Андрей Баринов специально для «ВК»
В последнее время на Ближнем Востоке, прежде всего, из-за сирийских событий, обозначивших общую напряженность в регионе, возрастает роль Турции, традиционно претендующей на место регионального арбитра. Не секрет, что Турция имеет интересы по распространению собственного политического влияния и в смежных субрегионах, не в последнюю очередь, в Закавказье, и на более дальних стратегических рубежах — в Центральной Азии. Подобные направления геополитического развития в истории Турции отнюдь не новы. Вместе с тем – и это представляется особенно важным – в их основе тогда и сейчас лежали в корне отличные друг от друга предпосылки и причины. Если еще в начале XX века политическое развитие Османской империи определялось сложным комплексом внутренних противоречий и внешней недееспособностью, то теперь возрождение старых идей исходит от уверенно стоящей на ногах, сильной в экономическом, политическом и военном отношении страны.
Внутренний упадок османского государства наметился уже в середине XVIII в. В условиях бурного развития европейских стран развитие по сути теократической Турции тормозили как система миллетов (административно-религиозной дифференциации населения), так и ослабление официальной ханафитской идеологии другими исламскими течениями.
После прогрессивных реформ первой половины-середины XIX в. (известных под общим обозначением Танзимат) под воздействием национализма немусульманских народов империи и влияния европейского политического и культурного дискурса в Турции возникли и получили развитие два основных принципа политической идентичности: пантюркизм и панисламизм. На фоне кризиса государственной доктрины османизма, в основе которого лежали противоречия европеизации, лейтмотива Танзимата, и традиционных общественных устоев, а также резкой финансовой дестабилизации, опора на идею мусульманского или тюркского единства казалась единственным выходом из сложившегося тупика, когда нетюркские народы заметно обгоняли господствовавшую народность в социально-экономическом и культурном отношении.
Последняя четверть XIX — начало XX вв. прошли под знаком массированной экономической экспансии европейских держав и России в османскую экономику, что предопределило превращение ослабевшей Турции в плацдарм для англо-франко-русско-германских противоречий. Германия, позже всех из европейских стран включившаяся в мировую геополитическую гонку, в это же время начала стремительно наращивать свое присутствие на Ближнем Востоке, что, в условиях нараставших претензий германского правительства к Великобритании, Франции и России, сделало союз кайзера и султана естественным. По мнению немецких аналитиков начала XX в. Турция должна была в союзе с Германией отвоевать утерянные раннее в пользу России области «с преобладающим мусульманским населением» (здесь имелся в виду, прежде всего, Кавказ), а также «восточное и северное побережье Черного моря». В дальнейшем планировалось, что Турция станет ведущей религиозно-политической силой не только на Кавказе, но и в Персии, русском Туркестане и Индии. Подобная позиция вполне согласовывалась с политическими амбициями Порты, что определило направления тактической оперативной работы турецких военных.
Отталкиваясь от принятого за аксиому принципа враждебности русскому правительству мусульманского и тюркского населения Кавказа и Туркестана, входивших в состав России, на русскую территорию начали проникать турецкие эмиссары. Под видом торговцев, дервишей и религиозных учителей они осуществляли сбор средств для антирусской пропаганды и организовывали схроны оружия. На территории Кабарды был организован даже своеобразный аналитический центр – Бюро сведений о внутренней жизни в России. Деятельность турецких комитетов негласно шла в Иркутске, Уфе, Оренбурге, Самаре, Баку и Москве, для получения тактических сведений использовалась, в том числе, вербовка офицеров русской армии.
Тем не менее в долгосрочной стратегии по вовлечению в свою политическую орбиту значительных территорий на Кавказе и в Центральной Азии Турция во многом ориентировалась на похожую стратегию Германии, которая, разрабатывая программу действий в этих же регионах, преследовала ослабление Великобритании и России. Подобная подмена понятий у турецкого руководства осложнялась как инертностью старых политических элит, так и противоречиями среди нового, младотурецкого руководства.
Кроме того, к осуществлению столь значительного по масштабу политического проекта Турция подошла в состоянии системного кризиса, не в последнюю очередь, экономического. К примеру, в 1909-1912 гг. в денежном исчислении отрицательный торговый баланс составлял около половины стоимости всего турецкого экспорта. Попытки самостоятельной деятельности турецких военных и политических кругов не выходили за рамки общей германской стратегии и носили в реальности сугубо тактический и вспомогательный характер, а геополитические расчеты превышали собственные возможности.
После поражения в Первой мировой войне и форсированной европеизации во времена президентства Мустафы Кемаля в политическом отношении наметился поворот к взвешенным и обдуманным действиям. Так, в годы Второй мировой войны президент Исмет Инёню удержал страну от выступления как на стороне Гитлера, так и на стороне союзников (формально Турция объявила Германии войну за три месяца до ее поражения). В условиях сложившейся затем биполярной системы Турция в 1952 году присоединилась к Североатлантическому пакту, став стратегическим южным плацдармом этого блока непосредственно у границ Советского Союза.
Временно отошедшие на второй план прежние политические устремления проявились с новой силой уже в новейшей истории. Основой для этого стала политическая и экономическая стабильность Турции, чего так не доставало в османские времена. Если в 1990-е турецкая экономика развивалась неравномерно, то с началом 2000-х — стала показывать активный рост. Не в последнюю очередь это связано с деятельностью правительства Реджепа Эрдогана, придерживающегося линии на общее повышение привлекательности инвестиционного климата Турции. Так, если в 2001 году инфляция составила 70%, то в 2004 году она упала до 10%, а за первые четыре месяца 2008 года составила 4,72%. Реальный рост ВВП, по прогнозам ОЭСР, будет в 2011-2017 годах сохраняться на уровне 6% в год.
Однозначно охарактеризовать политические амбиции Турции достаточно сложно, хотя бы в силу того, что она проводит многовекторную и при этом достаточно осторожную и осмотрительную политику. С одной стороны, страна переживает ренессанс прежних, доставшихся в наследство еще с османских времен, идей. В наши дни они носят четко очерченный геоэкономический и культурный характер. По данным Минэкономразвития РФ, Турция выделяет среднеазиатским и закавказским республикам товарные и инвестиционные кредиты, около 10 тысяч граждан названных государств учатся в турецких средних и высших учебных заведениях.
Акцент делается на международном сотрудничестве в рамках тюркской общности. Об этом говорят и проходящие периодически в Турции курултаи тюркских народов, наиболее заметный из которых состоялся в средиземноморском Кемере в 2006 году. На нем присутствовали как делегаты от постсоветских государств (Азербайджана, Казахстана, Киргизии, Узбекистана, Туркменистана), так и представители тюркских субъектов РФ (Татарстана, Чувашии, Якутии). Оформлением современной тюркской идей можно считать Тюркский совет, образовавшийся в 2009 году, куда входят, Турция, Казахстан и Азербайджан.
Наряду с этим Анкара примеривается на ключевую роль по транспортировке углеводородов из Центральной Азии на западные рынки, являясь активным участником трубопроводного проекта Баку-Тбилиси-Джейхан. На почве нефтегазового транзита произошло сближение с Азербайджаном, оформившееся еще в 1998 году в виде турецко-азербайджанского союза. Грузия остается не менее важной для турецкой стратегии в условиях традиционно напряженных отношений с Ираном и Арменией как связующее звено с Азербайджаном и странами Центральной Азии.
В этом контексте такое переплетение политических, экономических и культурных сюжетов показательно как трансформация прежних устремлений в условиях новой мировой конъюнктуры. Тем не менее турецкая активность порой беспокоит лидеров тюркских государств: так, известен факт, когда по распоряжению президента Узбекистана Ислама Каримова 80% обучавшихся в Турции узбекских студентов вернулись домой.
С другой стороны, Турция, желающая быть медиатором российско-американских отношений на Кавказе, ведет себя в этом регионе очень взвешенно. Находясь в окружении очагов нестабильности (Балканы – Ближний Восток – Кавказ), Турция склоняется к более тесному сотрудничеству с США. При этом, следуя американскому вектору, она не желает осложнять отношения с Россией. Согласно информации Государственного института статистики Турции в 2009 году Россия заняла первое место в товарообороте с Турцией среди стран СНГ. Да и поток российских туристов для страны, экономически большей частью (51%) ориентированной на сферу обслуживания, является весомым фактором.
Очевидно, что Турция не случайно не использует свой накопленный политический и геостратегический потенциал. В условиях часто меняющейся конъюнктуры Кавказского и Центрально-Азиатского регионов (что показал хотя бы недавний выход Узбекистана из ОДКБ) турецкое правительство будет воздерживаться от поспешных и необдуманных шагов, даже если речь идет о давних амбициях. Поэтому не стоит ждать от турецкого правительства каких-то резких шагов в том или ином направлении. Наиболее сложным моментом является лавирование между интересами США и России с целью поддержания собственной стратегии. Активная экономическая и культурная деятельность Турции как часть этой стратегии, вместе с тем, будет осложняться ее нахождением в непосредственной близости от так называемого «полумесяца нестабильности». Сможет ли Турция довести задуманную концепцию до конца и закрепиться на достигнутых рубежах – покажет время.