Сами же армяне отмечают, что вся литература и рукописи, были переведены и изданы в 19 веке на армянский язык

 

 

 

 

 

 

 

— Да, мы являемся потомками в том числе и кавказских албан, поскольку азербайджанский народ сложился из трех мощных основополагающих этно-культурных пластов: кавказоязычного, тюркоязычного и ираноязычного. Об этом подробно указано в моей книге «Кавказская Албания и албаны».

 

Однако отмечу, что азербайджанский народ является не прямым потомком албан, их прямыми потомками являются удины, которые сохранили верность этническому самосознанию албан, сохранили албанский язык, культуру, религии и в какие другие церкви их не зазывали, они не отказались от своей веры.

 

Когда в 1836 году царская Россия упразднила Албанскую Апостольскую Церковь, для удин-албан построили в Гяндже православную церковь, с тем, что они должны пойти туда, если не хотят идти в Армянскую церковь. Но албаны-удины этого не сделали и в знак протеста этой российской политике некоторая часть их, отправлялись даже в Грузию, где приняли грузинское православие. Это был единственный знак протеста, на который они были способны в ответ на то, что упразднили их веру.

 

А другая часть оставшихся в Карабахе албан, вынуждена была пойти в Армянскую церковь.

Однако остальные 90% албан приняли Ислам, поскольку не желали принимать армянскую или православную веру. Принявшие Ислам албаны в процессе этногенеза стали составной частью азербайджанского народа.

 

Кавказская Албания – исторически самое раннее государство на территории Азербайджанской республики, народ и государство которого являются правопреемниками всего культурно-исторического наследия Кавказской Албании. Недавно было 2500-летие албанской государственности, в связи с чем были проведены мероприятия и международная научная конференция, благодаря высокой гражданской позиции чести и самоотверженности академика Арифа Мирджалаловича Пашаева.

Албанская культура и этнос, хоть и трансформировались с принятием албанами Ислама, тем не менее азербайджанский народ является носителем этой культуры созданной в результате преемственности различных религиозных систем человечества. Другими словами истоки нашей культуры берут свое начало и в зороастрийской, и в иудейской, и в мусульманской среде, в этом и есть своеобразное богатство албанской культуры. Именно поэтому азербайджанский народ может творить и джаз, и мугам, ашугскскую музыку, делать любой синтез, поскольку берет истоки и черпает вдохновение в богатом наследии своей культуры. 

 

— Надпись в Гандзасаре я видела в 1978 году, когда была там вместе с азербайджанскими учеными, при сопровождении карабахских армян  именно с этой целью. Я ехала туда, уже зная о существовании в Гандзасарском монастыре этой надписи, сделанной по приказу Гасан Джалала, где в частности сказано: «… Я построил этот собор для моего албанского народа» (по албанск. — им агуваниц азгн). Мне привозили эстампажи (копии с надписей) Гандзасарского собора, это были громадные кальки, на которых технологией с использованием угля были сделаны копии с надписей Гандзасара, в том числе и вышеупомянутой главной надписи Гасан Джалала.

 

Поэтому когда я ездила в Гандзасар, то уже знала о существовании этой надписи, исследованной, переведенной и описанной ученым Санкт-Петербургской Императорской Академии Наук И.А. Орбели еще в начале 20 века.

 

— В 1978 году мне позвонил видный архитектор и историк Давуд Ахундов, который все сведения относительно армянской жизни получал из первоисточников – от своих высокопоставленных друзей в Ереване.  Так вот, Давуд Ахундов узнал от своих друзей в Ереване, что в Баку побывал армянский католикос Вазген I, который здесь в Совмине получил разрешение на реставрацию Гандзасарского собора, что Вазген по этому поводу отслужил службу в Армянской церкви Баку и поделился этой новостью с армянской паствой. По этому поводу Д.Ахундов спросил мое мнение – чтобы это значило? Я сказала, что это значит только одно – надо на корню это пресечь и не допустить самовольной, неконтролируемой реставрации Гандзасара, в результате которого армянские «реставраторы» уничтожат и сфальсифицируют албанские надписи монастыря.

 

Я обратилась по этому поводу к академикам Играру Алиеву и Зие Буниятову, поставила всех на ноги, в результате чего академики связались с Минкультуры Азербайджанской ССР, где нам ответили, что никто не берет на себя ответственность утверждать, что Вазген был в Баку, а тем более взял разрешение в Совмине. Тогда мы лично обратились с запросом в Совмин, где никто не взял на себя смелость сказать был тут или нет Вазген?

 

Видя, что никто не подтверждает визит Вазгена в Баку и в Совмин, академик Играр Алиев, решил, что не стоит волноваться и прекратил выяснение, и тогда я ему сказала, что сама готова ехать в Гандзасар, на что он дал добро. Я сказала Играру Алиеву, что сейчас за 15 минут докажу то, что Вазген приезжал в Баку и был в Совмине. Я пишу заявление о том, что еду в командировку в Гандзасар, спускаюсь с заявлением, для получения командировочных в бухгалтерию, где работают несколько армян. Как оказалось, они в тот период были активными прихожанами Армянской церкви и знали все новости. Я чувствовала, что они непременно отреагируют, когда узнают, куда я еду. И действительно, увидев мое заявление, армяне в один голос стали говорить: «Ой, как хорошо! А вы знаете, что Гандзасар это наш монастырь!». Затем армяне из бухгалтерии мне рассказывают все про визит Вазгена в Баку, то, что он получил в Совмине разрешение на реставрацию Гандзасара и по этому поводу собрал армян в местной церкви, где отслужив молебен, поделился с ними этой новостью. Вазген сказал, что «это безобразие, что Гандзасар разрушается», что его надо реставрировать и скоро все это будет сделано на основе разрешения из Совмина Аз. ССР. 

 

Тогда я говорю одной из армянок в бухгалтерии: «Жанна, Вы не могли бы со мной подняться к Играр муаллиму и рассказать все это ему?», на что Жанна отвечает: «Конечно!».

Она все это вновь повторила при Играре Алиеве, которому стало очень неприятно и он звонит Минкультуры и в итоге принимается решение послать делегацию специалистов и фотографа в Гандзасар.  Я ставлю условием, чтобы со мной был фотограф со вспышкой и всеми техническими приспособлениями, поскольку собор полутемный и обязательно хочу, чтобы фотограф не был армянином. Дело в том, что армянские проделки и козни я на себе до этого испытывала многие годы, будучи в Ленинграде, где работала в архивах, собирая материалы по албанистике. Поэтому понимала, что армянская сторона будет чинить нам всяческие препятствия и создавать проблемы во время поездки в Гандзасар.

 

Мне сказали, что с нами поедет известный и лучший из фотографов —  Рубенчик, однако поздно ночью, в канун нашей поездки, Рубенчик мне звонит и сиплым голосом говорит, что сильно заболел гриппом. Он сказал, что вместо себя посылает молодого талантливого фотографа, который в Гандзасар приедет не с нами, а отдельно сам и даже раньше нас. Я удивилась тому, что фотограф не едет с нами и спросила: «А он не армянин?», на что Рубенчик обиженно ответил: «Нет! Какая же Вы националистка!».  Мне все это не понравилось, но искать кого-то, уже не было времени.

 

— Я беру с собой в эту поездку кавказоведа Рашида Геюшева и Ворошила Гукасяна (удин по национальности, лингвист и специалист по албанским надписям) и еще несколько специалистов. Рано утром мы выехали в Карабах и прибыли в Ханкенди (бывш. Степанакерт) к 9 часам утра, где долго ждали фотографа, чтобы ехать дальше в Гандзасар. А фотограф явился уже перед закатом, оказался армянином, да еще и без вспышки. С самого начала нашего приезда, как только мы прибыли в Ханкенди и объяснили цель нашей поездки, областные армянские власти переглянулись и сказали, что уж лучше завтра туда ехать, а сегодня нас будут угощать и оказывать всякие почести здесь. 

 

Я почувствовала, что нас хотят задержать и так оно и оказалось. Местные армяне знали, что завтра начнется сильный ливень, который продлится несколько дней. А пока светило солнце, нас угощали и всячески потчевали в Ханкенди, но я старалась торопить нашу делегацию и объясняла, что надо сегодня все успеть и до вечера уже быть в Гандзасаре. Только после обеда мы выехали, и прибыли в село Ванг (Ванклу), где уже были разложены яства, напитки, вина, резали баранов и готовились нас тут долго угощать. Я поняла, что готовится длинное застолье и надо как-нибудь его избежать, чтобы дотемна попасть в Гандзасар. Мне сказали, что не волнуйся – вот он на горе Гандзасар, и мол никуда он от нас не денется.

 

Тут во время застолья мы разговорились с местными жителями Ванклу, а хорошо знавший армянский язык Рашид Геюшев, стал говорить им, что это наш собор, это памятник албанской культуры и т.д. На это местные армяне сказали, что «ничего подобного, что к ним недавно приезжал католикос Вазген I, поэтесса Сильва Капутикян, писатель Зорий Балаян, президент Академии Наук Армянской ССР Виктор Амбарцумян и другие высокопоставленные лица, которые убеждали нас, что мы армяне. Поэтому чтобы вы не говорили — мы вам не поверим».

Тогда я говорю им: «опираясь на антропологию видно, что вы не армяне, у которых головы сзади приплюснуты бывают». Они меня спрашивают: «Почему?», я им: «Да потому, что в армянских семьях новорожденный ребенок спит в одной позиции лицом кверху, а мы, кавказские народы, переворачиваем детей и направо и налево, чтобы форма головы у них был круглая, симметричная».

 

Они опять отпираются, что мол все равно «мы особые армяне». Уже стало темнеть, я забеспокоилась и тороплю наших подняться в Гандзасар. Тем временем Рашид муаллим спрашивает у местных: «а кто охраняет этот важный памятник истории?», на что из толпы вышел один человек и сказал: «Я сторож». Тогда Рашид стал у него интересоваться, а за свой труд этот сторож получает зарплату или помощь от католикоса Вазгена или еще кого из Армении? Сперва сторож отпирался, утверждал, что ничего не получает, но потом, после изрядного подпития, сказал: «прошу Вазгена не трогать – он со своего пальца подарил мне большое золотое кольцо с бриллиантами». Ращид сказал: «Не верю – это все сказки!», на что сторож пошел и принес это дорогое кольцо. Тогда Рашид сказал сторожу: «А ведь за такой подарок ты тоже должен оказывать какое-то внимание Вазгену?», на, что сторож сказал, что охотится на джейранов и маралов, которых отвозит Вазгену.

 

Уже стало конкретно темнеть, мы ждем фотографа, и когда он приходит, то становится видно, что он армянин, к тому же без вспышки и вообще слабо разбирается в деле. Тогда меня успокоил один из членов нашей делегации и  сказал, что они сделают факелы, которые не хуже вспышек осветят полутемный храм. Мы сделали несколько больших факелов и взяли с собой про запас ведро керосина, после чего поднялись в Гандзасар. Местное население с хмурыми лицами вместе с нами вошло в храм, где я веду всех к надписи, находящейся лицом к нам, если зайти с центрального входа и повернуть направо.

 

Я с большой легкостью отыскала нужные места в надписи, где в середине текста как раз на уровне моего роста я прочла громко вслух для всех: «им агуваниц азгн» (для моего албанского народа). Мы подошли к жителям Ванклу собравшимся у входа в храм, и я спросила: «неужели вам неинтересно, вы же армянские буквы знаете, а там написано для «моего албанского народа»». Часть жителей Ванклу, хмуро подошла к надписи, и я показала им эти слова, после чего жители отошли в сторону и стали долго что-то тихо обсуждать. А мы пошли дальше по храму, где меняя факелы, продолжали читать надписи. Вместе с нами ходил и армянский, так называемый фотограф, который в руках ничего не имел и не фотографировал.

 

Мы вышли во внутренний двор Гандзасара, где находилось захоронение всех албанских патриархов гандзасарских и многих знатных людей из рода Гасан Джалала, живших и умерших за рубежом, но перезахороненных тут. Я спрашиваю у собравшихся местных жителей: «неужели вы никого из них не знаете, и у вас нет связей с их родственниками, живущими за рубежом?». Они мне говорят, что здесь бывала Ирен Меликова (французский тюрколог и востоковед), которую я знаю, и часто спрашивала, была она тут или нет? Это меня удивило, потому, что она мне всегда отвечала что нет, никогда не бывала в Гандзасаре и мол была бы рада со мной посетить его. Кстати, она опубликовала в известном французском журнале мою статью про Гасан Джалала.

 

Я дальше спрашиваю: «Так неужели тут среди вас нет родственников и потомков албан, восходящих к роду Гасан Джалала?». Я вижу, что уже лица у многих жителей Ванклу перестали быть хмурыми и вперед выходит молодой человек, который говорит, что он из рода Гасан Джалала. Он предлагает подняться наверх в соседнее село в гости к его 98-летней бабушке, которая может многое рассказать про своих предков и албанское наследие. Однако, к сожалению, у нас не было ни магнитофона, ни фотоаппарата, к тому же шел проливной дождь, и мы не поднялись к бабушке, хотя этот молодой человек предлагал остаться и переночевать у них.   

 

Этот молодой человек сказал, что их бабушка всегда напоминает всем им, что: «запомните, мы не армяне и никогда не были армянами и не роднились с ними и наш гасан-джалаловский род лишь изредка роднился с курдами». Мы удивленно переглянулись и еще раз пожалели, что нет времени и возможности остаться и подняться к этой бабушке. Мы потом выяснили, что говоря о курдах, эта бабушка имела ввиду братьев Иване и Захаре Мхаргрдзели, которые были у царицы Тамары один военачальником, а другой визирем. Согласно И.А.Орбели отец, мать и жена Гасан Джалала из рода Иванэ и Захаре.

 

Благодаря этому роду, албанский правитель Гасан Джалал смог сохранить политическую власть и влияние в этом регионе в тот непростой период. Благодаря родственным отношениям с родом Иванэ и Захаре, Гасан Джалал и другие владетели албанские могли рассчитывать на благосклонность и опору азербайджанских правителей.

 

Отмечу, что титул мелика у албанских правителей появился в 15 веке в период правления азербайджанского Государства Кара-Коюнлу, а именно в правление Джахан-шаха. Тогда карабахские владетели явились к Джахан-шаху в знак почтения и признания его власти, и сказали, что род Гасан Джалала разбился на пять дочерних линий. Они просили Джахан-шаха дать им всем титул, чтобы пресечь распри между пятью дочерними родами и получить прямую поддержку от Государства Кара-Коюнлу. Тогда Джахан-шах и дал титул мелика (от слова мюлк – «владение») всем пяти феодальным владетелям из рода Гасан Джалала. После этого к каждой из пяти фамилий стал прилагаться титул мелик, и появление этого термина в Азербайджане связано с Джахан-шахом.

 

— По этому поводу я хочу вспомнить некоторые факты, когда в советское время я была в Ленинграде, то помню, что известный кавказовед Камилла Васильевна Тревер переписывалась с американским исследователем Робертом Хевсеном (Хьюсеном), ученый армянского происхождения Хьюснян. Тогда мне Тревер сказала, что Хевсен точно знает то ли в Гандзасаре, то ли в Карабахе где-то есть тайник, в котором спрятаны албанские рукописи, утварь и имущество албанских меликских родов. Я об этом написала тогда Рашиду Геюшеву в Баку, который организовал облет на вертолете окрестностей Гандзасара и Нагорного Карабаха. Были обнаружены несколько глубоких потаенных пещер высоко в горах, но в них ничего такого не нашли. Но я знала, что и армяне ищут где-то в стенах старых строений или в пещерах спрятанные албанские реликвии и манускрипты Гасан-Джалаловского рода. Возможно по наитию Роберта Хевсена, армянские «кладоискатели» после захвата Нагорного Карабаха и разрушили часть построек Гандзасара и окрестностей в поисках албанских реликвий. 

 

До начала распада СССР и оккупации азербайджанских земель, армянские священники все время что-то рыли и искали в арменизированных албанских храмах в Кельбаджаре и других местах Карабаха, а также и Ордубаде. Так что «поработали» над албанским наследием армянские историки и фальсификаторы дико и практически уничтожили все, что связано с Кавказской Албанией.

 

Когда в советское время я в Ленинградском рукописном Фонде нашла рукопись Моисея Каланкатуйского, хранившуюся в папке под номером Ц-59, то прочла в описании этой рукописи, что ее описала и сюда сдала Русудана Рубеновна Орбели – племянница И.А.Орбели, которая возглавляла Архив востоковедов и Кавказский кабинет ЛО ИВ АН СССР. Я ее застала, она работала, и я общалась с ней, отмечу, что сам И.А. Орбели был из рода Аргутинских-Долгоруких.

 

— Отмечу, что армянские ученые и разного рода функционеры создавали постоянно мне проблемы в исследованиях. Организовывал обычно все это Карен Юзбашян, работавший в Ленинградском отделении Института востоковедения Академии наук СССР. Его подручные заранее узнавали, в каком архиве, фонде Ленинграда или другого города я собираюсь работать, и чинили всякие препоны для этого. В Ленинградском рукописном Фонде, архиве Н.Я.Марра и архиве И.А.Орбели больше всего чувствовалась «армянская оборона», но благодаря академику Зие Буниятову, его связям и помощи других добрых людей, мне удалось проводить исследования в этих фондах. В 1970-ых я поехала для работы в Ленинградский рукописный Фонд, где заведующей была Майя Пайкова. Дело в том, что Зия Буниятов имел обыкновение, будучи за рубежом в известны европейских и иных рукописных фондах, делать копии с редчайших и бесценных средневековых рукописей и дарить одну копию Ленинградскому рукописному Фонду. Поэтому Майя, считала, что в неоплаченном долгу перед Зией Мусаевичем, который сказал, что она поможет, если мне будут там чинить препятствия.

 

Приехав в рукописный фонд, я попросила найти архивы Русуданы Орбели, где особняком лежала рукопись Ц-59 купленная И.А.Орбели в Джульфе в 1910 году. Эта была «История албан» Моисея Каланкатуйского. Дело в том, что Зия Буниятов советовал мне издать критический текст Моисея Каланкатуйского, и поэтому я обрадовалась, что нашла оригинал рукописи. Я попросила заведующую сделать копию с этой рукописи, были подготовлены все необходимые справки и разрешения, после чего рукопись с курьером была послана для копирования. Мне оставалось подождать пока это будет сделано, и я решила пойти в архив Н.Я. Марра, где также хранится много редких рукописей. Здесь ко мне приставили армянку архивариуса, которая отмечала все, что я брала, а затем мне сказали, что у меня отберут все пометки и личные записи, которые я сделала, работая тут! Я очень расстроилась, поскольку поняла, что кто-то проговорился К.Юзбашяну, так и оказалось – одна из моих знакомых якобы ненароком рассказала Юзбашяну о моих намерениях приехать работать в архивах Ленинграда.

 

— Да. Однако мир не без добрых людей, у одной моей знакомой отец работал на ответственной должности, был высоким военным чином и благодаря его протекции мне разрешили после особой проверки уносить с собой все мои записи в архиве Марра. Прошло несколько дней и мне сказали, что я могу прийти в рукописный фонд и забрать копию с рукописи «История албан» Моисей Каланкатуйского. Мне звонит Майя и рассказывает, что у нее были большие проблемы с Юзбашяном, который допекал ее, угрожал увольнением, в случае если будет сделана копия для меня, но к чести Майи она даже рискуя потерять работу, не послушала Юзбашяна и сделала копию для меня. Она сказала, что тогда пошла тогда директору Института Востоковедения АН СССР Ю.А. Петросяну, который тоже поддержал Юзбашяна и сказал, что не надо давать Фариде Мамедовой копии рукописей. Майя тут расплакалась и сказала Юзбашяну, что «Зия Буниятов постоянно дарит нам копии с бесценных рукописей, и что в ответ мы не можем дать ему копию с одной нашей рукописи?». Майя напомнила ему, что везде и у нас практикуется выдача копия рукописей, но Ю.Петросян сказал, что «всем можно, но ей (Фариде Мамедовой) нельзя давать копий».

Вообще советское, да и российское кавказоведение востоковедение и особенно архивы изначально находились под контролем людей с фамилией на «-ян» и фактически для российской науки до сих богатейшую историю и культуру народов Востока и Кавказа формирую сплошь армянские ученые, исследователи с подачи армянских же функционеров в разных архивах.

 

В итоге благодаря мужеству Майи эта рукопись все-таки была отправлена на копирование для меня и Майя сказала, чтобы я срочно пришла за копией пока еще чего не произошло. Я быстро пришла в рукописный фонд забрала копию, поблагодарила Майю и побежала покупать билет на самолет в Баку. Иду я по Невской и думаю, дай вернусь и проверю что там мне дали в копии рукописи, вдруг мне подсунули что-то другое. Возвращаюсь, проверяю в рукописном фонде по номерам и по тексту – выясняется, что мне дали копию с грузинской рукописи! При этом номер у нее тот же, что и у рукописи Моисея Каланкатуйского! Я понимаю, что Юзбашян что-то сделал в самый последний момент и видимо Майя об этом и не подозревает.

Я осталась в Ленинграде, утром прихожу в рукописный архив к Майе и показываю ей то, что мне там дали. Майе стала плохо, выясняется что, кто-то поменял рукописи местами и наклеил на них ярлыки и номер наоборот. То есть, ярлык и номер грузинской рукописи наклеен на рукопись Моисея Каланкатуйского и наоборот. Майя вспоминает, что после моего визита сюда в архив заходил Юзбашян, которому нужна была какая-то тут рукопись. Майя начинает искать рукопись Моисея Каланкатуйского и говорит, что если Юзбашян самовольно вынес ее из архива, то она поднимет шум на всю Академию наук. Однако Майя вспоминает, что вынести рукопись Юзбашян не мог, потому, что когда он выходил из архива, то столкнулся лицом к лицу с Маей, и она помнит, что в руках у него ничего не было.

 

— Так оно и есть. Я и Майя начинаем искать в архиве среди рукописей – но там нет уже Моисея Каланкатуйского, в ужасе она начинает лихорадочно поднимать рукописи по всем отделам архива, нет ее и под номером грузинской рукописи, ярлык и номер которой был наклеен на копию, выданную мне как Моисея Каланкатуйского. И тут мне приходит в голову поискать среди полок с рукописями, находящимися прямо у выхода из архива. И мы находим эту рукопись М. Каланкатйского, втиснутую в одну из полок у выхода, с приклеенным к ней ярлыком и номером грузинской рукописи! Видимо Юзбашян переклеил ярлыки на рукописях и втиснул рукопись Моисея Каланкатуйского в одну из полок у выхода, чтобы в следующий раз спокойно и быстро вынести ее из архива!

Слава Богу, нам все-таки удалось сделать копию с рукописи Моисея Каланкатуйского и спасти ее саму от армянского «ученого» вандализма. По приезду в Баку на ученом совете в Академии наук я рассказала о перипетиях с этой рукописью в Ленинграде и проблемами, которые чинили мне армянские ученые.

 

С тех пор я особое внимание уделяла тому, чтобы никто не знал о том, куда я еду, какие исследования и где провожу, ибо эта информация сразу же доходила по армянской почте «кому надо» и мне чинили всякие препоны. Мне потом звонила Майя и сказала, что рукопись спасена и несмотря на то, что она приобретена Орбели еще в 1910 году никто с ней еще не работал и я первая кто ее исследует. То есть над этой рукописью еще не «поработали» армянские исследователи, в связи, с чем они и были обеспокоены. В итоге, как вы знаете, выяснилось, что книга Моисея Каланкатуйского полностью опровергла устоявшуюся в науке мысль, что армяне древнее население Кавказа и что Кавказская Албания всего лишь часть «великой Армении». Благодаря этой рукописи мы узнали, что армяне являлись всегда другим этносом, не имеющим общего с албанами.  После выхода труда Зия Буниятова относительно труда Моисея Каланкатуйского  с армянской стороны началась бешенная критика и нападки, но опровергнуть его доводы армянская наука так и не смогла и Зия Буниятов становится членкором Академии Наук Аз. ССР.

 

— В 1960-70-ые гг. я приезжала в Ленинград работать в архивах. Как-то раз тут меня встретил академик Струве и знакомит с Анаит Периханян, чтобы она стала моим преподавателем древних языков. Периханян, покуривая из длинного мундштука, спрашивает меня: «Какие древние языки Вы знаете: греческий, латинский, древнеармянский, грузинский, пехлеви?». Я ее перебиваю, мол, не утруждайте себя, если бы я знала все эти языки, то не пришла бы к Вам. В итоге Периханян сделала так, чтобы не преподавать мне, чему я была очень рада – это мое счастье, что мне удалось избежать ее опеки и в итоге мне дали другого преподавателя древних языков.

 

Эта Периханян, якобы из просвещенного рода из Карабаха, который в 1905 году уехал из Шуши в Россию, и она взяла имя своей бабушки Пери ханум, как фамилию, чтобы скрыть свои корни. Возможно она и арменизированная албанка, поскольку откуда у армян может быть персидское имя Пери?

 

Как-то раз собираются вместе Анаит Периханян, Карен Юзбашян, Парурйр Мурадян и другие армянские «светила» и при мне, нисколько не стесняясь, говорят, что больше не допустят оплошности, благодаря которой Зия Буниятов стал членкором АН Аз. ССР и говорят, что «мы пойдем по другому пути – просто не дадим ему степень».

 

Я сижу в это время занимаюсь древнеармянским, и Периханян поворачивается ко мне и говорит: «Вы поняли Фарида, что и Вас ожидает? Чтобы Вы и не смели критиковать труды по этой теме!». Я мысленно подумала: «Спасибо – теперь то я точно знаю, что надо делать». Вообще большую часть своих изысканий и находок я сделал благодаря вот таким выпадам со стороны армянских ученых.

 

Работая в этом рукописном фонде, я часто заходила в Кавказский кабинет, возглавляемый Кареном Юзбашяном, и где постоянно сидела А.Периханян. Тут я как бы невзначай говорила, что на основе армянских источников, в первую очередь Моисея Хоренского выходит, что Армянская церковь создана не 301 году, а в 314-318 гг. Или, захожу к ним и говорю, что: «а Вы знаете, что армянского государства на Кавказе вообще не было?». Как всегда Периханян поворачивается к Юзбашяну и возмущенно произносит: «Карен?!» — мол, ты ей эти рукописи дал. На что он смущенно отвечает что «нет – это она сама». Далее я объясняю, то почему я так считаю, и Юзбашян бывает вынужден признать, что также некогда считали великие кавказоведы, в частности Л.М. Меликсет-Бек. То есть такие известные кавказоведы как Меликсет-Бек признавали ошибочность многих постулатов и датировок армянской истории.

 

Как-то раз в том же кабинете, во время моих занятий древнеармянским, сидит Периханян и другие армянские ученые, и она, как всегда покуривая, говорит мне: «Чтобы Фарида тут не доказывала, никогда ей не удастся доказать почему армянская элегия Давтака на имя албанского царя Джаваншира 8 века написана акростихом. Ведь акростих перевести на другой язык исключено». Я взяла ее слова на заметку и стала изучать акростих и элегию Давтака. Акростих этот такой вид поэзии, когда ты хочешь посвятить стих кому-то, но не хочешь, чтобы об этом знали другие и шифруешь его имя по одной букве в каждом четверостишье. К примеру, чтобы зашифровать имя Оля ты пишешь:

 

Далее я выяснила, что акростих носит не только характер символов, но и обычно может содержать все буквы алфавита языка, на котором он написан. Дело в том, что элегия албанского поэта Давтака акростихом сохранилась в армянском переводе, где идет 19 куплетов четверостишьем – на первые 19 букв армянского алфавита по четверостишью, а после 19 куплета, идет по одной или две-три строки вместо четверостишья. То есть гармония ритма нарушается, и дальше строчки идут с целью показать все 36 букв армянского алфавита.

 

А когда я в руки взяла рукопись Моисея Каланкатуйского из архива Орбели в Рукописном фонде, то там нашла оригинал элегии Давтака и теперь для сравнения мне нужна была рукопись Каланкатуйского хранящаяся в Матенадаране (Армения). С этой целью я восемь раз приезжала в Матенадаран и каждый раз мне ее не давали, и выходил, глава рукописного фонда, который говорил: «рукопись больна», то есть находится в реставрации. Ясно, что все это время они исправляли рукопись, подтирали, уничтожали «неугодные» места и в итоге привели ее в такое состояние, что уже ее невозможно было демонстрировать, поскольку сразу бы обнаружились следы множественных «реставраций» по-армянски.

 

— (Смеется). Однозначно так, это старая армянская традиция работы с первоисточниками

Таким образом, в течение 2 с половиной лет, задерживалось написание рецензии к моей книге о рукописи Моисея Каланкатуйского, являвшейся кандидатской работой.

 

Однако Зия Буниятов настаивал на том, что пока мы живы, надо изучить полностью рукописи Моисея Каланкатуйского и издать критический текст по этому поводу. З.Буниятов пошел к президенту Академии Наук Аз. ССР Гасану Абдуллаеву, который написал президенту Академии Наук Арм. ССР Виктору Амбарцумяну официальный запрос предоставить для изучения мне хранящуюся в Матенадаране рукопись Моисея Каланкатуйского. Целых два года шла переписка Гасана Мамедбагировича с Амбарцумяном, а рукопись так и не дали.  

 

Мы уже совсем потеряли надежду получить рукопись из Матенадарана, когда Зия Буниятов однажды мне сказал: «Фарида если бы ты смогла сделать генеалогию рукописи Моисея Каланкатуйского, я бы на ее основе запросил рукопись из зарубежных фондов и библиотек Европы». Я радостно отвечаю, что первая глава моей кандидатской как раз и состоит из генеалогического описания этой рукописи и того где еще она хранятся кроме Матенадарана и Ленинградского рукописного фонда.

 

— Составление генеалогии рукописи это адский труд, который отнимает уйму времени и сил. Следует согласно всем имеющимся источникам и научным трудам описать, где и в какие периоды были сделаны различные рукописные варианты одного манускрипта, в каких архивах они хранятся, и показать, которая из этих рукописей самая старшая и которые сделаны позже с нее или других версий. Согласно составленной мною генеалогии, было видно, что рукопись Моисея Каланкатуйского хранится также в Британском Музее и в Парижской Национальной библиотеке. Зия Буниятов выписал эти данные и дал запрос в зарубежные архивы и через месяц-полтора нам пришел ответ и копии рукописей оттуда. И после этого у нас на руках копии четырех рукописей «История агван» Моисея Каланкатуйского, из которых две восходят к армянской редакции, а две другие более-менее сохранились в албанском первозданном варианте, в частности та которую приобрел И.А.Орбели  в Джульфе в начале 20 века.

 

В этой рукописи я стала изучать элегию Давтака, которую А.Периханян мне называла неопровержимым доказательством того, что это армянский труд. И я вижу, что в албанской рукописи элегия полная и гармоничная, состоит из 19 четверостиший, тогда как в других рукописях, подвергшихся армянской редакции, элегия состоит из 36 четверостиший – по числу букв армянского алфавита. Также относительно смысла текста — в албанском оригинале все 19 куплетов разные и не повторяются, тогда как в армянской версии, после 19 куплета одна и та же мысль опять повторяется в нескольких куплетах.

 

Затем я обращаюсь к известным московским поэтам и спрашиваю – обязательно чтобы, когда пишешь акростихом, были использованы все буквы алфавита? Они мне отвечают, что нет, не обязательно все буквы алфавита шифровать акростихом, все зависит от задумки автора, и он может выбрать те буквы, которые считает нужными. При этом мне объяснили, что если переводится, допустим акростих с английского оригинала на русский, то соответственно используются уже кириллица а не английский алфавит, чтобы читатель русский понял – важна не буква, а дух произведения передать в переводе.

 

И тогда я поняла, что изначально акростих в элегии Давтака был из 19 куплетов, а в армянской редакции его перевели и сделали из 36 куплетов, чтобы показать все буквы армянского алфавита и доказать, что якобы это армянский труд, а не албанский. Ведь при переводе с стихов на другие языки теряется первоначальный строй и гармония текста. Именно поэтому в армянской редакции и переводе элегия Давтака потеряла гармонию и смысл, ведь албанский автор написал 19 куплетов и все, а армянскому переписчику пришлось тужиться, и чтобы выйти из положения он растянул перевод на 36 куплетов – якобы по числу армянского алфавита.

 

— Отец армянской истории Моисей Хоренский (автор 8 века, а не 5 века как ложно утверждают армяне) страшно опозорил армян, поскольку его книга кончается главой «Плач по армянскому народу». В этой главе он пишет, что армянские владетели и лишили свой народ государственности, постоянно предавая свой народ, прислуживая империям, жертвуя судьбой армянского народа и т.д.

 

Теперь посмотрим, что пишет отец албанской истории Моисей Каланкатуйский, отмечая, что албаны потомки рода Иафета. В Первой Книге, Главе 2, Каланкатуйский пишет, что от Торгома произошли гайи (хайи) и  всего (еще) 15 народов. А от кетарийцев, живущих в странах северных, родственных с кетурианами, происходят албаны. То есть хайи и албаны из разных колен. И везде эти народы даются отдельно, и Каланкатуйский пишет, что, когда албанский царь Джеваншир одерживал победы над арабами, византийцами или иными захватчиками, то армянские нахарары (феодалы) ему сильно завидовали. Каланкатуйский пишет, что нельзя Джеваншира сравнить с другими правителями, тем более с какими-то армянскими владетелями. Это еще раз подтверждает, что армяне и албаны, разный к тому же враждебно настроенные этносы.

 

— Якобсон полностью находился в плену у армян и не считал нужным изучать никакие источники кроме тех, что ему давали армяне. Он пишет, что «Гандзасар — шедевр армянской архитектуры, не имеющий аналогов в армянской архитектуре». Это же полный нонсенс! То есть Якобсон сам признает, что Гандзасар не имеет аналогов в армянской архитектуре и лукаво замалчивает, почему же это так. Он умышленно не углубляется в вопрос, чтобы не быть вынужденным признать албанскую принадлежность Гандзасара.  

К тому же Гандзасар построен в 12 веке, в тот период, когда в Азербайджане была стабильность и ренессанс культуры мусульманских и христианских народов. Именно тогда и правит Гасан Джалал, который строит Гандзасар, появляется целая плеяда албанских летописцев: Мхитар Гош, Вартан Аравелци, Киракос Гянджинский (Гандзакеци), Смбат Спарапет, Хетум, который один из албанских переселенцев из Гянджи в Киликию (Малая Азия), где было создано албанское княжество, ныне приписываемое армянам.

 

Что интересно – все армянские историки, лингвисты и исследователи единодушно утверждают, что этот период – 11-13 вв. был в армянской культуре периодом застоя, когда ничего не было сотворено. Дело в том, что в это время армянская знать и патриархи, боясь сельджуков, обращаются к византийскому императору с просьбой дать им земли далеко на Западе, дарят все имущество Византии и даже город Ани, лишь бы быть подальше от арены сельджукско-византийских столкновений. В этот период армяне бегут далеко на Запад, в Киликию, к Средиземному морю и на Балканы и им совсем не до творчества, а тем более на Южном Кавказе. То есть в период Ренессанса албанской культуры в 12-13 вв., армянский язык и культура не могли быть преобладающими в регионе даже части Малой Азии, а не то чтобы Кавказа.

Первым кто обратил на это внимание еще в советское время, был Зия Буниятов, который отмечал, что «Судебник» Мхитара Гоша издается как «Армянский судебник». Также труд албанского летописца Киракоса Гянджинского (Гандзакеци) написавшего Историю монгольского завоевания Кавказа,  армяне перевели и издают как «Историю Армении».

 

— Кавказоведение еще со времен царской России с конца 19 века было постепенно отдано в руки армянских ученых, а в советское время вообще не осталось никого, кто бы мог уличать армян в фальсификациях истории. В советское время вместо кавказоведения уже было армяноведение, которое вершило судьбу и историю кавказских народов по своему усмотрению. 

 

— В помпезном издании Р.Хевсена 2002 года, в разделе Исторических атласов содержится 286 карт с «древнейших времен до 21 века». Для создания этой книги были вовлечена масса армянских научных центров при американских ВУЗах, чтобы оправдать «все чаяния армянского народа», как говорится в предисловии книги. То есть издатели книги пытаются с первых страниц поразить читателя затратами на издание, его оформление и количеством разных имен, чтобы скрыть суть книги, состоящей из множества сфальсифицированных карт и источников. Это своего рода объемная цветная тара с целью пустить пыль в глаза читателям. Труд Р.Хевсена — это армянский ответ на мои исследования, доказавшие ложность армянских исторических претензий на кавказские земли.

 

К примеру, карты в атласе Р.Хевсена не соответствуют историческим реалиям и нарисованы в прямом смысле по капризу армянских заказчиков. Этот труд Хевсена не претерпел критики и не выдержал мнения известных исследователей кавказоведов, поэтому изначально не может претендовать и на толику достоверности. К тому же автор книги – Р.Хевсен вовсе не специалист по кавказоведению, а по русоведению и Ближнему Востоку. Также Хевсен высказывает благодарность советским историкам А.Арутюняну и С.Еремяну, суждения и труды которых он использовал в своей книге.

Однако следует отметить, что А.Арутюнян и С.Еремян еще в советское время отказались от этих своих суждений. В 1984 году на конференции в Тбилиси с участием ученых АН СССР, Азербайджана, Армении и Грузии, после обоснованной критики со стороны азербайджанских ученых относительно истории и ареала расселения армян, А.Арутюнян и С.Еремян признали ошибочность своих суждений и отказались от них. На этой конференции с участием ведущих кавказоведов СССР, армянские ученые были вынуждены признать, что их концепция армянской истории устарела, и они отказываются от нее. Фактически на этой конференции, советская наука признала, что ошибочно все эти годы локализовала в средневековый период ареал расселения армян на Кавказе. Было доказано, что даже империя Тиграна Великого, краткосрочно в течение 30 лет существовавшая в 1 в. до н.э. не распространялась на земли Кавказа, а только Малой Азии. То есть было признано, что армяне не являются насельниками Кавказа и переселены сюда поздний период. (Ф.Мамедова «Кавказская Албания и албаны»,  стр 199-200).

 

— Французский кавказовед Бернар Утье (удин по национальности) искал эти албанские церкви и их архивы. И он выявил несколько манускриптов, в которых написано, что это труды, изначально написанные на албанском языке и переведенные затем на армянский. У нас благодаря этим манускриптам сейчас на руках вся информация об албанских церквах Иерусалима, к тому же Бернар Утье поехал туда и уточнил информацию и месторасположение некоторых албанских храмов.