени совпал с майским переворотом во Владивостоке, свергнувшим в Приморье власть ДВР, и это тоже было неслучайно. Оба этих события могли быть элементами единого скоординированного удара по советской власти в Забайкалье и на Дальнем Востоке. Я думаю, что по совокупности всех этих факторов Унгерн и решился на этот рейд, в успехе которого он был совершенно убежден.

Когда стал очевиден просчет Унгерна?

Сразу же, как только его подразделения перешли границу возле Кяхты. Быстро выяснялось, что вместо слабых и не очень боеспособных вооруженных формирований армии ДВР ему противостоят отборные части Красной армии РСФСР. В июне 1921 года в сражении у станицы Желтуринской 2-я кавалерийская бригада Азиатской дивизии генерала-майора Бориса Резухина потерпела поражение от 35-го кавалерийского полка 5-й армии РККА под командованием 24-летнего Константина Рокоссовского. Будущий советский маршал в своих мемуарах мало писал о тех событиях, но известно, что в том бою его тяжело ранили, а потом он был награжден орденом Красного Знамени.

Красноармейские части быстро заблокировали продвижение отрядов Унгерна на север, не позволив им выйти на оперативный простор. После решающего сражения у Гусиноозерского дацана 24 июля 1921 года барону стала очевидна безнадежность дальнейшего наступления в Забайкалье. Покинув Монголию и не сумев прорваться к Транссибу, его войска должны были отступить. К тому же перед Северным походом Унгерн совершил еще одну важную стратегическую ошибку: он увел в Забайкалье почти все боеспособные части, оставив Ургу с малочисленным гарнизоном. Этим не замедлили воспользоваться большевики, для которых вторжение Унгерна стало прекрасным поводом войти на территорию Монголии. После стремительного рейда советских частей от Алтан-Булака (бывшего Маймачена) на юг уже 6 июля 1921 года без боя пала Урга, и 11 июля в город переехало народно-революционное правительство Монголии.

По сути, Северный поход Унгерна оказался авантюрой. Оставление Монголии барону не простили белые монголы, что стало одной из причин его ареста и выдачи большевикам. Конечно, Унгерну в 1921 году следовало бы оставаться в Монголии и собирать под свое командование отряды уходивших из Советской России и ДВР партизан. Но он понадеялся на масштабы повстанчества в РСФСР. Это, кстати, общая черта Белого движения весной 1921 года: барон Врангель, например, пытался установить контакты с участниками Кронштадтского восстания и говорил в Галлиполи о «весеннем походе» — возвращении в Россию.

Музей Унгерна

В интервью «Ленте.ру» о событиях Гражданской войны на Дальнем Востоке вы говорили, что осенью 1922 года эскадре Старка из Владивостока нужно было эвакуироваться не в Китай, а на Камчатку, которая могла бы стать русским Тайванем. Если Унгерн весной 1921 года остался бы в Монголии, из нее тоже мог выйти степной вариант аксеновского «Острова Крыма»?

Почему бы и нет? Войдя в монгольскую политическую элиту и сохранив боеспособность своих войск, при поддержке местного населения, Унгерн мог долго продержаться между Советской Россией и гоминьдановским Китаем. Ведь в Монголии до сих пор помнят Романа Федоровича — генерала, помогавшего восстановлению монгольской государственности. Если у нас в стране образ барона рисуют в основном в зловещих красках, то у монголов в отношении к нему нет большого негатива.

В ноябре 2015 года недалеко от Улан-Батора при непосредственном содействии Института истории и археологии Академии наук Монголии торжественно открыли музей Унгерна. Это первый музей, посвященный участнику Белого движения, открытый на территории иностранного государства при полной поддержке местных властей. При этом вся противоречивая военно-политическая деятельность барона — это часть Белого движения и по сути часть нашей истории.

В фильме «Его зовут Сухэ-Батор», снятом в годы Великой Отечественной войны, роль барона Унгерна досталась известному советскому актеру Николаю Черкасову, который обычно играл положительных героев — от русского князя Александра Невского до американского президента Франклина Рузвельта. Удивительно, не правда ли?

Этот фильм, снятый в 1942 году, больше рассчитан на зрителей в союзной Монголии, которая тогда очень помогла нам в противостоянии с нацистской Германией. Показать там Унгерна чересчур карикатурным персонажем было бы глупо и даже оскорбительно, поэтому Черкасов со свойственным ему талантом изображал врага, но врага сложного, достойного и даже с некоторым обаянием.

Судьба Романа Унгерна, простите за каламбур, напоминает приключенческий роман. Сейчас фигура барона постепенно становится феноменом современной массовой культуры. Как вы считаете, почему его образ так сильно мифологизировали, особенно поклонники Белого движения?

На мой взгляд, почитатели Унгерна в основном встречаются среди современных любителей восточной мистики и эзотерики, а также определенной части германофилов. Барон Унгерн, как я уже говорил, — это, конечно, часть Белого движения, но никак не его олицетворение. Из всех его лидеров он, пожалуй, наиболее сложен и противоречив.

Вы недавно в интервью «Ленте.ру» сказали, что адмирал Колчак заслуживает посмертной реабилитации как жертва политических репрессий. А что насчет Унгерна, которого большевики тоже расстреляли?

Тут все сложнее. Формально Унгерна судили не за его бесчинства и расправы, а за то, что он был непримиримым и убежденным врагом советской власти. Еще ему инкриминировали связь с Японией, что вообще никак не соответствовало действительности. Если японцы и служили Унгерну, то не в качестве официальных представителей Японии или агентов ее разведки. У него в дивизии даже был один негр. Но понять и оправдать барона нелегко, ведь под его командованием и при его непосредственном участии творились беззаконие и жестокость, которые нельзя не учитывать.

Беседовал Андрей Мозжухин