В уходящем году завершается возглавляемая НАТО миссия Международных сил содействия безопасности в Афганистане. На смену более чем 13-летнему присутствию МССБ, персонал которых насчитывал более ста тысяч человек, в Афганистане будет развернута небоевая миссия НАТО «Решительная поддержка». Спецпредставитель президента РФ по Афганистану, директор Второго департамента Азии МИД РФ Замир Кабулов рассказал заместителю руководителя Редакции внешней политики «Интерфакса» Андрею Барановскому о том, в каком положении оставляют Афганистан иностранные военные контингенты. Кроме того, собеседник агентства озвучил свой прогноз дальнейшего развития ситуации в стране и пояснил, какие угрозы в связи с уходом МССБ возникают для России.
— Замир Набиевич, заканчивается 2014 год, когда в Афганистане должна завершиться миссия Международных сил содействия безопасности. Как будет дальше развиваться ситуация в этой стране? Какие у нас перспективы?
— Перспективы у нас не самые радужные. Выборы в Афганистане завершились в сентябре, если это можно назвать выборами, но до сих пор правительство национального единства так и не было сформировано.
Два лагеря, которые пришли к компромиссу по итогам выборов – президент Ашраф Гани и главное исполнительное лицо Абдулла Абдулла – судя по всему, никак не могут до конца договориться по основным постам, что странно, потому что еще на завершающей стадии выборов утверждалось, что компромисс между двумя претендентами на президентский пост был достигнут на той основе, что каждый из них будет в праве выдвинуть по два своих представителя на четыре ключевых министерских поста.
В Афганистане ключевыми традиционно являются четыре министерских поста: министр обороны, внутренних дел, финансов и иностранных дел. Тогда, по крайней мере, по тем утечкам, которые появлялись, якобы речь шла о том, что президент Ашраф Гани назначит своих людей на посты министров внутренних дел и финансов, а Абдулла Абдулла будет иметь право предложить кандидатуры министров обороны и иностранных дел. Но то, что я вижу сейчас, это совершенно другие имена, нежели те, которые ожидались изначально.
Конечно, обновление лиц в любом кабинете министров – дело не самое плохое, но эта ситуация выглядит немного странно. Все это продолжается уже четыре месяца. В стране, которая находится в состоянии войны, нет не только дееспособного правительства, а его просто нет в полном составе.
Сколько раз афганские лидеры обещали сформировать кабинет министров. В последний раз на Лондонской международной экономической конференции, на которой я представлял Россию, они торжественно заверяли, что вот-вот, неделька-другая, и мы сформируем правительство. Конференция была в первых числах декабря.
Ни та, ни другая сторона не раскрывают причин этой задержки, но само ее наличие наводит на грустные размышления. А что, если они не договорятся по этим кандидатурам? Это создаст напряжение в стране, которая и так находится в состоянии войны. Такая роскошь, как не иметь правительство, для нее непозволительна.
А что происходит в стране? Сейчас наступил сезонный зимний спад в активных боевых действиях. Это традиционно для Афганистана. Но вооруженная оппозиция, тоже, кстати, традиционно, чтобы обозначать и демонстрировать свое присутствие в зимний сезон обычно активизирует террористические действия, что мы и наблюдаем сейчас.
Надо сказать, что за этот период неопределенности с начала избирательного процесса в Афганистане в апреле, в следствие того, что правительство и силовые структуры были в основном заняты обеспечением безопасности выборов, избирательным процессом, талибы постепенно расширили зону своего влияния, особенно вокруг Кабула.
То есть, они контролируют не только юго-восток страны, где у талибов всегда были сильные позиции, но теперь у них довольно сильные позиции вокруг Кабула, в провинциях, которые, фактически, окружают афганскую столицу. Если раньше они угрожали Кабулу только с востока, юго-востока, могли перерезать основные магистрали, шоссе, то теперь они создают угрозу и с севера.
Я не хочу сказать, что они взяли под контроль провинции, которые к северу от Кабула прилегают к Гиндукушу, но у них там достаточно осязаемое, мощное присутствие. Дело в том, что там этнически смешанное население: есть пуштунские кишлаки, есть таджикские кишлаки. Так вот, они основательно закрепились в пуштунских кишлаках. А что это означает? Это означает, что они в любой момент в случае скоординированных действий могут перерезать все дороги, подпитывающие Кабул, и все, столица окажется в блокаде.
Сейчас этого не происходит потому, что если талибы сейчас начнут блокаду Кабула, то они нанесут ущерб интересам торговцев, сельхозпроизводителей, которые живут за счет поставок своей продукции в Кабул, и, таким образом, вызовут недовольство населения в свой адрес. Естественно, талибы это учитывают. Но когда они почувствуют, что сложились необходимые условия, они могут и атаковать столицу.
Взять ее с учетом их нынешнего военного потенциала у них, по-моему, сил нет. Кабул обороняет наиболее боеспособный армейский корпус, там же сосредоточены и иностранные войска, у них есть авиаподдержка. Поэтому у меня нет опасений, на этот счет, но то, что талибы могут дестабилизировать ситуацию, а значит, иметь сильные переговорные позиции и навязывать свою волю афганскому правительству, это вполне возможно.
Теперь, что касается экономики. Афганской экономики нет, как и не было. Где эти $104 млрд, которые американцы выделили только на цели развития – экономику, социальную сферу?
— Они вообще дошли до Афганистана?
— Вот в этом и вопрос. Мы с вами это проверить не можем, но мы можем видеть, что получилось на выходе. А на выходе что-то близкое к нулю.
А если нет экономики, то как вообще будет функционировать правительство? Зарплаты им платят американцы и европейцы. Хорошо, пусть они платят, мы не против, но сколько они еще так будут продолжать? Они уже объявляют, что пусть афганцы решают эту проблему сами, пусть подключаются региональные государства. То есть, они перекладывают ответственность. Они радостно уходят из Афганистана, оставляя небольшую так называемую тренировочную миссию. Там, конечно, будет еще боевой американский компонент, но какой толк от этих нескольких тысяч американских солдат, когда сто тысяч не смогли справиться? Они будут, в лучшем случае, лишь себя защищать.
Проблема еще в том, что любая экономика ставится на ноги не один год, а такой стране, как Афганистан, потребуются десятилетия. До сих пор афганская экономика держалась относительно хорошо на нескольких «слонах».
Первый «слон» – это сфера обслуживания. В Афганистане размещались около 150 тысяч иностранных военнослужащих. Их надо было обслуживать. Иностранцы платили деньги, что-то покупали. За счет такого массированного иностранного присутствия сфера обслуживания работала активно, приносила доход, увеличивала валовый продукт. Теперь это ушло, этот «слон» упал.
Второй «слон» – это наркотики. Наркопроизводство продолжает расти. И в ситуации, когда выпадают доходы от легальной экономической деятельности, естественно, наркотики будут заполнять этот вакуум. Людям как-то надо жить, и крестьянам надо поддерживать свои семьи, и они будут производить и продавать эти наркотики. Конечно, это не будет продолжаться бесконечно, потому что емкость международного наркорынка, наверное, тоже ограничена. Правда, он может расширяться за счет падения цены на опий и героин, что также опасно для стран-потребителей, включая Россию, поскольку чем дешевле героин, тем он доступнее.
Третий «слон» – экономическая помощь Афганистану. Но она «усыхает». Американцы как обещали, так и забрали свое обещание обратно. Еще в прошлом году они говорили, что будут выделять афганскому правительству $2,2 млрд ежегодно. Однако затем конгресс урезал эту сумму наполовину, на миллиард меньше. А для Афганистана миллиард – большие деньги. Ну, хорошо, американцы заставили европейцев платить чуть больше. Но все равно получается, что экономика хоть как-то сможет держаться только на иностранных вливаниях и наркодоходах.
К чему мы можем придти при такой плачевной ситуации? Понятно, что талибы и другие исламисты, вдохновленные тем, что все-таки иностранные войска практически уходят, тем, что они добились части своих задач, готовятся к решающему бою. По всем признакам идет накопление сил и средств, в первую очередь, со стороны Движения талибов, которое, начиная с весны следующего года, может предпринять мощное наступление.
При этом у афганской армии фактически нет авиаподдержки, которую им раньше представляли американцы. Почему Обама принял решение оставить не две, а четыре тысячи солдат? Потому что это даст возможность оставить авиакомпонент с опорой, видимо, на базы в Баграме, Кандагаре. Но этого недостаточно.
Такими полумерами можно только сдерживать вооруженную оппозицию, но победить ее нельзя.
Все это наводит на очень печальные размышления. Надо сказать также, что если Ашраф Гани и Абдулла Абдулла так долго договариваются по составу правительства, то есть шанс получить в итоге очень неустойчивый кабинет министров, который будет работать на основе каких-то компромиссов, насколько прочных – не известно. В подобной ситуации любая страна должна иметь сильное правительство, которому будет доверять население. А население не будет доверять этому правительству и, естественно, будет больше склоняться в сторону поддержки талибов из соображений самосохранения.
Кроме того, в этом году в Афганистане появился новый фактор, который имеет все шансы перерасти в большую угрозу. Я говорю про появление функционеров Исламского государства в Ираке и Леванте.
Насколько нам известно, небольшая группа – сотня, может быть, чуть больше боевиков, была переброшена в Афганистан.
— Они попали туда через Пакистан?
— И через Пакистан тоже. Но вы знаете, они же не стройными рядами туда маршируют. Они прилетают в аэропорт с легальными документами, там их встречают, дают оружие, боеприпасы, деньги, задания.
Они себя уже проявили в целом ряде мест. Например, мы обратили внимание, что в одной из крупных по афганским меркам операций, в ходе которой около семисот боевиков устроили атаку, они сражались под черными флагами ИГИЛ. Также примечательно, что когда обычно боевики атакуют населенный пункт, они что-то разрушают, наводят ужас и уходят. Но в этот раз они остались и все захваченные у афганской армии и полиции блокпосты приспособили для себя. Да, потом афганская армия потеснила их, но заявка была сделана. Это новое.
Я не говорю, что в Афганистан сейчас приедут тысячи игиловцев из Сирии и Ирака. Совсем не обязательно. Под этим знаменем, под этой идеологией могут сражаться и сами афганцы. Она привлекательна для молодой части исламских радикалов в Афганистане. Они видят ее более пассионарной в отличие от консервативной, как им кажется, идеологии «Аль-Каиды», уж не говоря о движении талибов, лидеры которых прячутся где-нибудь в Карачи и активно не участвуют в боевых действиях. А здесь молодые ребята на примере Ирака и Сирии видят успехи ИГИЛ и ставят сверхзадачу создания халифата для всех. Если эта идеология возьмет верх над всеми другими установками, это будет очень опасно. Это будет тотальная война, которая не ограничится только границами Афганистана.
«Перелив» в Центральную Азию неизбежен, тем более, для этого есть уже все основания. Созданы два плацдарма в Афганистане: один на границе с Таджикистаном, другой – с Туркменией. Там сосредоточены достаточно крупные силы. На, скажем так, таджикском плацдарме сосредоточились 4-5 тысяч боевиков. На плацдарме напротив границы с Туркменией – 2,5 тысячи боевиков. Развернуты лагеря по подготовке боевиков на двухмесячных курсах. Нам известно о трех таких лагерях, возможно, их больше. Они готовят по пятьдесят человек каждый выпуск. То есть, если взять хотя бы те три лагеря, о которых нам известно, это по 150 боевиков каждые два месяца. Что интересно, это в основном выходцы из Центральной Азии.
— Их привлекает финансовая сторона?
— Я думаю, не только финансовая, но и идеологическая.
А раз они едут из Центральной Азии, значит, их и готовят для операций на родине.
Наши союзники в Таджикистане и Узбекистане знают об этом, подтверждают, что у них такие же данные, они принимают меры.
— Мы не собираемся им помогать, например, вернуть наших пограничников на афгано-таджикскую границу?
— Пока правительство Таджикистана говорит, что справляется. Мы не горим желанием возвращать наших пограничников, если на то пошло. Мы можем помочь таджикскому правительству и таджикским пограничникам, например, оснастить их. Это продуктивней, чем посылать наших ребят на границу.
Кроме того, мы усиливаем возможности российской военной базы на основе 201-й дивизии. Ее потенциал увеличивается. Месяц с небольшим назад я сопровождал Николая Патрушева на эту базу, и она производит впечатление довольно боеспособной воинской части. Вместе с таджикской армией и полицией, я думаю, она сможет сыграть большую роль в обеспечении безопасности.
Правда, эта база, конечно, не удержит боевиков от инфильтрации в Таджикистан и дальше в Киргизию. Вместе с тем, это происходит. Мелкими ручейками это идет.
Посмотрим, весна покажет. До нас доходят разные слухи, что среди боевиков на той, на афганской стороне, разговоры активно идут, так что весной они себя покажут. Поживем – увидим, во всяком случае, это известно властям Таджикистана, Узбекистана, Киргизии, и им предстоит предпринять какие-то адекватные шаги. Конечно, Россия будет помогать, в том числе в рамках своих обязательств как члена ОДКБ.
— Кстати, какие усилия может предпринять ОДКБ? В частности, если мы не хотим отправлять своих пограничников на афгано-таджикскую границу, то, может быть, ОДКБ может послать туда свои силы, например, КСОР?
— КСОР – это не пограничные силы. Это – силы оперативного реагирования. Конечно, на мой взгляд, их надо усиливать и основательно готовить в дополнение к российской военной базе и укреплению вооруженных сил Таджикистана. Узбекистан уже укрепляет свою армию, у него достаточно мощные вооруженные силы.
Но вооруженные силы – это на случай войны, прямого боестолкновения, если боевики пойдут через границу. А если они будут действовать внутри страны, то армия мало что может сделать. Боевики растворяются среди населения, и поди разберись, кто из них боевик, а кто – мирный житель.
— Какие меры может предпринять Россия, чтобы не допустить проникновения боевиков из Киргизии и Таджикистана на свою территорию?
— Эта задача должна выполняться за счет уже существующих структур. Когда же угроза этого станет совершенно очевидной, то придется усиливать меры предосторожности, в первую очередь, на российско-казахстанской границе, усиливать наши позиции и на Каспии. Раз наркотики поставляются по Каспийскому морю, откуда они потом попадают в Дагестан и так далее со всеми остановками, то тем же путем могут проникать и боевики. То есть, надо будет принимать дополнительные меры и на Кавказе, в том числе и чтобы не допустить инфильтрации боевиков со стороны Грузии, ведь такие случаи уже были.
Хочу перефразировать Юлия Михайловича Воронцова, который был тогда послом в Кабуле. Накануне распада СССР было много колебаний в Москве о том, надо ли биться с моджахедами, все равно мы уходим. Он тогда сказал хорошую фразу: «Лучше с моджахедами биться под Джелалабадом, чем под Ашхабадом». Так вот, перефразируя его, я бы сказал: «Лучше с исламистами биться на Амударье, чем на Волге».
— Я бы хотел вернуться к началу нашего разговора. Вы отметили, что до сих пор Ашрафу Гани и Абдулле Абдулле не удается сформировать правительство, что может говорить о наличии разногласий между ними. Могут ли эти противоречия между ними перерасти в какой-то вооруженный конфликт, или они понимают опасность того, что на фоне угрозы, исходящей от талибов нельзя конфликтовать между собой?
— Я склоняюсь ко второму варианту. Какими бы глубокими ни были противоречия и желание получить для себя побольше власти, страх перед талибами все-таки заставит их держаться в одной команде. Но опять же, это будет насильно, они будут через себя переступать. Я надеюсь, что они не передерутся между собой, но будут ли они вместе эффективно сотрудничать – для меня вопрос.
Я надеюсь, что первого, худшего варианта удастся избежать, и они пойдут по пути сотрудничества.
— Исходя из всего, что Вы только что рассказали, можно сделать вывод, что МССБ покидают Афганистан едва ли не в самый неудачный момент, который для этого можно подобрать: нет дееспособного правительства, сильны противоречия между двумя лидерами страны, укрепление талибов и наличие опасности их крупномасштабного весеннего наступления.
— Да, это действительно крайне неудачный момент. При этом натовцы на заседании Совбеза ООН бравурно докладывают о том, что они выполнили свои цели, все сделали. Ну что сделали? Посмотрите, что за вами остается. Вы уходите, когда талибы также сильны, как в 2001 году. Как в этой ситуации можно хвалиться, что они что-то сделали? Кроме того, в Афганистане так и не было создано самостоятельной армии, что сами натовцы признают. Правда, они говорят, что, мол, она может сражаться с талибами. Хорошо, посмотрим, но поздно будет потом что-то говорить. Назад будет уже не вернуться.
— К Вашим словам о том, что назад не вернуться. Если Запад увидит осаду Кабула, неспособность афганской армии защищать столицу, может ли быть повторение военной операции?
— Вряд ли. Какая-то ограниченная операция высоко с воздуха, какая-то технологичная война может быть и возможна, но она только может на какое-то время отсрочить крах, но не решить проблему.
Потом, настроения общественности в Европе и США не допустят массированного вторжения, серьезных затрат. Не думаю, что американский президент и лидеры европейских государств согласятся на это.
— Когда натовцы выступали с отчетом в СБ ООН по итогам операции, наш постпред Виталий Чуркин сразу же заявил, что Москва недовольна этим докладом, что он не соответствует реальности. Будет ли Москва настаивать на подготовке какого-то нового, более полного доклада, или этот вопрос закрыт?
— Нет, все уже опубликовано. Да, мы требовали, но есть предел нашим возможностям. У нас всего один голос, пусть даже с правом вето. Да, китайцы с нами солидарны, некоторые другие члены. Но остальные, они продавили этот доклад.
— Если говорить о резолюции СБ ООН, санкционирующей новую небоевую операцию НАТО в Афганистане «Решительная поддержка», то мы раскритиковали этот документ. Почему мы его поддержали, и почему, если я правильно понял, в этой резолюции не зафиксирована обязанность НАТО отчитываться в СБ ООН об этой операции?
— Нет, стороны договорились, что НАТО будет отчитываться о своей операции примерно по той же схеме, как МССБ, на основе, как я понимаю, ежеквартальных докладов. Но эти отчеты лукавые. Они будут нам рисовать красивую картинку на бумаге, а в реальности все будет иначе. Но теперь с них и спрос меньше, у них ограниченный мандат, который они сами себе выписали. Борьбы с наркотиками в их мандате нет. В основном у них тренировочные функции. Они и будут отчитываться, сколько они натренировали личного состава, вот и все. Они не несут ответственность за то, что может произойти в Афганистане.
— Мы поддержали эту резолюцию, потому что это лучше, чем ничего?
— Это лучше, чем ничего. И потом, мы не ради них поддержали, а для того, чтобы не ставить препоны на пути оказания помощи афганскому правительству. Пусть им хотя бы помогают, тренируя афганских силовиков.
— А если говорить о нашей помощи Афганистану по двусторонней линии. Мы обучаем их наркополицейских, ранее мы им поставляли партию стрелкового оружия. Планируем ли мы каким-то образом наращивать помощь Афганистану, например, увеличивать поставки оружия Кабулу?
— Что касается оружия, то в Афганистане оружия пока достаточно. Понятно, что со временем, его надо будет поставлять, но это вопрос другого соглашения.
Сейчас идет подготовка возможного соглашения о военно-техническом сотрудничестве между Россией и Афганистаном. Документ еще не готов, он обсуждается между военными ведомствами, и когда он будет готов, появится юридическая основа такого сотрудничества.
Во-вторых, мы никогда не прекращали тренировать афганцев. Несколько сотен афганских курсантов продолжают обучение. В основном, это обучение носит антинаркотический уклон и осуществляется на базе различных университетов МВД, ФСКН тоже этим занимается.
Поскольку НАТО свело к нулю сотрудничество с Россией по Афганистану, возникли проблемы, например, с техническим обслуживанием поставляемых Россией вертолетов. Ну, если НАТО не хочет, то и не надо. Мы сейчас думаем о том, чтобы самостоятельно без них заниматься подготовкой афганских специалистов. Мы сделали такое предложение афганцам, они сказали: «Да, это замечательно, но у нас нет еще министров обороны внутренних дел, мы не можем без их назначения сотрудничать по этом вопросам». То есть, отсутствие полноценного правительства тормозит развитие такого нужного для Афганистана сотрудничества.
— Я понимаю, что проект соглашения о сотрудничестве в военно-технической сфере еще не готов, и рано обсуждать, что в нем будет. Поэтому спрошу так: а чего афганцы хотят от нас?
— Если одним словом, то всего. В соглашении не будет прописываться, сколько и чего будет поставляться. Соглашение будет рамочным, в нем будут пункты, что мы будем с ними сотрудничать и осуществлять поставки по таким-то и таким-то направлениям. Конкретные направления, и как эта помощь будет оказываться, — это предмет уже отдельных контрактов. Но чтобы эти контракты иметь, нужно наличие этого соглашения.
— По-прежнему ли остается неизменной наша позиция, что мы не будем посылать своих военных в Афганистан для помощи в борьбе с исламистами?
— Своих военных мы направлять в Афганистан однозначно не будем. Это было бы контрпродуктивно для интересов России. Да и вообще это не нужно. Зачем направлять иностранных военных в страну, в которой количество солдат на душу населения больше, чем в каком-либо другом государстве мира? Лучше их оснастить и обучить, чтобы они могли обеспечивать безопасность своей родины. Это самый оптимальный и дешевый способ решения проблемы.
— А какова дальнейшая судьба наших двусторонних соглашений с рядом стран о транзите грузов через нашу территорию для их военных контингентов в Афганистане, а также что будет с транзитным пунктом в Ульяновске? После официального прекращения деятельности МССБ, они автоматически будут расторгнуты?
— Нет, они автоматически не расторгаются. Поскольку новая миссия получила резолюцию СБ ООН, здесь автоматизма не будет. Но последний год северный маршрут натовцами, практически, не использовался. Мы думаем, как быть дальше с этим, но это — предмет для обсуждения и изучения.
— Но мы готовы продлить эти соглашения, если будет заинтересованность со стороны западных стран?
— Наверное, но не ради европейцев, а ради афганцев, чтобы не снижать потенциал европейского контингента, который занимается оказанием помощи Афганистану.
— Вы сказали, что у талибов недостаточно сил, чтобы взять Кабул. Могут ли они обратиться за поддержкой к тому же ИГИЛ? Или, может быть, боевики из ИГИЛ сами придут в Афганистан и попытаются взять столицу?
— Нет, я думаю, что сам ИГИЛ взять Кабул не может. Что касается помощи талибам, то они уже сотрудничают. То, что игиловцы появились в Афганистане, и часть талибов с ними сотрудничают, это само за себя говорит. Но у игиловцев нет собственных сил, чтобы придти в Афганистан и захватить Кабул. Скорее, они будут действовать по принципу, что чего-чего, а боевиков в Афганистане и так достаточно, надо только их вооружить и организовать под своим знаменем. Это ИГИЛ может.
— На фоне поступающих практически в ежедневном режиме сообщений об активности ИГИЛ на задний план отошла деятельность «Аль-Каиды». Насколько эта организация опасна в настоящий момент, и какой у нее потенциал?
— Конечно же, она опасна, хотя ее возможности в Афганистане сократились в силу целого ряда обстоятельств. Насколько нам известно, «Аль-Каида» больше занимается чисто идеологической и организационной работой. Конечно, у нее есть свои финансовые и материальные ресурсы через сеть, которая была создана в прежние годы.
Нам интересно понять, как будут складываться взаимоотношения между оперативниками «Аль-Каиды» и того же ИГИЛ. Будут ли они сотрудничать или конкурировать. «Аль-Каида» на фоне ИГИЛ выглядит более консервативной организацией, которая рассчитана на медленное, долгое достижение своих целей, а ИГИЛ – это здесь и сейчас. В этом их разница, а цели у них одни и те же, по большому счету.
— Насколько тесные связи сейчас у талибов и «Аль-Каиды»?
— Думаю, что тесные. Они по-прежнему сотрудничают. Но «Аль-Каида» побуждала талибов активнее воевать против американцев везде, в то время как афганские талибы предпочитают это делать внутри Афганистана. Если провести некоторое условное сравнение, то талибы являются наиболее миролюбивыми, если так можно высказаться, в то время как «Аль-Каида» радикальна, а ИГИЛ уже ультрарадикален.
— Вы отметили, что крах сферы услуг в Афганистане в связи с выводом иностранного воинского контингента подстегнет рост наркопроизводства, а также то, что в новом мандате миссии НАТО в Афганистане не говорится о борьбе с наркотиками. Можно ли говорить, что теперь мы увидим катастрофический рост производства афганских наркотиков?
— Насколько он будет катастрофическим, я не знаю. Афганская наркоиндустрия ориентирована на рынок. Если международный «черный рынок» героина и опиатов не готов переварить такое количество, то это будет сдерживающим фактором. Даже если условия будут благоприятными, как это станет в Афганистане, когда сколько хочешь, столько и выращивай, то рынок все-таки налагает некоторые ограничения. Не думаю, что этот рост будет беспредельным. Спрос будет рождать предложение.
Источник: http://www.interfax.ru/416048