Мобилизация революций в России

Николай Розов, доктор философских наук, профессор
Новосибирск,  НГУ, Философский факультет

www.nsu.ru/filf/rozov/

Здесь будет представлена основная модель и объяснение «колеи» российских циклов, кратко охарактеризована текущая социально-политическую ситуация в России в рамках этой модели, охарактеризованы основные направления внешней политики Кремля, проанализированы условия и перспективы разрешения конфликтов в постсоветском пространстве.

В моделях долгих циклов мобилизации и революций служилого класса (как начал Грозненского, Петровского и Сталинского циклов в России) реконструируется циклически меняющаяся переменная, которую назовем государственным успехом (расширение территории, высокой престиж могущества на внешней арене, легитимность власти и режима, внутренняя стабильность).

Циклически меняющаяся переменная в моделях кратких циклов реформ-контрреформ .— это свобода как мера защищенности личности и собственности, а также участия в управлении.

Российская история проявляет крайнюю «размашистость» динамики от триумфов — к провалам и смутам, от либеральных надежд, проектов, реформ — к антигосударственному и государственному террору, репрессиям и тоталитаризму. При всех этих раскачиваниях общая картина оказывается не хаотичной, но весьма стереотипной, повторяющейся[1].

Такт 1. «Успешная мобилизация». Государственный и эмоциональный подъем, резкое увеличение служивого класса, завоевания, рост могущества. Внутренняя фронда, недовольство подавлены. Экспансия всегда имеет предел и обычно переходит к такту 2.

Такт 2. «Стабильность-Стагнация». Иногда относительно спокойная, иногда турбулентная с быстрой деградацией элит и режима, обычно завершается тактом 3.

Такт 3. «Социально-политический кризис». Крупные бунты, мятежи, крестьянские и гражданские войны, наиболее глубокие и опасные внешние вторжения. Для «Кризиса» характерны бифуркационные развилки, метания между попытками осуществить такты 4 или 5.

Такт 4. «Либерализация». Иногда осуществляемая «сверху», иногда стихийная «снизу», но, как правило, не приводящая к успеху. Либо возвращает к такту 3 «Кризис», либо сразу ведет к такту 5 «Откат».

Такт 5. «Авторитарный откат». Нередко выводит из «Кризиса» и возвращает к «Стабильности-Стагнации», иногда приводит к «Успешной мобилизации», но при определенных условиях может вести к углублению «Кризиса» и такту 6 «Государственному распаду».

Такт 6. «Государственный распад» может пониматься как крайняя степень разрушительных тенденций «Кризиса». При восстановлении государственности новая власть обычно достаточно слаба и поэтому либеральна, опирается на широкий круг акторов, но впоследствии непременно наступает «Авторитарный откат» и возвращение к привычным принудительным порядкам.

Представим последовательность тактов посредством модели фазовых переходов в нашем параметрическом пространстве (рис.1).

 

Рис.1. Основные такты и межтактовые переходы в циклической динамике истории России. Контур заштрихованных блоков и стрелок – кольцевая динамика наиболее частых переходов. Контур между «Либерализацией», «Государственным распадом» и «Успешной мобилизацией» — маятниковая динамика.

 

 

Сейчас, после авторитарного отката 2003-2006 гг.  Россия по-прежнему находится в большом такте «Стагнация» с мини-тактами: недавней потешной «модернизацией», нынешними попытками власти перейти в«авторитарный откат», а в мечтах и к «успешной мобилизации» (стать «новым полюсом мировой политики», колонизовать Луну и проч.).

В больших «откатах» (ближайшие — брежневский неосталинизм 1970-х гг., сталинский «большой террор» 1930‑х гг. и ленинско-троцкистский «военный коммунизм» 1918-1921 гг.) авторитарной власти удавалось почти полностью сломить сопротивление, утвердить политическую, экономическую и идеологическую монополию, закрыть страну от внешних влияний. Сегодняшние обстоятельства позволяют усомниться в «успехе» таких начинаний. Более вероятно обострение и расширение конфликтов, соскальзывание страны к очередному политическому «кризису» — такту, который всегда в российской истории следовал за «стагнацией».

«Кризис», как хорошо видно на схеме, является точкой бифуркации — расхождения путей. Три наиболее вероятных варианта развития событий согласно колее российских циклов таковы:

1. «Авторитарный откат» — появление новой «гвардии» приспешников, готовых «служить» (а не присваивать, как прежние), эффективные волны репрессий и восстановление авторитарного «порядка».

2. Эскалация вооруженного противостояния, скатывание к смуте и гражданской войне, вряд ли большого (как в 1603-1612 и 1918-1922 гг.), но, возможно, малого (как в 1905 и 1993 гг.) масштаба.

3. Относительно мирная очередная «Либерализация» («сверху» или «снизу») с закономерным последующим провалом и новой реакцией («третья оттепель» или «вторая перестройка»).

Исторические обобщения позволяют определить главные условия, от которых зависит выбор пути по тому или иному руслу.

При сохранении фарта нефтяных цен, сплоченности властных элит, лояльности и готовности силовых структур к репрессиям и насилию, при обычной пассивности большинства населения, при расколотости, неумелых и непопулярных действиях оппозиции нынешняя «подморозка» как новая волна авторитарного отката (после прежней 2003-2005 гг.) еще на несколько лет продлит существование режима. Протест, поставленный в положение вне закона, будет радикализоваться, что послужит оправданием новых репрессий «ради стабильности». При таком развитии событий стагнация и прогрессирующая деградация России, жестокое отставание на международной арене, внутренние и внешние провалы, последующие кризисы неизбежны. Когда именно откроются новые возможности для мирной революции и демонтажа режима — будет зависеть от соотношения, с одной стороны, силы процессов разложения режима, делегитимации правящей группы и консолидации протеста, с другой стороны — силы накопленных факторов защиты «стабильности».

При схождении неблагоприятных для режима обстоятельств (от финансового кризиса до серии бедствий, волны протестов уже по всей стране при утере лояльности региональных элит и части репрессивного аппарата) политический кризис может наступить уже в ближайшие два-три года. Для правящей группы сохранение полноты власти — это необходимое условие не только сохранения собственности, но и гарантия защиты от уголовного преследования. Поэтому следует ожидать отчаянных попыток сохранить власть любыми средствами, а в этом плане непомерно разросшиеся внутренние войска, ОМОН и спецслужбы — фактор, угрожающий масштабным насилием.

Если глубокому политическому кризису будет сопутствовать обширная дискредитация режима и власти, произойдет реальный раскол элит, а аппарат насилия ясно продемонстрирует отказ от репрессий (от ареста лидеров, разгона демонстраций и проч.), то могут сбыться мечты оппозиции о «круглом столе», передаче власти, новых выборах по новым правилам.

Здесь победившую коалицию будут поджидать опасности со всех сторон: обманутые ожидания населения (уровень жизни если не упадет, то и расти ощутимо в первые месяцы и годы не будет), возможные новые волны глобального экономического кризиса с ощутимыми ударами по все еще уязвимой сырьевой экономике России, междоусобная борьба (острейшими станут идеологические противоречия среди победителей), реванш «бывших» (весьма сплоченных и опытных, которых вряд ли остановит люстрация), вероятные сепаратистские движения на окраинах, делегитимирующие новых лидеров, фронда привыкших к авторитаризму региональных элит и т. д.

До сих пор все значимые периоды «либерализации» в России либо вскоре обрывались, либо приводили к углублению кризиса, обычно завершаясь откатами к авторитаризму. В этом и состоит колея российских циклов, которую следует преодолеть. Без понимания устойчивых внутренних причин такой динамики не удастся найти выхода, выскользнуть из представленных выше инерционных сценариев.

Колея российских циклов порочна. Даже «успешная мобилизация» как предел кремлевских мечтаний (впрочем, уже принципиально неосуществимых) не вывела бы из колеи, но с жесткой закономерностью возвратила бы вновь к «стагнации», а затем и к новому «кризису».

Надежды на успешную «окончательную» или хотя бы устойчивую, эффективную  либерализацию и демократизацию России, весьма призрачны. Поэтому следует говорить о внешней политике России, сходя из нынешних и ожидаемых реалий.

Какие же внешнеполитические стратегии, главным образом, предпринимает Кремль в последние годы?

• Попытки хотя бы в риторическом, виртуальном плане вернуть утраченный с распадом СССР статус «сверхдержавы». Сюда относятся обиды, нападки на США и Запад в целом в «Мюнхенской речи» В.В.Путина, демонстративные военные вояжи в Южную Америку, угрозы разместить «Искандеры» в Калининградской области, попытка расправы с «режимом Саакашвили» по образцу американской расправы с «режимом Саддама», возврат к переговорам о ядерном оружии в брежневских традициях.
• Попытки хотя бы символического восстановления империи и ставка на лояльность лидеров Ближнего Зарубежья (экспорт дешевого сырья, немалые субсидии в обмен на символическое признание «величия» России, демонстративные, но малоуспешные попытки создать в рамках СНГ военный союз «не хуже НАТО»); систематический результат такой стратегии — обман российского руководства «ближнезарубежными» лидерами, кроме того, в2008 г. четко определился вектор «отмежевания» постсоветских стран от роли послушных сателлитов;
• Попытки наказывать «отступников» (Украина, Грузия, Молдова, Беларусь) ни в одном случае не привели к желаемой покорности; напротив, в результате таких попыток отношения этих стран с Россией неуклонно становились более отчужденными, их стремление сблизиться с другими центрами влияния только росло;
•  Попытки проводить «многовекторную» политику, — с одной стороны, организация ШОС, поддержка отношений с предвоенным Ираком, позже – с Ираном, Индией, Китаем, Венесуэлой, Кубой, причем зачастую не для ясной собственной выгоды, а «в пику» Америке, с другой стороны, спорадические уверения Запада в своей «европейскости» и «демократичности».

В отношении перспектив мирного разрешения конфликтов на постсоветском пространстве такие стратегии Кремля не особенно вдохновляют. Главными мотивами видятся поддержание реноме «верховной силы» в этой «зоне особых интересов», стремление не пускать сюда других акторов (зачастую напрасные и только раздражающие), политика типа «разделяй и властвуй». Поэтому конфликтующим сторонам следовало бы не столько рассчитывать на активную помощь от России, сколько стараться договариваться самим со своими противниками. Россию же можно и нужно включать в качестве гаранта достигнутых соглашений, возможно в качестве поставщика миротворческих сил, которые будут способствовать выполнению договоренностей сторонами конфликта.

Не следует также надеяться на скорую и долговременную «либерализацию» России. Нынешний режим может быть сменен только в результате глубокого политического кризиса. Выход из этого кризиса пока не поддается прогнозированию (см. выше), но с учетом весьма низкой популярности либералов среди силовых структур, чиновничества и основной массы населения, вряд ли можно рассчитывать на победу сторонников либерализма.

К тому же, при внутреннем кризисе российским политикам будет не до конфликтов за пределами собственных границ. Соответствующий вакуум могущества в регионах, где status quo поддерживается российским военным присутствием, скорее, породит соблазн наиболее агрессивно настроенным и подготовленным силам начать активные военные действия, что при быстром и уверенном успехе (что сомнительно) может привести к существенному изменению политической карты на постсоветском пространстве, а с большей вероятностью приведет к новому периоду нестабильности, эскалации насилия, вплоть до рецидивов геноцида, чисток и массового исхода беженцев.

Какие черты постсоветского мышления  мешают скорейшему и мирному разрешению конфликтов в Евразийском пространстве? Можно указать на характерные черты советского и постсоветского менталитета,[2] действительно препятствующие поиску мирных компромиссов.

Таково жесткое разделение на «своих» и «чужих» с оправданием любых степеней принуждения и насилия к «чужим», если они слабы («если враг не сдается, его уничтожают», «не можешь – научим, не хочешь – заставим» и т.д.).

Такова обычная ставка на авторитарную власть, «вертикаль», принуждение, а не на горизонтальные связи, требующие умения договариваться, склейка «порядка» с «сильной рукой».

Соответственно, каждая сторона конфликта обычно считает приемлемым для себя только то его решение, когда противник подавлен, унижен и изгнан, для чего надеется самой взять на себя такую роль «грозного властителя», либо (при слабых ресурсах) призвать на помощь сильную державу (например, Россию, США, Турцию) в той же роли, но только на своей стороне.

Рассмотрим более общие вопросы соотношения либерализма и территориальных конфликтов. Грубо говоря, неуспех мирного разрешения конфликтов определяется не столько дефицитом либеральной идеологии среди основных участников (правящих групп в сторонах конфликта) и населения, сколько жесткими структурными ситуациями выбора стратегий, глубинными убеждениями участников конфликта, сложившимися комплексами прошлых агрессивных стратегий, когда любые мирные компромиссные ходы грозят обрушить легитимность и саму власть правящих групп.

Возможно ли разрешение противоречия между национализмом и либерализмом?

Данное противоречие отнюдь не обязательно. Множество американцев, британцев, немцев, французов, русских одновременно являются националистами (считают приоритетными интересы своей страны и народа) и либералами (выступают за свободы и толерантность).

Национализму прямо противостоят, с одной стороны, этнический сепаратизм (угрожающий целостности национальной территории), с другой стороны, чужие имперские амбиции (угрожающие суверенитету нации), с третьей стороны, собственные имперские амбиции (поскольку включение новых провинций и этносов, принудительное удержание этнических меньшинств, провинций, которые упорно не желают вливаться в единую нацию, угрожает ее политической, социальной, культурной и гражданской однородности и стабильному, мирному существованию и развитию страны).

Либерализму прямо противостоят идеологии, продвигающие, оправдывающие тиранию, деспотизм, тоталитаризм, режимы с политическими репрессиями.

Таким образом, если национализм не продвигает и не оправдывает такие режимы, то он вполне может сочетаться с либерализмом.

При всем этом, какой вклад может внести либеральная идеология в мирное разрешение конфликтов? Достаточно понятно, что либеральная идеология для любых задействованных в конфликте участников, сторонних сил окажет существенное влияние лишь тогда, когда будет не только принята на уровне деклараций, но войдет в установки и глубинные установки, убеждения.

В картинах мира «исконных и злобных врагов» должны заменить «люди с интересами, противоречащими нашим интересам, но имеющие свое достоинство и свои права, которые надо уважать и учитывать».

Ценности уважения к чужому достоинству, свободам, правам, идеалы и принципы равенства, справедливости должны стать хотя бы рядоположенными по значимости с символами «собственных национальных интересов» и стремлениями удержать власть.

Наряду с национальными, этническими и конфессиональными идентичностями должны появиться и космополитические идентичности: «мы – представители своего народа, в принципиальных моментах равные другим представителям другого, столь же достойного народа».

Поведенческие стереотипы (практики и стратегии) подавления, победы, унижения и уничтожения противника должны быть замещены направленностью на мирные переговоры, компромиссы, обсуждение обоюдных уступок.

Такое изменение габитусов необходимо, прежде всего, для главных участников – правящих групп в сторонах конфликта, но также среди влиятельных оппозиций в обеих сторонах, поскольку в противном случае любые уступки и компромиссы будут восприняты внутри конфликтующей стороны как «предательство».

Как можно на практике осуществить эти подходы? Изменение глубинных убеждений и установок происходит не при чтении благонамеренных статей и книг, не на лекциях и проповедях, а только в эмоционально насыщенных действах, ярких, внушительных событиях, когда прежние символы и картины мира драматически рушатся, а новые оказываются приемлемыми и более предпочтительными в плане повышения престижа, группового членства и социальных перспектив.

Кроме того, такое изменение глубинных установок должно положительно подкрепляться: стратегии и практики, решения и действия, предпринятые на основе новых принципов должны приводить не к разочарованиям, а к успеху и обещать новые успехи.

В конечном счете, многое упирается в то, появится ли у участников конфликта пресловутая «добрая воля»: признание противника равным, достойным, имеющим право на свои интересы, а также готовность вместе искать взаимоприе

---