На протяжении всей новейшей истории Ближний Восток и Закавказье оказывались объектом конкуренции различных глобальных и региональных держав, в связи с чем его часто сравнивают с «шахматной доской» или геополитическим бильярдом, когда дарование каждого политического игрока заключается в способности тщательно определить точки прицела, попасть в намеченное место играемого шара, создать композицию, чтобы шар неизбежно упал в нужную лузу. Такое сравнение напрашивается невольно, когда анализируешь тактическое взаимодействие московских большевиков с кемалистами в Закавказье в 1919-1920-годах. Говоря бильярдным языком, это тот самый момент, когда «партнер не желает играть дуплетом в угол, а просто «накатывает» и играемый шар отходит от борта, оказывается в композиции, при которой его можно положить в угол или дуплетом в середину».
При этом Москва использовала (исторически сложившуюся на основе баланса национальных интересов) многовекторную систему отношений с внешним миром, геополитический код, который утеряла Османская империя и которым не располагали молодые советизированные республики Закавказья — Азербайджан, Армения и Грузия. Отсюда проистекает разброс оценок — от локального до вертикального уровней — сложившейся тогда политической ситуации и интересов игроков.
В начале 1920-х годов интересы московских большевиков и кемалистов совпали: они воевали с европейской интервенцией, Антанту считали врагом, хотя Россия в годы Первой мировой войны являлась ее участником, а Османская империя была на стороне Германии. Все смешалось: бывшие враги становились союзниками. Но какими? Советская Россия рассматривала кемалистское правительство как средство проведения большевистских идей (революции мирового пролетариата) на Ближнем Востоке. Ориентация кемалистов на Советскую Россию имела ярко выраженный прагматический характер, поддерживалась оказанием военной и финансовой помощи. Опыт совместной деятельности в Закавказье в 1919-1920-х годах доказывал Москве, что с Мустафой Кемалем можно договариваться, идти на компромиссные соглашения. В отличие от Москвы, Анкара тогда не демонстрировала (да и не могла демонстрировать) какие-либо имперские амбиции. Задача состояла в сохранении того, что осталось от Османской империи. Была и другая важная особенность — Москва проводила регенерацию имперской структуры в Закавказье, советизировав Армению, поставила крест на Севрском договоре 1920 года, не забывая при этом и о проекте (Большой) Курдистан, относя его реализацию на более позднее время.
«Через полгода после подписания Московского договора, 26 сентября того же 1921 года в Карсе была созвана конференция, на которой 13 октября был заключен четырехсторонний договор о дружбе между Армянской, Азербайджанской и Грузинской Советскими Социалистическими Республиками, с одной стороны, и Турцией — с другой, — пишет российский историк В.А. Захаров. — Текст нового документа представлял собою лишь несколько отредактированную версию Московского договора. Подписание Карсского договора вполне логично еще и потому, что Московский договор с Турцией был подписан от имени России и формально еще не имел отношения к странам Закавказья». «Карсский договор рассматривался в Анкаре как важная победа турецкой дипломатии, — дополняет азербайджанский историк Джамиль Гасанлы. — Открывая в 1922 году третье заседание ВНСТ, Мустафа Кемаль-паша говорил: «13 октября мы подписали договор в Карсе с Азербайджаном, Грузией и Арменией, основываясь на Московском договоре. Этот договор юридически закрепил наше нынешнее положение на Востоке и стал реальностью, указывающей на невозможность реализации Севрского договора». 1 марта 1922 года, выступая в Великом Национальном Собрании Кемаль говорил: «То, что называли армянским вопросом и что, находясь за пределами истинных интересов армянского народа, должно было служить экономическим интересам мирового капитализма, нашло самое правильное решение в Карсском договоре».
В нашу задачу не входит разбор главных положений этого договора, они хорошо описаны в историографии. Отметим только позиции принципиального свойства. С точки зрения теории мировой революции действия московских большевиков выглядели логичными, поскольку, как говорил Карл Радек, принимая в Москве летом 1920 года делегацию кемалистов, «все границы на Востоке временные», что предполагало в дальнейшем новую перекройку карты региона. В этом тезисе и закладывалась мина под будущее отношений московских большевиков с кемалистами, которая при определенных геополитических условиях могла взорваться.
Вот что пишут по этому поводу сотрудники частного американского разведывательного агентства Stratfor Роберт Каплан и Рива Бхалла: «После развала Османской империи была отставлено все ее мультикультурное здание. Кемализм охотно уступил неанатолийские части Османской империи, компенсируя это для себя требованием моноэтнического турецкого государства в Анатолии. Кемализм не только отверг этнические меньшинства, он отказался даже от арабского письма в турецком языке. Ататюрк пошел на риск более высокого уровня неграмотности, переведя турецкий язык с арабского письма на латинский алфавит, что лишало возможности сохранять рычаги влияния в других странах Леванта. Но обойденными оказались курды, которые стали именоваться «горными турками». Ататюрк переделывал турок в подобие европейцев, не слишком задумываясь, будут ли сами европейцы принимать их в качестве таковых. Все это делалось с целью переориентировать Турцию от больше несуществующей Османской империи с Ближнего Востока на Европу». Такой ход событий не вписывался в проекты московских большевиков. Более того, выстраивая альянс с Кемалем, они стали опасаться, что Анкара потянет за собой и Баку.
Спустя несколько месяцев после подписания Карского договора Иосиф Сталин опубликовал в газете «Жизнь национальностей» статью под заголовком «В договорных Советских республиках. В Курдистане», где сообщалось о том, что в высших эшелонах власти обсуждается вопрос о создании Курдистанской республики. Отметим два принципиальных момента. Первый: Сталин советизированные республики Азербайджан, Армения и Грузия ставит в ряд так называемых «договорных государств». Согласно теории, это означает следующее: политики «каким-то образом и по каким-то внутренним и внешним причинам договорились между собой, чтобы объединиться в государственный союз». Если те же политики в силу каких-то причин перестанут находить «общий язык», то и созданное ими государство может либо исчезнуть, либо стать иным во всех отношениях. Такой тезис целиком вписывается в большевистскую доктрину мировой революции. Поэтому, когда 16 июля 1923 года указом президиума Центрального исполнительного комитета (ЦИК) Азербайджанской ССР под руководством С. Кирова был образован Курдистанский уезд, речь шла только о новом геополитическом проекте. Курдистанский уезд располагался между Нагорным Карабахом и Арменией и включал в себя бывшие Кельбаджарский, Лачинский и Кубатлинский районы.
«Создание Красного Курдистана имело очень важное геополитическое значение, — отмечает армянский историк Давид Бабаян. — Во-первых, создав курдскую административно-территориальную единицу, Кремль оказывал очень действенное влияние на Азербайджан и на регион в целом». Во-первых, Красный Курдистан вел к дальнейшей административной фрагментации Азербайджана. Во-вторых, у Красного Курдистана появлялась граница с Ираном и, в-третьих, образование курдской государственности в Закавказье имело очевидную проекцию на Ближний Восток со всеми вытекающими из этого последствиями. При этом создавалась гремучая идеологическая смесь — курдский большевистский интернационализм, тюркизм Кемаля и рождающийся на Ближнем Востоке классический курдский национализм.
Теперь обозначим курдскую диспозицию накануне лозаннских переговоров 1923 года, на которых планировалось юридически оформить развал Османской империи и определить западные границы кемалистской Турции. В Закавказье существует созданный большевиками так называемый Красный Курдистан, в занятом англичанами Мосульском вилайете бывшей Османской империи (нынешний Иракский Курдистан) предпринимались попытки организовать конфедерацию курдских княжеств. В 1922-1924 году на территории Турции существовало карликовое Королевство Курдистан. Поэтому на Лозаннской конференции сложно было решать курдский вопрос в редакции Севрского договора. Все крутилось вокруг статуса Мосульского вилайета, которым владела Англия. Борьба за Мосул была кемалистами проиграна, но им удалось блокировать проект создания государства Курдистан, на что в принципе могли пойти англичане в Ираке, если бы не Красный Курдистан, откуда большевики могли бы направлять мировую «курдскую революцию».
В 1923 году Кемаль денонсировал Севрский договор и отказался предоставить курдам независимость. В 1924 году Турция приняла закон, запрещающий использовать курдский язык, курдскую национальную одежду и само название «курды» (турецкие ученые объявили курдов «горными турками»). Проводились массовые депортации курдов в Западную и Центральную Анатолию. В 1925 году в Турции вспыхнуло курдское восстание, возглавляемое Шейх Саидом, которое было жестко подавлено кемалистами, а в 1929 году был упразднен Красный Курдистан. «Игра» была сделана, хотя это не означало, что Москва и Анкара стали одинаково воспринимать геополитическое пространство Большого Ближнего Востока и иметь общее представление о будущем региона.
Станислав Тарасов
Москва, 3 Марта 2016,
| Источник — regnum.ru |