Израиль и Турция намерены реализовать крупные инвестиционные проекты в Дагестане. Об этом было заявлено 1 мая 2013 года в ходе встречи представителей деловых кругов Израиля, Турции и России. Помниться еще в начале 1990-х гг. директор Центра общественной политики влиятельной еврейской организации «Б’най Б‘рит Интернэшнл» Д.Мариэсчин заявил, что успешное развитие израильско-турецких отношений может стать «ролевой моделью» для стран Ближнего Востока и «вратами в Центральную Азию и Кавказ».
По справедливому замечанию российского эксперта Ивана Данилина, Израиль уже не первый год является «невидимым игроком в Закавказье». 20 апреля 2008 года СМИ Грузии обнародовали информацию об уничтожении израильского беспилотного аппарата российскими самолетами. Однако было бы неверно сводить израильскую политику в регионе исключительно к продаже военной техники. У государства Израиль есть свои национальные интересы на Кавказе.
У России, и у еврейского государства есть общий вызов – радикальный исламизм (а в ходе второй чеченской кампании Тель-Авив занял скорее выгодную для России позицию).
Сегодня и Россия, и Израиль вели (и ведут) борьбу с трансформирующимися конфликтными сообществами. До 1980-х гг. Израиль противостоял светскому этнонационализму, использующему террористические методы борьбы. В авангарде этой антиизраильской борьбы были арабские государства и ООП (Организация Освобождения Палестины). Они обращались к политическому исламу время от времени. В их идеологии гораздо большее место занимали лозунги «арабского социализма». Разгромив в серии арабо-израильских войн военные машины арабских стран, а в 1982 году уничтожив инфраструктуру ООП в Ливане и разгромив Арафата, Израиль получил во сто крат более сложного противника – радикальный политизированный ислам. В этой связи для Израиля существенно изменился и характер угроз. Теперь Израиль столкнулся с асимметричными конфликтами, где главными актерами стали не государства и светская националистическая ООП (структурированная как квазигосударство), а сетевые террористические организации, использующие терроризм и диверсии как главное средство борьбы. Россия же, разгромив военную инфраструктуру непризнанной Ичкерии и успешно (с военной точки зрения) справившись с чеченским светским этнонационализмом, получила нового противника – в виде радикальных исламистских джамаатов уже не только в Чечне, но и по всему Северному Кавказу. Джамааты (в отличие от дудаевско-масхадовской Ичкерии) также являются сетевой структурой, что серьезно затрудняет борьбу с ними.
Считать же (подобно многим правозащитникам), что сами Израиль и Россия виноваты в радикализации антиизраильского (антироссийского) сопротивления – значит существенно упрощать картину. Выход радикального ислама на Ближнем Востоке (а Северный Кавказ повторил этот путь с небольшим стадиальным отставанием) на первые идеологические позиции объясняется особенностями процессов модернизации в обществах.
Националистический дискурс (европейский по своему происхождению) оказывается дискредитированным в период борьбы и обретения независимости на Ближнем Востоке, в период «парада суверенитетов» на российском Кавказе. Во-первых, этническая пестрота и Ближнего Востока, и Северного Кавказа на практике делает радикальный этнонационализм политической утопией (особенно в регионах, где нет сильного численного перевеса одной этногруппы). Во-вторых, борьба за превосходство «своего» этноса фактически приводит к победе этноэлиты, которая быстро коррумпируется и отрывается «от корней», замыкаясь на собственных эгоистических устремлениях.
Народные же массы довольствуются ролью митинговой пехоты. Как следствие во второй половине 1970-х гг. на Ближний Восток и во второй половине 1990-х гг. на Северный Кавказ пришли идеи радикального ислама, или «ислама молящегося», противопоставляющего себя «исламу обрядному (погребальному)». И не просто пришли. Религиозный дискурс становится доминирующим именно в конфликтных регионах (парламентская победа ХАМАСа в Палестине, превращение части Ливана в «Хизболлалэнд»). Получается, что в Израиле и России (на Северном Кавказе) власти столкнулись не с вертикально организованным, а с сетевым терроризмом. Этот сетевой терроризм гораздо опаснее структурированного, поскольку в данном случае противник, во-первых, распылен, а во-вторых, ликвидация лидеров и даже ядра террористической организации вовсе не гарантирует конечного успеха в контртеррористической борьбе
Поэтому сегодня и Израиль, и Россия (несмотря на всю дружбу с ХАМАСом и арабофильство последней) рассматриваются как государства, ведущие борьбу против радикального политического ислама (как политической идеологии). И в этом смысле степень «неверности» России ничем не меньше, чем у Израиля. Рассчитывать в этой связи на благожелательное отношение к Москве со стороны организаторов «войны с сионистами» было бы крайне неразумно. Кстати, Кремлю не следовало бы забывать, что не США и Европа, а именно Израиль поддержал на официальном уровне российскую «контртеррористическую операцию» в Чечне в 1999 году. Между тем «наши исламские друзья» из ХАМАСа и «Хизболлы» ничем не помогли России в освобождении дипломатов, захваченных и убитых в Ираке несколько лет назад.
В любом случае, и Израиль (и его главный противник Иран) заинтересован в открытии «ворот на Кавказ». Сегодня израильское влияние на регион несопоставимо с ролью Турции, ЕС или США. Однако концепция «Большой Ближний Восток», похоже, перестала быть только теорией. На практике государства региона действительно хотят расширить региональные границы, дабы обеспечить свою безопасность, как можно надежнее.