«Мы строили, мы строили — и наконец построили»©
Рад и горд сообщить своим драгоценным читателям, что цикл «До монголов» — все. Это было непросто и временами очень лениво, но, надеюсь, что для вас — небезынтересно и познавательно. Для меня познавательно оказалось точно. Казалось бы, в общих чертах с темой был знаком и раньше, но при подготовке статей обнаружилась куча нюансов, заставивших многое обдумать и на многое взглянуть в новом свете.
Для желающих перечитать весь цикл подряд подготовлен нарратив-оглавление.
Там, кстати, в конце обещана заключительная обобщающая статья с окончательным разбором по полочкам. И это, собственно, данная статья и есть.
За «домонгольский» цикл я взялся не без некоторого умысла, который, впрочем, с самой первой статьи ни капли не скрывал.
Тема монгольских завоеваний в отечественных околоисторических интернетах печально известна тем, что вокруг нее постоянно наблюдается драка между сторонниками традиционного научного взгляда на те события и подчеркнуто свободно мыслящими скептиками, утверждающими, что нас жестоко обманули и ничего подобного отродясь не было.
Нет, конечно, даже последнему ежику в брянских лесах понятно, что эта бойня ведется не столько за научные факты, сколько за различное понимание патриотизма. Грубо говоря, за то, какую Родину любить надо, какую — не надо, а существование какой надо и вовсе отрицать. Что, на мой субъективный взгляд, есть лютая глупость на самом уровне постановки вопроса, как и любая другая политота (не путать с политикой). Но погружаться в это болото мы не будем, ибо политота убивает разум.
Если же вернуться чисто к исторической стороне вопроса, без инородных примесей, то формальным базисом монголо-скепсиса является представление, будто в какой-то момент в начале XIII-го века степные дикари в шкурах без железа вдруг как взяли — да и пошли завоевывать развитые цивилизации с сильными армиями одну за другой. Что, разумеется, совершенно не реалистично — и с этим согласятся сторонники любого околоисторического направления. Разница лишь в том, что мы принимаем за основу этой нереалистичности — сами по себе монгольские завоевания, или утверждения, что монголы вдруг взялись не пойми откуда без каких-то особых на то предпосылок.
В цикле «До монголов» мы по порядку рассмотрели всю предысторию монгольской экспансии начиная с самого начала, еще с тех времен, когда в степи только поднимал голову «первый прототип» монголов в лице империи Хунну. И из рассмотренного видно, что не было там никакого «вдруг» даже близко.
Чингис вовсе не придумывал концепцию кочевой империи. Она возникла очень давно, за 600 лет до нашей эры, когда китайцы, утомившись от постоянных набегов, догадались, что гуртом отражать нападения степняков сподручнее — и те ответили зеркальным решением, что еще большим гуртом можно проломить и совместную оборону. Степь, таким образом, с самого начала не была забытой богом пустошью, где веками непонятно что творилось — напротив, они с Китаем развивались в жесткой связке, во многом обуславливая облик друг друга.
То же и с предполагаемой «дикостью» степняков. Даже если воспроизводить распространенную ошибку и упорно недооценивать кочевой скотоводческий уклад, почитая его менее цивилизованным и прогрессивным, чем земледельческая община того же времени, Китай и Великая Степь весьма плотно контактировали целыми веками, и неизбежно нахватались друг от друга всякого. Это даже без учета того, что металлургия и колесо попали как раз в Китай из Степи, а не наоборот.
Что же до конкретно монгольских племен, то их участие в большой региональной политике началось опять же далеко не с Чингисхана. Все это в статьях цикла уже описывалось, но не поленюсь вкратце повторить.
Монголы ведь — это потомки племен сяньби. Тех, которые под руководством легендарного вождя Таншихая разгромили и погнали хунну, а затем заняли в степи доминирующее положение. При этом, важный нюанс, сяньби не были этакой стереотипной ордой лучников на конях — таковыми были как раз хунну. У сяньби и у всех их потомков характерной «фишкой» была как раз ударная доспешная конница. Понятно, что не многочисленная, и что лук сяньбийцы тоже уважали — но это уже многое говорит об их развитии в технологической и военной сферах.
Таншихай для сяньби был чем-то вроде Александра Македонского — вскоре после его смерти его империю принялись увлеченно делить его бывшие сподвижники. В результате сяньбийские роды тоба и кидань, проиграв конкуренцию, откочевали ловить рыбку в мутной воде усобиц китайского Троецарствия почти сразу. Чуть позже к ним присоединился род мужун, поначалу претендовавшее на главенство в степи, но отстоять эти претензии не сумевший. И, наконец, союз родов нирун и дарлекин, победив в усобице, основал новую степную империю, Жужаньский каганат. Уничтожение которого силами удачно подвернувшихся тюрок-ашина проспонсировал кто? Правильно, их дальние родственники тоба, к тому моменту успевшие заполучить себе собственное царство на бывшей китайской территории.
А дальше вышло совсем интересно. Каким-то удивительным образом так получилось, что возрождать единый и могучий Китай из множества грузыщихся княжеств больше всех оказалось нужно все тем же сяньбийцам тоба, пусть и изрядно приобщенным к тому моменту к китайской культуре, но этнического облика не утратившим. Они и основали империю Тан — которая практически с самого своего основания учинила лихую экспансию во все стороны и сделала своими протекторатами всю Великую Степь, всю Среднюю Азию по Каспий. И до кучи — Корею с Тибетом.
С временем империя Тан, как водится, состарилась и распалась. Но практически в год ее распада, 907-й, эстафету приняли еще одни потомки сяньбийцев — кидани. Которые взяли под контроль всю степь и вновь откусили у природных китайцев их северное приграничье.
В 1115-м году киданьская держава была уничтожена восстанием чжурчженей, потомков народа завоеванного киданями оседлого царства Бохай, которые таким образом от них и унаследовали империю.
Итого, представим себе ситуацию в степи на 1162-й год — предполагаемый год рождения Чингисхана.
Роды нирун и дарлекин давно уже разрослись в целые народности, в пределах которых сформировались новые роды и племена — тайджиуты, найманы, меркиты, борджигины, татары и многие другие. Когда-то они в рамках Жужаньского каганата рулили всей степью. Это было очень давно, почти семьсот лет назад, но кое-какие воспоминания остались. Если же говорить о более близком прошлом, то сперва они были славными вассалами великого хана братского народа тоба (по совместительству — китайского императора). Потом был какой-то дурацкий двухсотлетний перерыв на каких-то там уйгуров с кыргызами, но затем дела вновь вернулись в правильное русло и они на сто лет стали славными вассалами великого хана братского народа киданей.
А потом случилась непонятная ерунда. И в последние 50 лет они — всячески принижаемые данники (даже вассалитетом такое не назвать — не уважают, в набеги не зовут) каких-то бывших землекопов с берегов Амура, по невообразимо дурацкой случайности скинувших братушек-киданей и воцарившихся вместо них.
Как думаете, сколько монгольских ханов от такого положения дел ощущали смутный зуд в районе верной сабельки на предмет собраться и привести обстановку к нормальному (в их понимании) порядку вещей? Потому политика чжурчженей, и без того степной элемент за дело не жаловавших, была в их отношении крайне жесткой. Часть ханов они скупили и их силами старательно мутили воду, чтобы монголы все время были заняты усобицами. Часть ханов, кто виделся им перспективным претендентом на роль объединителя племен, они или излавливали и зверски казнили, гвоздями прибивая к деревянной лошади, или расправлялись с ними косвенно, силами ханов из первой категории — и необязательно в бою, могли и просто травануть.
Понятно, что подобная практика могла работать только до первого прокола, до первого прохлопанного ушами излишне деятельного хана. Каковым и стал тот самый Темуджин Есугеевич Борджигинов, известный потомкам, как Чингисхан. И стал он таковым потому, что сначала сделал ставку не на традиционные ханские дружины, а на банальных степных бандитов, оторвавшихся от своих родов, и потому улизнул от бдительного ока чжурчженьской агентуры. Поскольку ну кто этих разбойников считает? А потом стало уже поздно.
Но вот в чем вопрос: не устраивай чжурчжени репрессий, не объединились бы степняки против них парой десятилетий раньше? Например, под началом папы или даже дедушки нашего героя.
И то, надо заметить, поначалу то Чингис, судя по его действиям, воевать с чжурчженями начал не с целью их завоевать, а с целью выйти из формального им подчинения. Просто там сыграло несколько неучтенных факторов.
Первый — сказочно удачное время нападения. Чингис наверняка слышал о том, что назревает война чжурчженей против окопавшейся на юге империи натуральных китайцев Сун. Следовательно, догадывался, что большая часть чжучженьского войска будет стянута к южной границе. Потому он, пожалуй, в этот момент и ударил. Но реальность оказалась намного хлеще.
Чжучженьский император, как оказалось, обхитрил сам себя. Поскольку он решил пойти ва-банк, и отправил на юг не большую часть, а вообще все свое регулярное войско, оставив север под защитой ополчения из природных китайцев. Планировал он, видите ли, сначала лихим блицкригом расправиться с Сун, а потом развернуть войска и, чтобы два раза не вставать, расправиться еще и со своевольным северным вассалом. И как знать, отложи Чингис свое нападение на следующий год, не раздавили бы его чжурчжени.
Но получилось так, как получилось. И пока чжурчжени примерялись, как бы им половчее атаковать Сун, Чингис, сам, наверное, удивленный таким поворотом событий, в клочья разнес несчастных пеших ополченцев и буквально выдернул Северный Китай из-под чжурчженьских ног.
Второй же фактор заключался в том, что если чжурчжени для тогдашних китайцев были пришлыми чужаками и злобными оккупантами, то монгольские степняки на их фоне — практически своими. Это может прозвучать странно, учитывая бытующий стереотип об извечном непримиримом бодании Китая со степняками. Однако, к тому моменту китайцы жили с монголами плюс-минус в одном государстве (с учетом вассалитетов и протекторатов) уже практически полтысячи лет. И потому Чингис очень многими среди местного населения воспринимался как освободитель от чжурчженьского ига. Поддержку он нашел и среди прежних хозяев региона, киданей. Как-то не выглядит случайным, что советник Чингисхана по вопросам госуправления и фактический автор административного устройства Монгольской империи носил фамилию Елюй (род Елюй в государстве киданей — императорский).
Так что на мой субъективный взгляд, Чингис всерьез заболел идеей «дойти до последнего моря» уже постфактум — на волне непредвиденно-ошеломительного успеха в противостоянии с чжурчженями. То есть, мечтать о подобном он мог и прежде, кто бы ему запретил — но одно дело мечтать, и совсем другое — предпринимать конкретные шаги в этом направлении.
И то, ну, не придумал Чингисхан в этом вопросе ничего нового. У него, как хозяина степи и покорителя Северного Китая, был за спиной мощный бэкграунд из деяний его предшественников в данной роли. Был пример братского народа тоба во главе с императором Тай-цзуном, подчинившего всю Среднюю Азию. Был пример тюркского Бумын-кагана, распространившего свое влияние аж до Волги — с последующим проникновением отдельных тюркских князей и дальше в Причерноморье.
После успешной кампании против чжурчженей Чингис по факту оказался на условной должности Бумын-кагана и Тай-цзуна — должности гегемона всея степи. В силу этого возникали некоторые основания для претензий на те земли, которые покорили его предшественники.
Известно, что наиболее частым поводом для войны у Чингиса была казнь его послов иноземными владыками. Иногда договариваются даже до того, что монгольские завоевания получились чуть ли не случайно — просто дикие варвары, не слышавшие о дипломатической неприкосновенности, почем зря резали монгольских атташе, чем сами напрашивались на закономерное воздаяние.
Несколько более реалистично это объясняют тем, что Чингис, дескать, коварно организовывал повод для войны, отправляя к потенциальным жертвам послов-камикадзе с заданием хамить на всю катушку. Но здесь тоже возникает вопрос — это что же, весь монгольский дипкорпус был скорбен тяжелой формой фанатизма при гипертрофированном мортидо?
Но все становится на свои места, если учесть исторический контекст прошлых степных владык.
Послы Чингисхана хотели жить не меньше любого другого нормального человека, и принести себя в жертву ради будущих больших завоеваний не торопились. Просто при дворе иноземных владык они на голубом глазу несли то, во что верили и что считали правильным. Что вольнице — ша, поскольку великий каган всея степи вернулся, и потому его верным вассалам, хранившим для него свои наделы все эти годы, надлежит выслать дары, выразить покорность и ждать дальнейших указаний. Фактически, «здравствуйте, я — ваш король». То-то в ставке великого хана, наверное, искренне удивлялись, как озверели вассалы за годы безвластья, раз так агрессивно реагируют на вполне адекватные требования своего законного владыки.
Получается, что при высокой тактической грамотности и даже циничности, в наиболее высокоуровневой стратегии у Чингисхана многое сводилось к банальному «и чем я теперь хуже великого Тай-цзуна». Что может выглядеть немного наивным — но это целиком и полностью понятно. И для того, кто во времена того же Тай-цзуна был бы мелким князьком в наиболее занюханной провинции, совершенно естественно.
В истории подобных случаев предостаточно. Так, например, классический эллинизм на огромные площади понесли отнюдь не утонченные афинские интеллектуалы, а провинциальные полу-варвары из Македонии. Русь после тех же монголов заново пересобирать оказалось больше всех надо не стольному Киеву, и даже не конкурировавшему с ним Владимиру, а затерянной где-то в самом глухом лесном углу Волго-Окского междуречья Москве. Это, вообще, достаточно обычное дело, когда ношу восстановления или завоевания империи взваливает на себя не утомленная пресытившаяся и занятая дрязгами метрополия, а энергичная и более прямолинейная провинция. Иногда — с характерным провинциальным флером, куда же без этого.
В любом случае, расхожего стереотипа, что сидел в степи дикий оборванный хан, ковырял себе в носу и вдруг наковырял идею завоевать весь мир, на практике и близко не было. Чингисхан, как явление, не был какой-то аномалией — он был вполне закономерным продуктом полутора тысяч лет истории региона. Если в чем некоторая аномалия и была, то это в том, что Чингисахном стал именно Темуджин, в стартовой точке бывший никем по имени никак, без людей в подчинении и толком без средств к существованию. Но тут уж сыграл человеческий фактор — Темуджин оказался талантлив и, что немаловажно, везуч.
В остальном же и предшествовавшая история, и в особенности — расклад сил в регионе на рубеже XII-го и XIII-го веков, явным образом вели к тому, чтобы кто-то подобный появился.
| Источник — zen.yandex.ru |