Caucasus Times, продолжая «Кавказский меловой круг» — цикл интервью с экспертами по Кавказу, политологами из США, Европы и Азии, представляет вашему вниманию интервью с Армандо Маркеш Гедешом
Армандо Маркеш Гедеш (Armando Marques Guedes) — португальский политолог, правовед, профессор школы права в Новом Лиссабонском университета (Universidade Nova de Lisboa). Ранее преподавал в таких португальских вузах, как Военный колледж Министерства обороны, Академия внутренней безопасности МВД. В 2005-2008 гг. занимал посты президента Дипломатического Института (Instituto Diplomático) и руководителя отдела политического планирования МИД Португалии. Армандо Маркеш Гедеш — президент Генеральной Ассамблеи португальского Общества международного права. Он — автор 15 книг и около 80 статей по вопросам безопасности, международного права, этнополитических конфликтов, а также член нескольких десятков научных обществ в Португалии и в других странах.
Его последние работы включают статьи «Региональные последствия «пятидневной войны»» (в соавторстве с Раду Дудэу, 2010), «Конфликт в Грузии» (2008), а также отдельную работу «Пятидневная война»: вторжение России в Грузию (2009).
Интервью подготовлено Сергеем Маркедоновым, приглашенным научным сотрудником Центра стратегических и международных исследований (США, Вашингтон).
Caucasus Times: — Недавно Лиссабон принимал саммит НАТО. Многие наблюдатели и политики, включая президента РФ Дмитрия Медведева, назвали этот форум историческим. Первый раз, начиная с августовской войны на Кавказе, российский лидер принял участие в работе Совета Россия-НАТО (1) . Но, тем не менее, есть некоторые важные точки несогласия между Москвой и Брюсселем. И это, в первую очередь, ситуация на Кавказе. Какой вопрос (или группа вопросов) могут повлиять на общее потепление отношений между НАТО и Россией, на Ваш взгляд? И видите ли Вы какие-то варианты преодоления этих «кавказских гор» совместно?
А.М.Г.: Лиссабонский саммит, похоже, проложил путь к долгосрочному сближению между Россией и НАТО. После того как в августе 2008 года в ответ на вторжение России в Грузию, Яап де Хооп Схеффер (2) , тогдашний генеральный секретарь Альянса заявил, что «прежние дела уже невозможны, как обычно», а затем была нажата кнопка «перезагрузки», все, и США, и ЕС, и НАТО ждали этого. Но действительно ли сближение произошло? Та де-факто ситуация, которую Москва создала в таких местах, как Грузия, Южный Кавказ с признанием образований подобных Южной Осетиии и Абхазии, породила неопределенность, которая угрожает сделать все достигнутые компромиссы с Западом в лучшем случае неполными. И это только некоторые из препятствий, которые Альянс имеет для взаимодействия с Россией.
Встреча в Лиссабоне была большим шагом, по мнению многих наблюдателей и аналитиков, и крупнейшим в истории двусторонних отношений НАТО с Россией. И действительно, на первом же заседании после «пушек августа» (3) , это видится, как благоприятный шаг. Однако, почти невозможно предсказать, как это в дальнейшем повлияет на двусторонее сближение, так как трудно оценить то, в какой мере Североатлантический Альянс готов продолжать требовать от Москвы выполнения своих условий (например, по выводу вооруженных сил с грузинской территории). Или же, напротив НАТО вместо этого выберет позицию, иcходя из соображений Realpolitik («реальнoй политики»). То есть «согласится не соглашаться», и оставит все, как есть. На мой взгляд, между этими двумя крайностями есть много различных альтернатив, начиная от «создания внешних (и вероятно, промежуточных) администраций» под эгидой ООН или ЕС наподобие тех, что действовали в Косово или в Восточном Тиморе дo простого поддержания статус-кво (как на Кипре) (4). Не исключая, впрочем, и появления paзных видов договоренностей по поводу разделения власти .
Как итог: НАТО не заинтересовано в дальнейшeм ослаблении Статьи 5 своего Устава, а Россия не хочет отказываться от выигрышa за который oнa боролaсь (5) . Я думаю, что это и есть конкретные пределы, между которыми компромиссные решения возможны. Если обе стороны найдут их, то выход из нынешнего тупика неизбежен. Однако дело затрудняется, кoгдa мы пытaемcя выяснить, что же на самом деле было согласовано в Лиссабоне. И ocoбeннo, при пoпыткe установить, что было достигнуто и что можно реализовать на встрече с неопределенной и многомерной повесткой дня, а также заявлениями o сближении политических намерений. Страница перевернута, но никто еще реально не знает что на ней написано. Стал ли Саммит прорывом в деле интеграции или же ограничился высоким уровнем заклинаний? Достигнуты ли реальные прорывы по сотрудничеству против экосистемы новых угроз или мы обречены на конъюнктурное реагирование и перекрытие сиюминутных интерсов и требований (глобальный терроризм, ядерный Иран, разгром Афганистана/Пакистана и так далее). Существует ли еше «План действий по членству»? Бухарестские решения 2008 года живы, мертвы или просто переписаны? (6) И если да, то каков в этом смысл? Действительно, все это еще рано знать, но если история чему- то учит нас, то мы имеем достаточно причин, чтобы не выходить за рамки осторожного оптимизма, полагаясь, в первую очередь, на реальные итоги. Большие шаги, какими они на первый взгляд, кажутся, могут оказаться слишком маленькими, чтобы показать конкретные результаты.
Caucasus Times: — На Лиссабонском саммите НАТО были затронуты вопросы разрешения этнополитичекских конфликтов в Евразии (Карабах, Приднестровье, Абхазия и Южная Осетия). Предвидите ли Вы какую-нибудь активность блока в этой сфере? И какие волзможные пути реализации такой активности Вы считаете оптимальными?
А.М.Г.: Отмеченную выше осторожность я бы распространил не только на макроуровне, в отношениях Россия-НАТО, или на микроуровне, применительно к Украине и к Грузии. Здесь осторожность должна быть более широкого спектра действия. Очевидно, что все евразийские конфликты не урегулированы, а многие из них являются «замороженными» или затянувшимися, начиная от особого случая в Приднестровье и заканчивая Нагорным Карабахом. Ситуация здесь далека от ясности. Не следует подходить к ним с одной меркой, так как в случае с Приднестровьем мы имеем дело с политико-географическим буфером, который вместе с Молдовой, вероятно, будет продолжать быть выгодным и для Брюсселя и для Москвы. В случае же с Нагорным Карабахом эта проблема гораздо в большей степени относится к контролю и безопасности энергетических маршрутов. Таким образом, эти конфликты должны иметь свою особую геомертрию в смысле прагматического использования механизмов для их разрешения. Трудно себе представить какой-то универсальный шаблон для проблем, которые кажутся связанными только тогда, когда на них смотрешь извне. Худшим сценарием было бы для Запада и для России проведение так называемых «опосредованных войн» (7) , когда та или иная территория используется для соперничества крупных внешних игроков. В любом случае маловероятно, что такого рода напряженности уйдут из повестки дня в ближайшее время.
Caucasus Times: — После распада СССР Россию часто критиковали за «постимперский синдром». Ваша страна Португаллия в 1960-1970-е гг. прошлого века также переживала сложный период потери своих бывших владений. Можете ли Вы сравнить эти процессы (в общем, и применительно к Кавказу)? И какие советы Вы могли бы дать в этом плане российским политикам?
А.М.Г.: Как реагирует Москва на события на Большом Кавказе и за его пределами в сравнении с другими случаями территориального сокращения, таким как португальский уход из колониальной империи в 1970е годы? Нелегко. Мировоззрения умирают с трудом, особенно когда они касаются важных и глубоко укоренившихся вопросов, таких, как суверенитет и идентичность. Существуют сильные структурные различия между Португалией и Россией. Есть разные группы причин для совпадений и различий между одним случаем и другим. (8) В России понадабится целое поколение, перед тем, как российская элита будет в состоянии принять потерю влияния на постсоветском пространстве и в его окрестностях. Начиная от трех Балтийских республик и Польши или Болгарии до Украины и Грузии. На постсоветском пространстве связующие чувства глубже. И такими же сильными будут и опасения.
Таким образом, на первый взгляд, может показаться, что российский и португальский случаи сопоставимы. Однако между португальским и российским «постимперским» случаем есть серьезные структурные различия. Бывшие Лузофонcкие (португалоязычные) колонии были расположены далеко от границ Португалии — в Южной Атлантике. Они не представляли никакой проблемы «стратегической глубины». Лиссабон даже, возможно, приобрел их как средство для предотвращения слишком большой зависимости от наших соседей в Европе. Вместо этого сегодня на различных международных форумах мы можем, используя тему «общей судьбы» и «общей истории», привлекать эти бывшие португальские колонии для увеличения веса Португалии на мировой арене. В России иная ситуация. Ее «сферы влияния», как правило, были слои «санитарного кордона», защищавшие само сердце страны или «важные ступеньки», обеспечивающие внешние выходы страны (Балтия с одной стороны, Украина и Грузия – с другой). Все это затруднялось российской тенденцией обеспечить себе «хороших соседей», как, в первую очередь соседей «покорных» и послушных. Отсюда же и взгляд на соседние государства, как «ближнее зарубежье» Российской Федерации.
Что же касается «потерянных земель» этих двух государств, то основной тенденцией России, является «оборонительный» подход, ориентированный на получение в бывших территориях политического сходства. Лиссабон имеет тенденцию в пользу строительства проективной связи вне зависимости от сходства политического или идеологического выбора. Пророссийская активность видится, как «сфера влияния», которая сконцетрирована на достижении политического согласия, а отсутствие его воспринимается как явная и реальная опасность. Португальский эквивалент «сферы влияния», если в полном смысле слова здесь можно говорить об эквивалентах, акцентрирует внимание на возможное участие в создании общего будущего, основанного на переосмыслении общего прошлого. Отличается и стиль. Там где россияне ориентируются в настоящее время на возрождение силы, Лиссабон предпочитает политику «нового изобретения» общего прошлого ради нынешних и будущих целей. Москва выбирает военно-политические аспекты для выживания, в то время как Лиссабон делает стратегическую ставку на определенный вес в международных отношениях. Методы тоже важны. Россия воюет, когда чувствует что это ей надо, а Португалия «соблазняет» когда думает, что может это сделать.
Сравнение же между такими случаями, как Ангола и Грузия высвечивает различия между португальским и российским примерами с большей детализацией. Португалия никогда не чувствовала необходимости вернуть Анголу назад, или препятствовать ее самостоятельному идеологическому развитию, считая, что это может повредить ее интересам. Несмотря на то, что Португалия была одним из членов-учредителей НАТО, она взаимодействовала с просоветским правительством МПЛА — Партии труда, которое вело гражданскую войну против поддерживаемой США вооруженной оппозиции «УНИТА» (9) . Лиссабон быстро сделал официальное признание независимости пяти бывших африканских колоний. И вместо громких негодований на Луанду, политики в Лиссабоне поддерживали двустороннее сотрудничество, даже когда это означало уход 10% португальского населения из бывшей колонии, которое было вынуждено покинуть Анголу в 1975 году. Россия же, напротив односторонне и зачастую совершенно открыто поддерживала сепаратистские настроения в Абхазии и в Южной Осетии. Ее миротворцы также поддерживали эти устремления. И когда двусторонняя напряженность российско-грузинских отношений достигла своего апогея в августе 2008 года, то Москва поддержала эти образования с военной и политической точки зрения, и даже на уровне ООН, а затем объявила об одностороннем признании их независимости, как едва ли делало какое-нибудь другое государство в мире.
Лиссабон почти повсеместно хвалят за «деколонизацию», главным образом за пределами страны. Россию широко критикуют и осуждают за ее «агрессивность», правда, не внутри страны. Португалия смогла быстро нормализовать отношения с пятью португалоязычными африканскими странами, а России будет непросто восстанавливать отношения с бывшими союзными республиками. Но, в конце концов, любое детализированное сравнение между двумя случаями может привести в тупик. И я уверен, что следует избегать таких сравнительных упражнений, поскольку они могут быть не слишком корректными.
Caucasus Times: — Августовская война 2008 года сделала актуальной дискуссию о новой европейской безопасности. Российский президент Дмитрий Медведев даже инициировал проект Нового соглашения о европейской безопасности. Как вы думаете, Европе нужно такое соглашение? И как сделать европейский и российский подходы ближе друг к другу?
А.М.Г.: Я не думаю, что вторжение Российской Федерации в Грузию и ее расчленение действительно трансформировали европейскую безопасность в актуальную проблему. По крайней мере, не больше половины политиков и обозревателей пришли к выводу, что Россия стала игроком (напористым и активным), действия которого необходимо принимать во внимание. Призыв к вниманию: это прямо или косвенно делает Кремль на различных форумах, внутренних и внешних. И это широко проявляется на различных театрах, от Венесуэлы до Украины, и от стран восточного Средиземноморья до Средней Азии или Арктики. Везде Москва дает о себе знать. Все эти действия вместе взятые предназначены для возрождения позиций России, как регионального и глобального игрока, который хочет быть услышанным. Это составляет одновременно оборонительную и наступательную стратегию Кремля. На любом уровне выше макрорегионального, это было вызовом к пробуждению более в политическом плане, чем в сфере безопасности.
В конце ноября 2009 года Президент РФ Дмитрий Медведев призвал к «новому соглашению о европейской безопасности», которое будет подменять «устаревшие» НАТО и ОБСЕ (10) . Это — часть символических действий Москвы. В реальности же этот проект был расценен как «пустой» многими аналитиками, а так же, как демонстративный акт, хотя мнения сильно разделились по поводу намерений его автора. В большинстве своем оценки этой идеи критические, и нет смысла рассматривать эту инициативу, как реальный «план». Это, скорее открытая, хотя и безнадежная попытка внести раскол в появляющийся европейский консенсус по вопросам обороны и безопасности. Некоторые аналитики, настроенные более благосклонно, рассматривают предложения Медведева, как серьезные, добросовестные усилия, чтобы сформулировать новое видение безопасности 21-го века. Они полагают это необходимым, учитывая недавнюю напряженность в Европе и между европейскими странами и Россией.
Но какие бы интерпретации мы не предпочитали, это была, безусловно, попытка изложения позиции России по вопросу о том, какая повестка дня должна обсуждаться, а также открытая переговорная позиция – способ привлечь Европу в альтернативный диалог по вопросам «коллективной безопасности». Эти аналитики обращают внимание, на то, что предложения Медведева — это своего рода политико-дипломатический маневр для «перезагрузки» отношений с Западом на условиях Москвы, который отвлечет внимание Европы от событий на Южном Кавказе (военных и экономических), продвигая взамен их более широкое видение проблем безопасности. Это, конечно меняется теперь с возвращением роли НАТО, как собеседника Кремля. И если этот процесс пойдет успешно, то совсем неясно позовут ли Европу снова играть любую роль кроме роли вспомогательной и если даже позовут – будет ли она в состоянии.
Caucasus Times: — В результате этнополитических конфликтов были созданы несколько де-факто государств. Их часто называют «марионетками». Но в действительности их идентичность — это более сложный комплекс проблем. Какие правила игры Вы видите, как лучший вариант политики Евросоюза по отношению к ним?
А.М.Г.: «Создание» де-факто образований Абхазии и Южной Осетии в результате локальных этнополитических конфликтов — это, на самом деле, только часть гораздо большего исторического полотна. Хотя весь Кавказ и выглядит, как кипящий котел, в действительности трудно переоценить масштаб изменений, которые «пятидневная война» произвела. Здесь и внезапный рост международной непредсказуемости, и серьезный удар по принципу нерушимости границ, вне какого-либо участия международных организаций. Наоборот, «косовский вопрос», несмотря на претензии что он представляет собой «юридический прецедент», был решен только после девяти лет переговоров при поддержке резолюции Совета безопасности ООН в 1999 году. И после того как в 2005 году ООН подготовил доклад по предложениям определения финального статуса, а в 2007 году был представлен «план Ахтисаари» (11) .
Этот план не был никогда утвержден Совбезом ООН, поскольку Москва уверяла, что наложит на него свое вето, но он нашел поддержку со стороны многих государств и международных организаций. Что самое важное, «пятидневная война» также отправила четкий сигнал о растущем бессилии таких организаций, как ООН, ЕС, ОБСЕ и даже НАТО. В этом смысле, она создала риск возвращения к международной динамике, основанной на «сферах влияния» и политике «великих держав». Согласно новому российскому мировозрению, «Безопасность обязывает» (Sécurité oblige). Во многих смыслах, поэтому, укрепление российского присутствия в южной части постсоветского пространства стало эпохальным событием. Данный вывод вытекает из того, что это был, главным образом, действительно геополитический гамбит, направленный по большей части на иностранную аудиторию, в том числе и в контексте энергитического вопроса. С более «классической точки» зрения конфликт и его последствия отправили неоднозначный сигнал о стратегической важности Кавказа для России. И позиции РФ о том, что ее южное «мягкое подбрюшье» не может быть эффективно защищено без укрепления позиций на Кавказе, то есть безопасность Северного Кавказа не может быть гарантирована без выгодных позиций на южных склонах Кавказского хребта. Таким образом, повышение ставок на постсоветском пространстве, среди прочего, оправдывалось защитой жизненно важных стратегических интересов самой РФ. Это стало центральным элементом репрезентации российскких национальных элит о том, что должна собой представлять «стратегическая глубина» РФ. Любое эффективные действие извне должно принять такие расчеты Москвы во внимание.
Обсуждать положение на Большом Кавказе, ограничивая его только этнонационализмом – это половинчато и часто обманчиво, несмотря на то, что он был среди первоначальных поводов и играл свою значительную роль. Чтобы понять происходящее в соседних Азербайджане и в Армении, а также многих постсоветских государствах за пределами Каспийского моря и его окрестностей, а также энергетические вопросы, связанные с контролем и безопасностью нефте- и –газодобычи, они должны тщательно изучаться, если мы хотим построить достоверную картину событий. Это становится даже более важным для любого решения, которое нам необходимо принять: новые ситуации легче разрешаются, если мы их адекватно понимаем. Таким образом, план игры, связанный с появлением де-факто образований для США, НАТО, ООН должен начаться с всеобъемлющей оценки насущных проблем, а не покупки оптом тех картинок, которые нарисованы той или иной стороной, вовлеченной в конфликт. Трудно понять, в каком контексте нам нужно рассматривать «Абхазию» и «Южную Осетию» (как самостоятельные образования или иначе). Сказав что-либо по их поводу, не совсем ясно, как ЕС будет в состоянии повлиять на региональные проблемы при всех его надеждах и претензиях играть стабилизирующую роль. Возвращение к политике «великих держав», несмотря на различные заклинания, говорит о том, что только такие крупные игроки могут влиять на события. И это, конечно, не ЕС в этом регионе. Чтобы увидеть это, достаточно просто посмотреть на следующую картину. После того, как Россия наложила вето на деятельность Миссий ООН и ОБСЕ в Абхазии и в Южной Осетии (12) , единственным международным наблюдателем в регионе, который мог бы сообщать о событиях там и стараться, таким образом, уменьшать напряженность, осталась Миссия наблюдателей ЕС в Грузии (13_ , которая была развернута в октябре 2008 года. Это — невооруженная гражданская миссия. Тот факт, что мандат Миссии реализуется лишь по одну сторону разделительной линии без доступа к абхазской и югоосетинской территории (это положение поддерживает российская сторона) серьезно затрудняет ее возможности должным образом контролировать ситуацию и помогать стабилизации. И все это, не говоря уже о малочисленном персонале. В этой ситуации трудно на что-то реально претендовать.
Примечания:
1 В 1997 году НАТО и Россия подписали Основополагающий акт о взаимных отношениях, сотрудничестве и безопасности, в котором была заложена формальная основа отношений между НАТО и Россией. Подписание Основополагающего акта привело к разработке двусторонней программы консультаций и сотрудничества в рамках Совместного постоянного совета (СПС). В 2002 году была подписана Римская декларация «Отношения между НАТО и Россией: Новое качество», в результате которой был создан Совет Россия-НАТО. Сайт Совета Россия-НАТО был открыт в июне 2007 года. После августовской войны 2008 года Совет Россия-НАТО прекратил свою работу и возобновил ее на разных уровнях в апреле 2009 года. года.
2 Яап де Хооп Схеффер (род. в 1948)- нидерландский политик, был депутатом национального парламента и главой МИД Нидерландов (2002-2003). В 2004-2009 гг. был одиннадцатым по счету Генсеком НАТО.
3 Армандо Маркеш Гедеш использует в качестве метафоры название книги «Пушки августа». (см. The Guns of August 2008. Russia’s War in Georgia /Ed.by S.Cornell and F.Starr. NY.London. M.E.Sparpe. 2009.)
Данная книга содержит в целом односторонние подходы к оценкам августовской войны. Показательна в этом плане вторая «говорящая часть» ее названия «Война России в Грузии». Достаточно сказать, что предисловие к книге редакторы (Сванте Корнелл и Фредерик Старр) начинают с того, что «впервые с 1979 года российская армия пересекла границы другого национального государства». То есть не делается никакого различия между СССР и современной РФ.
4 Миссия ООН по делам временной администрации в Косово была создана 10 июня 1999 года в соответствии с резолюцией Совета Безопасности 1244. Она наделила силы международного присутствия по безопасности НАТО мандатом на размещение в Косово. В октябре 2005 года Совет безопасности ООН высказался за начало переговоров о статусе края.
Процесс деколонизации в бывшей португальской колонии Тимор начался в ноябре 1975 года, когда была оглашена Декларация независимости Восточного Тимора. Однако вскоре после этого он был оккупирован и объявлен 27-й провинцией Индонезии. В 1999 году под давлением ООН в Восточном Тиморе был проведен референдум по вопросу о независимости (ее поддержали 78,5 %). Миссия ООН в Восточном Тиморе (а затем ее преемница Миссия по поддержке в Восточном Тиморе) была развернута в 1999 году. Действовала до мая 2005 года, пока все оперативные функции не были переданы властям Восточного Тимора.
Вооруженные силы ООН по поддержанию мира на Кипре были созданы резолюцией 186 Совета Безопасности от 4 марта 1964 года. И хотя они оказались не в состоянии предотвратить столкновения между турецкой и греческой общиной острова, а также его де-факто раздел в 1974 году, они продолжают свою миссию до сегодняшнего дня. После конфликта 1974 году мандат Вооруженных сил был расширен, им вменялось в обязанность следить за соблюдением режима прекращения огня (установился 16 августа 1974 года). По данным на 1 ноября 2010 года включают в себя 927 военнослужащих и полицейских, а также местный гражданский персонал.
5 Имеется в виду статья 5 Устава НАТО, которая предполагает, что «Договаривающиеся стороны соглашаются с тем, что вооруженное нападение на одну или нескольких из них в Европе или Северной Америке будет рассматриваться как нападение на них в целом».
6 В тексте итогового Заявления Бухарестского саммита Североатлантического Альянса 3 апреля 2008 года было записано: «НАТО приветствует евроатлантические стремления Украины и Грузии к членству в НАТО. Сегодня мы пришли к соглашению о том, что эти страны станут членами НАТО». Однако никакие конкретные сроки достижения полного членства в НАТО в данном документе (а также в других последующих документах) указаны не были.
7 «Опосредованные войны» (или proxy wars)- войны, в которых две державы сражаются не непосредственно, а используя как стороны в конфликте некоторые третьи страны, своих союзников (сателлитов), оказывая решительную помощь финансами, техникой, военными кадрами (советниками) и т. п. Были распространены в годы «холодной войны». Подробный анализ таких войн см. в работе Scott L. Bills: The world deployed: US and Soviet military intervention and proxy wars in the Third World since 1945. From: Robert W. Clawson (Ed.): East West rivalry in the Third World. Wilmington 1986.
8 Проникновение Португалии в Африку началось в XV—XVI веках, но политический контроль над некоторыми африканскими территориями был установлен в конце XIX — начале XX века. Эти территории формально считались заморскими территориями Португалии. К моменту завершения деколонизации в 1975 году таковыми были Ангола, Мозамбик. Гвинея-Бисау, Сан-Томе и Принсипи и острова Зеленого мыса (или Кабо Верде). Сегодня единственными заморскими территориями Португалии на правах автономии остаются Азорские острова и Мадейра. Перед обретением независимости Португалия в течение 14 лет (1961-1975 гг.) вела серию войн в своих колониях (с 1961 года в Анголе, с 1962 года в Гвинее-Бисау и с 1964 года в Мозамбике).
9 МПЛА – Партия труда — политическая партия Анголы, правящая страной со времени обретения ею независимости в 1975 году. МПЛА сначала боролась против Португалии в войне за независимость и против движения УНИТА гражданской войне с 1975 по 2002 годы. Первоначально пользовалось поддержкой СССР, однако в 1992 году, после его распада стала более открыта для Запада.
УНИТА — Национальный союз за полную независимость Анголы- движение/повстанческая группировка Анголы в годы гражданской войны 1975-2002 гг. во главе с Жонасом Савимби. После его гибели в 2002 году прекратила свою борьбу.
10 Впервые инициативу разработки нового Договора о европейской безопасности Президент России озвучил до августовской войны 5 июня 2008 года. Его суть – «создать в области военно-политической безопасности в Евро-Атлантике единое, неразделенное пространство, чтобы окончательно разделаться с наследием «холодной войны»». Дискуссии о Договоре активизировались после событий на Кавказе в августе 2008 года. См. полный текст проекта на сайте http://www.kremlin.ru/news/6152
11 После того, как в октябре 2005 года Совбез ООН выступил за начало переговоров о статусе Косово, в ноябре того же года известный финский и международный политик Марти Ахтисаари (род. в 1937 году) был назначен специальным посланником Генсека ООН в Косово. Разработал план, описывающий процесс фактического отделения Косово от Сербии. В апреле 2007 года Совет безопасности ООН не принял этот план. Тогда с безоговорочной поддержкой выступили лишь представители США, Великобритании, Франции и Бельгии, а против- Россия и Китай, обладающие правом вето.
12 Россия наложила вето на решение о продлении миссии ОБСЕ в Грузии и потребовала открыть в Южной Осетии отдельную независимую от Тбилиси миссию Организации 14 мая 2009 года.
15 июня 2009 года при голосовании в Совбезе ООН Россия применила право вето, заблокировав тем самым принятие резолюции о продлении мандата Миссии по наблюдению ООН в Грузии (МООНГ). Миссия (почти 150 миротворцев) прекратила свою работу.
13 Миссия военных наблюдателей Европейского Союза в Грузии состоит из 240 человек и действует, начиная с октября 2008 года во исполнение Соглашения Медведева-Саркози о прекращении российско-грузинского конфликта. РФ препятствует деятельности Миссии на территориях Абхазии и Южной Осетии в то время как ЕС последовательно добивается реализации этой возможности.